Пацаны деловито вошли и прикрыли за собой дверь. Жека демонстративно запер ее на все замки, будто у себя дома хозяйничал. Кореянку это, казалось, совсем не тронуло, она только шире раскрыла раскосые глазки, отчего они стали напоминать тигриные, а потом злобно и хитро их сощурила.

— Так что? Будете чай?

Вовка выдержал паузу, как планировалось, и только захотел что-то сказать, но Костет его опередил. Костета, что называется, прорвало.

— Сука ты желтожопая! — вскричал он дрожащим фальцетом. — Мы все, падла, про тебя знаем! Я из-за тебя невесту свою угрохал! Ты мне за это, жаба облезлая, ответишь! Завладеть нашей квартирой хотела? Хрен тебе, а не квартира! Как свинью корейскую тебя выпотрошим! А потом твоим же соотечественникам как собачатину толкнем, а они купят, не сомневайся. У нас навык есть.

Это была ошибка. От досады Вовке захотелось хлопнуть себя ладонью по роже, но он сдержался. Играть, значит играть — до конца, пусть и на грани провала. «Что же будет дальше?» — закусил губу Жека. Долго ждать ему не пришлось.

Цой на все сказанное резко расхохоталась. Резко же хохотать перестала, и совсем уж внезапно плюнула всем троим в морду. Причем плевок был всего один, но обильный, мастерский, растраивающийся на лету. Он одновременно попал в глаза и Вовке, и Жеке, и Костету. А еще этот плевок страшно жегся.

Корейская ведьма умела плевать так гадко, как только умеют одни лишь корейские ведьмы и некоторые российские зеки. После этого ребята не раз обсуждали плевок, и пришли к выводу, что это был особый, растраивающийся ядовитый плевок. А хохот, скорее всего, использовался в качестве психатаки.

Пока временно ослепленные пацаны истошно матерились и растирали глаза, Цой куда-то смоталась. Будто испарилась, как матерый корейский ниндзя.

— Может, это зацепка будет, — вспоминал Костет после того, как перевернули ведьмину квартиру и не нашли никаких указаний, куда она могла бы слинять. — Я ее один раз с мужиком видел. Они от рынка шли с сумками, полными продуктов. Я поздоровался, а она сделала вид, что не заметила.

— А были у него особые приметы? — поинтересовался Жека.

— Какие там приметы... Обычный вроде мужик. Только страшный очень. Глазки маленькие, как дерьмо хомячков, а нос брюквой.

— Значит, глухо, — сказал Вовка. — У нас таких мужиков пол-Питера ходит.

— Тогда что? — нетерпеливо спросил Жека. — Что будем делать теперь?

— Мстить, — сжал кулаки Костет. — Не знаю как, но я уверен, что мы найдем колдунью.

— Я знаю, что надо делать, — Вовку осенило. — За мясо нам дали деньги. Кровавые деньги. Сейчас мы пойдем в шашлычную того хачика и купим на них Настюху. Нажремся ею и водкой, как вчера, а ночью она нам опять приснится. И расскажет, где искать ведьму и как ее одолеть.

Так они и поступили. Но в этот раз Настюха к ним почему-то уже не пришла. Может, виной тому было то, что жрали они шашлык не на природе, в лесопарке, а на квартире у Костета, и нарушили этим какой-нибудь непонятный им ритуал. Или хачик обманул и подсунул вместо Настюхи обычную говядину, а то, что он им скидку сделал, только возбуждало дополнительные подозрения. Ушлый такой, все улыбался и приглашал еще заходить.

— Не расстраивайся, Костет, — сказал Жека утром. — Мы ее все равно достанем. Пидораску эту китайскую.

Костет несколько раз кивнул, но за этими кивками не чувствовалось никакой убежденности. Одна только голая костлявая скорбь. Заметив это, Вовка возмутился:

— Чего раскис, брателло? Подумаешь, в этот раз не пришла Настюха. Может, не велено ей. Ты же слышал, что за мертвяками следят, чтобы они лишнего не сболтнули. Это же тебе не по межгороду позвонить. И того достаточно, что она вообще к тебе явилась и обо всем рассказала, и еще поцелуй послала воздушный. Помню его — жаркий такой поцелуй. Это ведь не просто поцелуй, а поцелуй с того света. Прямое доказательство, что любовь — она всегда смерть побеждает. И даже коварные замыслы корейских ведьм. Да ты счастлив должен быть, вот что тебе скажу.

