— Знаете ли вы, что прибыл гонец от Абул Вафо, посланного на поиски того самого… обуянного гордыней лекаря Ибн Сины?

— Гонец? Когда прибыл? И какую же весть он доставил? Добрую, приятную?

— Добрую, приятную? — главный визирь облизнул маленький, с наперсток, рот, улыбнулся двусмысленно. — Братец мой! Да приди сюда добрая весть, стал бы я вас приглашать за этот дастархан дружбы и единения сил? К великому сожалению, нечестивый лекарь, прослышав про Абул Вафо, сбежал! Да, попросту сбежал из Хамадана, как прежде удрал из Гургана, лишь бы не служить повелителю.

— Куда же он сбежал? — спросил Абул Хасанак, сам тотчас почувствовав, сколь неумен вопрос.

— Это уж у него попробуйте спросить, брат мой!

Абул Хасанак проглотил насмешку. Не без искреннего удивления произнес:

— Поистине трудно познать людей… Повелитель обещал дать лекарю столько золота, сколько весит этот лекарь… Не слишком ли высокомерен целитель?

— Хватит вам, брат мой… Давайте-ка подумаем о нашем с вами положении. Вы же знаете, чего требует от нас держатель трона. Если мы не доставим в Газну за одну-две недели гордеца Ибн Сину, то… лишимся своих голов! Так? Так. Любезный мой, именно так.

Абул Хасанак зримо представил себе недавний разговор в опочивальне султана, вновь в ушах прозвучал приглушенный крик повелителя: «Не хитри, Абул Хасанак, не хитри, я не поверю ни единому лживому слову!.. Или за неделю, откуда бы ни было, ты доставишь сюда Ибн Сину, или я тебя… прокляну!»

А он-то, наивный, бахвалился своей близостью к султану, он, после оленьей охоты, ожидал высоких чинов, мечтал стать главным визирем вместо этого старого хитреца Али Гариба!

Абул Хасанак протянул Али Гарибу пиалу. Но хозяин не спешил наполнить чашу вином. Мелкими шажками заспешил к двери, плотно притворил ее.

— Прежде чем нам выпить вина, любезный, вникните в мои замыслы.

Порывшись в боковом кармане халата, Али Гариб достал оттуда бумагу, сложенную вчетверо:

— Вот послание, которое прислал этот незадачливый посол, Рыжий. Читаю: «День и ночь мы молимся и просим всевышнего о здоровье благословенного нашего повелителя правоверных, славы нашего государства, красы престола…» Ну, и так далее и так далее. — Главный визирь поднес бумагу к глазам, что-то читая про себя. — Да, вот! — сказал он, найдя нужное место. — Вот… «Да станет известным вам, опоре государства, вам, светлому разуму престола, достопочтенному главному визирю, что ваш покорный слуга, потеряв всякие надежды, отбыл из Исфахана в Тегинабад. Прибыв сюда, ваш покорный слуга стал свидетелем странного происшествия. На городском базаре некое весьма почитаемое окружающими лицо именовало себя великим целителем, шейхом-ур-раисом Ибн Синой. Сей врачеватель вылечил многих больных и удостоился их благодарностей… я велел доставить этого врачевателя в свой лагерь. Но, к большому огорчению, он в ту же ночь исчез неизвестно куда. Ваш покорный слуга разослал во все стороны дозорных и соглядатаев: через некоторое время выяснилось, что ли до, именующее себя Абу Али Ибн Сина, направилось в сторону Газны… я сообщаю обо всем этом вам, нашему покровителю и наставнику, с той целью, что, возможно, вы наведете справки в благословенной Газне, не явился ли там врачеватель, именующий себя… Слуга ваш, боясь гнева нашего повелителя, приютился возле крепости Тегинабад, и с надеждой смотрит на дорогу, и ожидает ваших добрых советов. С искренними пожеланиями долгой вам жизни ваш покорный слуга…» Ну и так далее и так далее. Ну, уяснили, мой дорогой?

Едва ворочая языком, Абул Хасанак пролепетал:

— Вы собираетесь искать этого лжелекаря, который выдает себя за Ибн Сину?

— Искать? Зачем? То «лицо» давно найдено. Оно за крепкими запорами, в моей темнице.

Абул Хасанак вытаращил красивые свои глаза:

— И… таким образом… вы хотите представить этого лжеца повелителю?

— Нет! С великим Ибн Синой так поступать нельзя. Из-под замка к султану? Что вы, любезный…

— Так как же намерены вы поступить?

