Валя будто сделал глоток космоса, отчего и тело и дух стали чуточку невесомее. Сперва он был счастлив, как первый космонавт, осознавший себя первым космонавтом. Но после второй рюмки он шлепнулся с этой космической высоты обратно, на грешную и грязную землю.

Пропустив еще одну рюмку волшебной водки, он оторвал зад от стула. Отодвинул стул от стола. Встал на стул ногами, и с этого постамента разразился пламенной речью.

Сперва все подумали, что он будет читать поздравительное стихотворение, и зааплодировали. Но потом до них дошло, и хлопать перестали. Те из гостей, что были попатриотичней, восприняли его выступление как либеральное и антироссийское. Кто-то даже грозился разбить Вале морду.

С высоты стула Валя сообщил, что считает бредом и профанацией, что каждый гражданин России гордится тем, что живет на родине водки:

«Каждый здесь уверен, что водка — наше национальное богатство и гордость. И лучше нас ее никто не умеет делать. Потому что, как же, — у нас, бля, душа есть! А у них у всех вместо нее доллары и говно.

Но это ложная национальная идея! Если грубее, то глобальная дурость, цементирующая необъятную медвежью страну».

Послышались улюлюканья, топот и свист, а официантка сделала музыку громче. Валя ответил симметрично и перешел на митинговый режим громкости:

«Почти все иностранцы считают, что Россия — это родина водки. В первую очередь именно ее и везут от нас в качестве сувенира. Но при этом водку мы в России делать так и не научились.

Поэтому иностранцы пробуют нашу водку по приезде домой и плюются в разные стороны. Очень разочаровываются, а страна между тем теряет престиж, потому что даже сраные изнеженные шведы, которых мы того, под лед, нас обскакали».

Но обиднее всего Вале стало из-за того, что вот всю жизнь бытовые антисемиты принимают его за жида. Причем не за немца его принимают, хотя это логичнее, а именно за жида. И всю жизнь евреи его за своего не принимают, потому что с первого взгляда распознают в нем презренного гоя. И что вообще ему так мало обламывалось ништяков в этой стране. А она даже водки нормальной приготовить не в состоянии. Поила его с шестнадцати лет, не пойми чем, — тоже мне утешение.

Выговорившись, Валя спустился. Потухший и побледневший, он снова уселся за стол и наложил себе полную тарелку салата из крабовых палочек. Ни с кем не разговаривал, не танцевал и не дрался на протяжении всего вечера. После этого случая он стал выпивать значительно реже, по возможности что-нибудь импортное.

Костет, Жека и Вовка сначала вообще не въехали в иностранную водку.

— А фигли она разбавлена? — возмутился Жека, схватив со стола бутылку. — В ней вообще сколько градусов? Двадцать?

Валя посмотрел на Жеку с веселым злорадством. Оно распространялось, само собой, не на парня, а на ту водку, которую тот пил до этого. И на те ложные идеалы, которые порождало кривое это бытие. Ложные идеалы, оказавшиеся сейчас под перекрестным огнем истины. То был взгляд праведника, только что посеявшего в душах язычников ржаные зерна истинной веры.

— Чего-то не то с ней, — проговорил Вовка подозрительно. — Слишком мягкая. Нету классического водочного вкуса. Совсем она непротивная.

— Да ладно, — удивился Жека, вчитавшись в данные, указанные на бутылке. — Пишут, что здесь сорок градусов. И состав хороший. Никаких сахарных сиропов. Только спирт и вода родниковая.

Выпили еще по одной, побултыхав на сей раз водку во рту. Только после этого пацаны ее распробовали.

— Бывает же такое, — вырвалось у Вовки.

Водку пили с наслаждением. Заедали редко и скудно, чтобы не забивало вкус. Поговорили про армию — 23 февраля все ж таки. Выяснили, кто из пацанов собирается служить (Вовка), кто намерен косить (Жека), кто не определился (Костет), а кто уже благополучно дополз до непризывного возраста (Валя).

Когда сказочные 0,5 литра подошли к концу, как бывает, возникла нужда поговорить о вещах сложных и душевных. Потихоньку кто-то что-то такое подпустил, и все загрузились. Причем сейчас уже не вспомнить — кто это был и что он такое сказал. Все забыли, потому что после этого Костет взял, да и выложил ту самую свою историю — про себя и Настюху.

