— Фу, бля, — жадно дышал он относительно свежим воздухом Мудрова, высунувшись из окна наполовину. — А это еще что за такое?

— Увидел там чо? — спросил Костет.

— Показалось, чо. Откуда здесь взяться троллейбусу, правда ведь? Здесь даже проводов нигде не развешано.

— А ты уверен, что это именно троллейбус был? Может, трамвай? — лыбился Костет.

— Не подкалывай. Сам же сказал, что привиделось. Но это именно троллейбус был. Черный и с рогами.

— Масякина здесь нет, — констатировал Вовка, вернувшийся после того, как обежал всю квартиру. — Давайте теперь внимательно поищем. Может, он записку оставил. Или что-нибудь полезное найдем.

Жека в ящике тумбочки обнаружил складной нож «Викторинокс», оглянулся на всякий случай и положил в карман. С самого детства мечтал о таком ноже.

С кухни раздался торжествующий клич. Его испустил Костет, отыскавший в ящике бутылку водки. Правда, в том, что это именно водка, он убедился не сразу, — для этого понадобилось открыть бутылку, понюхать ее содержимое, налить полрюмки и выпить. Дело в том, что водка эта была в голубоватой пластиковой бутылке, как от «бонаквы», только с надписью «водка» на белой наклейке. Больше ничего написано не было.

Это была здешняя Мудровская нановодка — подарок Ленгварда Захаровича Масякину на заселение.

Рафаэль Яковлевич, прозванный среди своих «Водочным Моцартом», хоть и продавал свой инновационный продукт Мудровцам, но далеко не каждому. Только проверенным людям. Местной знаменитости, Ленгварду Захаровичу, он, понятное дело, отказать не мог.

Между тем, личные отношения «Водочного Моцарта» с «Кукурузным гегемоном» были не самыми теплыми. Дискуссии приверженца социализма с человеческим лицом Ленгварда Захаровича со сторонником просвещенного капитализма Рафаэлем Яковлевичем порою чуть не доходили до драк. Что было немудрено, ведь желание поговорить на идеологические темы чаще всего возникало у них после очередного испытания нановодки.

— Лучшая водка в мире! — заверил Ленгвард Захарович, протягивая бутылку Масякину в тот, первый день. — Нигде, кроме Мудрова, такой водки не найти! Рафаэль Яковлевич, ее изобретатель, хоть и дурак дураком в политических вопросах, но дело свое знает.

Масякин на тот момент еще не освоился в городе. Поэтому водку эту пить не стал, решив, что какой-нибудь самогон, и поставил ее в кухонный шкаф. Где она благополучно дожидалась, пока ее не найдет и не попробует, рискуя жизнью, Костет.

В другом кухонном ящике хранился герметично запечатанный мешок каких-то печенек. Больше съестного не было — остальное Масякин забрал с собой при переезде. Разорвав полиэтилен упаковки, пацаны набросились на печенье — очень хотелось жрать. В кулере, стоявшем на кухне, вода была вполне ничего, не испорченная. Водку решили пока приберечь, потому что в сложившейся ситуации нужно было сохранять самообладание и трезвый рассудок. Пусть от этой же самой ситуации и хотелось набухаться до потери сознания.

Поставив перед собой надорванный пакет с печеньками и чашки с водой, уселись на диван. Сейчас похавают и снова будут что-нибудь предпринимать. Когда в следующий раз выпадет возможность восстановить силы — непонятно, не разобрать за туманом неизвестности. Пацаны жадно хрустели, не догадываясь, что от убежища Цой, может, и бывшего, их отделяет лишь толщина пола. Что спустя месяц после кровавых событий она нашла приют и покой именно здесь, этажом ниже. В этих стенах она в мельчайших деталях продумывала дальнейшие свои непотребства, не забывая консультироваться с Хреном Тюленевым.

— Не так уж и плохо, — потянулся Жека и зевнул.

Вовка недоуменно уставился на него.

— В смысле, херово, конечно, что Масякина не нашли, но зато ведь и медведя здесь не нашли...

Что-то привлекло внимание Костета. Он встал, направился в коридор, поднял это что-то с пола и вернулся, пристально разглядывая его. В двери была специальная дырка для почты.