— Отправить врачевателя в Тегинабад, вернуть его этому безмозглому Рыжему, Абул Вафо. А потом…

— Ну, ну!..

— Ему устроят там прием с соответствующими его славе почестями. И — повезут сюда…

— О аллах!.. Ваша цель… превратить фальшивого Ибн Сину в настоящего Ибн Сину! Эта ложь…

Главный визирь, не сдержав гнева, выплеснул вино из чаши, которую держал в руке, на стену.

— Если это ложь, то вы найдите истинного Ибн Сину! А истинного Ибн Сину вам не найти, и придется положить свою… немудрую голову под меч… вашего повелителя, который столь возлюбил вас… брат мой.

Абул Хасанак дрожащими руками схватился за голову. Согнувшись, опустился на колени перед Али Гарибом:

— Простите меня, благодетель… Простите своего… неразумного брата.

Шахвани вконец извелся в заточении. Беспрестанно ходил он из угла в угол по своей сырой и мрачной темнице, а когда в изнеможении падал на циновку, закрывал глаза, то вскакивал тут же: крысы так обнаглели, что прыгали прямо на лежащего человека. И день, проведенный рядом с наглыми тварями, казался вечностью, а на четвертый день заточения Шахвани окончательно потерял надежду. Ему оставалось покаянно плакать во время молитв и ругательски ругать себя.

«Как посмел ты именовать себя Абу Али, кто подсказал тебе, о несчастный, встать на этот ложный путь? Никто? Это сам ты решился?.. Ну, так тебе и надо, глупец с ишачьими мозгами!» Доставалось, конечно, и неразумному ученику, болтливому пьянчужке. От проклятий Шахвани переходил к униженным просьбам всевышнему — простить, простить его грехи! — но молиться в чистоте раскаянья мешал одноглазый дервиш, да, часто, очень часто грезилось, что коварный совратитель стоит в лохмотьях в самом темном углу сырого подвала, стоит и смеется над ним. Стоит, уставился на него, Шилкима, Шахвани, единственным своим оком и бормочет: «Эй, лжец, обманщик, запомни: плохое, что ты сотворил мне, вернется к тебе. Сторицей…»

Четвертый день заключения… Невыносимо… Ум, кажется, помутился.

Шахвани безразлично лежал на каменном, словно лед холодном полу. То ли почудилось ему, то ли и впрямь послышались отдаленные шаги. Мгновение спустя лязгнули дверные засовы. «О всевышний! — прошептал Шахвани, дрожа от озноба и страха. — Защити грешного раба своего, всевышний!»

Тяжелая дверь с долгим скрипом, будто кому-то жалуясь, отворилась одной своей створкой. На пороге встал высокий нукер, — свет от свечи, которую он держал на уровне плеча, падал на медный шлем и саблю. За рослым воином едва различим полный человек, одетый в парчовый халат. Распахнулась и вторая створка, высокий нукер отступил назад и дал дорогу парчовому халату. Обладатель халата, сложив руки на круглом животе, произнес почтительно:

— Ассалам алейкум, великий целитель! И простите нас, ради аллаха… Я — главный визирь Али Гариб.

Толстяк мелкими шажками подошел поближе к Шахвани, отвесил поклон.

«Визирь Али Гариб? Опора повелителя Газны?»

— …Прошу извинить нас, о шейх-ур-раис, — продолжал визирь, не снимая ладоней своих с живота. — Ох, эти негодники, эти скоты нукеры. Искусные мастера рубить головы, что там говорить, а вот насчет уважения, понимания людей — на то у них не хватает ума. Вместо того чтобы сообразить, кто перед ними, оказать вам почет и уважение… соответственно вашим знаниям, вашей славе, они — о негодники и скоты! — бросили вас в холодную темницу. А мы, погруженные в дела государства, так и оставались в неведении о сей прискорбной ошибке…

Несчастный «целитель», только что готовивший себя к переходу в иной мир, моливший аллаха о снисхождении, о милости, — как он мог ожидать, что его мольбы, так быстро дойдя до всевышнего, обернутся столь неожиданным и, кажется, благотворным поворотом судьбы? «О создатель! Неужто вправду говорит все это старый лис с глазами, похожими на блестящие бусинки? Неужто старый шакал, слывущий у всех правоверных за непревзойденного мошенника, и впрямь верит, что я действительно Ибн Сина?»