Он ведь никогда не бухал ни с кем, кроме своих закадычных друзей, вот и разоткровенничался. Сработал условный рефлекс.

Чуть более трезвые Вовка с Жекой прямо оторопели от такой глупости, сулившей крупные неприятности с законом. Не убивать же теперь Вальтера Михайловича, как случайного свидетеля. Когда они догадались предпринять хоть что-нибудь, было уже поздно. Если уж Костета несет — рассказывает он стремительно и гладко, как Джек Лондон какой-нибудь.

— Пойдем-ка, дружище, выйдем, а то ты уже научную фантастику пороть начал ... Про Виктора Цоя, про убийства всякие, — поднял Жека Костета под мышки. — Пойдем, подышим воздухом.

— Что это за история такая? — поинтересовался Валя, самый трезвый из всех, когда эти двое вышли. — Какая еще Настюха, невеста с перерезанным горлом? Что за ведьма корейская? Вы чего, ребята, клей нюхаете? Или на самом деле чего-то такое.

— Ну, ты придумаешь, — сказал Вовка. — Не было ничего. В Костете просто много нереализованного потенциала. Помнишь, ты сам об этом говорил. Он, как напьется сильно, так и начинает гнать всякое. Тебе просто повезло, и ты его до этого в таком состоянии не видел ни разу. Ну, а мы с Жекой уже насмотрелись.

— Потенциал у него — да. — Валя уставился на Вовку, не мигая. — Потенциал у него ого-го.

Повисло молчание. Праздник явно подходил к концу.

— Мы пойдем, пожалуй, — засобирался Вовка, когда Жека с Костетом вернулись. — Ничего, если сегодня не уберем за собой? Забыли совсем, у нас дела там.

— Ничего страшного. Я сам уберу.

— Костенька, к тебе пришли! — проверещала Костетова мамаша на всю квартиру.

— Кто там еще? — буркнул Костет.

— Вальтер Михайлович пришел. Твой наставник в «Клубе Лидеров». Я и не знала, что ты у нас в таком клубе состоишь. Хотите, может, Вальтер Михайлович, чаю с настоечкой золотого уса?

Валя тактично отклонил предложение.

Навещая кого-то из своих подопечных в первый раз в жизни, он старался выглядеть презентабельно. Надел синюю в белую полоску рубашку, что купил пару лет назад для собеседований. Даже на нечастые свои свидания он так ответственно не собирался, потому что считал, что и так симпатичный. А легкая небрежность и фоновое похмелье только придают ему непринужденности.

Увидев своего наставника, Костет остолбенел. Жека с Вовкой устроили ему втык за недавние пьяные признания, да и сам он полностью раскаялся в содеянном.

— Вальтер Михайлович, — выдавил Костет. — Что вы здесь делаете?

— Да вот, Константин, решил тебя навестить. Ты ведь у нас самый ответственный волонтер, лидер и фаворит, а тренинг на этой неделе пропустил. Нехорошо. Вот я и пришел лично тебя проведать. Узнать, что с тобой. Не заболел ли ты. А если заболел, то в какую больницу мандарины тащить.

— Нам задали много, — промямлил Костет, не зная, куда деваться от трезвого, укорительного и проницательного взгляда наставника.

— Да врет он все! — вмешалась мамаша. — Все время с этими своими околачивается! Ерундой всякой мается! Ус оздоровительный пить перестал, того и гляди СПИДом заразится. Или раком. Вы уж на него повлияйте, Вальтер Михайлович.

— Можно, я с вашим мальчиком наедине поболтаю, обсужу наши волонтерские дела? — понизил голос педагог.

— Конечно, конечно! — мамаша пошла в свою комнату, в то время как Валя отправился вместе с Костетом в другую. Когда Костет закрыл за собой дверь и щелкнул шпингалетом, Валя заговорил:

— Выкладывай, что там стряслось с Анастасией Агаповой. Я справки навел про невесту твою. Пропала она без вести! Никто ее найти не может с прошлого лета. Или с осени. Искать ее начали только осенью. До этого как-то не замечали, что пропала. Родители у нее, конечно, это... Больны алкоголизмом. Но учти, если темнить начнешь, я первым делом в полицию пойду. А мне бы этого совсем не хотелось. Мало ли какие ошибки бывают. Но я, как руководитель «Лидерского клуба», просто обязан знать, что происходит с моими воспитанниками. Чтобы помочь им в максимальной степени.