— «Мудровский вестник», — прочитал Костет название газеты. — За позавчерашнее число.

— И что это нам дает? — спросил Жека.

— Ничего не дает, — растерянно ответил Костет.

— Хоть какие-то временные рамки нам дает, — Вовка взял газету и принялся ее изучать. — Значит, то, что случилось, случилось не так давно.

Никаких намеков, проливающих свет на ту катастрофу, что произошла здесь, в газете не было. Одни лишь рецензии, доклады, тезисы, поздравления с юбилеями, кроссворд, юмористическая страничка и рубрика «Знакомства по научным интересам».

— Может быть, после того, как медведи-каннибалы повыскакивали из клеток, всех сразу эвакуировали, — размышлял Жека. — А шум специально поднимать не стали. Как тогда, в Чернобыле.

— Звучит разумно, — сказал Вовка. — Только не думаю, что медведи-каннибалы, даже если это они Вальтера Михайловича похитили, умеют машины водить.

— А если цирковые? — предположил Жека. — Цирковые много чего умеют. Я помню, когда с бабушкой в цирк ходил в детстве, так там медведь такое вытворял...

— На такое никакой дрессуры не хватит, — оборвал его Костет. — Или что ты там в окне видел? Троллейбус? Может, у них тогда единый проездной билет имеется?

— Если бы мы сразу обратно повернули, когда еще только из проходной вышли, Валя был бы тогда жив, — пригорюнился Жека. — А я ведь чуял жопой — что-то здесь не так. Нужно было прислушаться.

— Щас я тебе нос сломаю, — лицо у Костета стало злое-презлое.

— За что? — удивился Жека.

— За то, что дурак ты, — сказал Вовка. — Если не перестанешь ерунду пороть, я тебе сам с ноги дам. Вальтер Михайлович жив. Мы его обязательно найдем. Без него не вернемся.

— Ну, глупость сморозил, — признал Жека. — Я же не со зла. О! Телевизор! — Жека словно впервые за все время заметил в комнате телик, любимое развлечение и по совместительству смысл жизни его матери.

«И как у нее только пролежни не появляются от того, что она часами перед ним валяется, как тюлень какой-нибудь», — бывало, отстраненно размышлял он, быстро проходя мимо дивана и телевизора. Не любил, когда мать на него кричит. А по-другому общаться она, к сожалению, не умела. Так что прошмыгнуть нужно было стремительно.

— Может, включим его? — развил Жекину мысль Костет. — Может, скажут что-нибудь важное?

— Действительно, — согласился Вовка. — Об эвакуации часто по телику предупреждают. Врубают повторяющиеся сообщения... ОБЖшник рассказывал.

— А свет-то есть? — Костет встал с дивана и пошел к выключателю, проверять.

Щелкнул. Люстра замигала, неохотно пробуждаясь, и зажглась. На улице как раз стало темнеть. Уличные фонари не работали, и горящее электрическим светом распахнутое окно было единственным ярким пятном погружающегося во мрак города.

— Отлично! — Жека бросился включать зомбоящик.

Экран зажегся кислотно-зеленым цветом, и по нему пошли

точно такие же помехи, как и на мониторах охраны на проходной. На одних каналах — поперечные, на других — продольные, на третьих — косые. Кроме зеленых помех, ничего по телевизору не транслировали.

— Тогда, может быть, радио? — предложил Костет. — В экстренных случаях всегда дают информацию по радио. Это ведь проще, чем по телику.

Разбежались по квартире в поисках радио.

— О, я нашел магнитолу! — закричал Жека из спальни. — Здесь есть сидюк, разъем для юэсби и радио! Прикольная такая магнитола. Стильная.

— Тащи сюда! — крикнул в ответ Вовка, возвращаясь в гостиную.

Жека потянулся к магнитоле. Над ней, на обоях, сырело темное пятно, которому парень не придал никакого значения. Во всяком случае, до тех пор, пока из пятна этого не вылезла мертвенно-синяя рука, не схватила его за горло и не стала душить.

— Виааааааа, — захрипел Жека. — Спасайте, пацаны...

Но пацаны его не слышали. Сидели на диване перед неработающим теликом, поедали остатки печенья и ждали, пока их кореш сподобится принести магнитолу.