От этих слов Костет воспрял духом. Вовка это почувствовал и решил больше ничего на всякий случай не говорить. Же-ка порывался что-то ляпнуть вдогонку, и Вовке пришлось наступить ему на ногу. Чтобы не вздумал. Наверняка сморозил бы какую-нибудь глупость в своем духе и закончил ее обязательным «жопой чую». Запорол бы нафиг весь момент.

У одной судостроительной путяги была очень бережливая администрация. Всем ведь хочется сытой жизни, вот и ей хотелось. Экономила она на питании, на охранниках, на компьютерах, на мебели, на учебных станках. А еще на ставках социального педагога и психолога.

Причем последнего делать не стоило бы. Например, в 254й группе соседствовали пара скинхедов и тройка дагов. Кто из них был отвязней, прямо так сразу и не скажешь. Время шло, а такое соседство их никак не сближало. Посреди какого занятия завяжется потасовка, не знал никто, включая ее участников.

На этом фоне все трое — Костет, Жека и Вовка — считались учащимися стабильными. Разве что Жека частенько тупил или просто ленился, а Костета задрочили бы в два счета, если бы ни давнишняя дружба с Жекой и Вовкой.

Где-то раз в месяц в судостроительную путягу наведывался «Лидерский клуб». Это такая государственная организация, уныло пропагандирующая все полезное: трезвый образ жизни, позитивное мировоззрение и т.д. и т.п.

Подобного рода мероприятия бережливая администрация в своих отчетах обозначала «социально-педагогическими занятиями». А раз они проводятся, нафига держать ставку?

— Меня зовут Вальтер Михайлович, — представился Вальтер Михайлович, молодой мужчина в мятой фланелевой рубашке.

После этого наговорил еще кучу всякого. Что он психолог по образованию, у него какой-то там опыт, в «Лидерском клубе» работает полгода и всех туда приглашает.

«Еврей», — послышался чей-то неодобрительный шепот. «Точно жид», — подтвердили с другой стороны уже громче. Не то чтобы ни у кого не возникло мысли, что Вальтер — это скорее немецкое имя, чем еврейское... Но что тут скажешь.

Шептали «еврея» громко. Рассчитывали, что услышит и как-нибудь отреагирует. Например, скажет, что нет, не еврей. И тогда его окончательно бы пригвоздили к стенке. Мол, еврей, а еще отпирается. Прошлого руководителя кружка, который сюда наведался в поисках свежей волонтерской крови, примерно тем же макаром довели до слез. Но то была хрупкая, открытая миру девушка Юля, студентка старших курсов психфака.

Вальтер Михайлович был покрепче и знал, к чему готовиться, когда шел сюда. Он вообще никак не отреагировал на «еврея» и дал вместо этого дал парочку упражнений на групповое сплочение. Почти все отказались их выполнять.

Следующие провокации Вальтер Михайлович игнорил так же стойко. Только изредка просил «не материться», «не плевать на пол», «не пить пиво», «вынуть наушники из ушей», «не крутить самокрутки», «снять верхнюю одежду», «не бить друг друга стулом по голове» и т.п.

Его преподавательская миссия заключалась не только в том, чтоб продержаться часок с идиотами. Нужно было еще и завербовать энное количество таких идиотов в качестве волонтеров. Иначе бы его уволили, потому как работал он уже полгода, а волонтеров в его клубе все еще не было.

Все эти месяцы Вальтер Михайлович особо не парился по этому поводу. А чего волноваться — учреждение-то бюджетное. Должность, на которую он пошел, в вакансиях месяца два провисела. Даже зеленые выпускники не проявляли к ней интереса.

Правда, в последние дни он стал замечать, что терпению начальства приходит конец. Подчиненный Вальтеру Михайловичу «клуб» единственный из всех пребывал бездетным столь долгий срок. Настала пора хоть как-то себя проявить.