Анатолий набросал в сак, которым он помогал Виктору вытащить щуку из реки, мокрой травы. Теперь он подвел сеткой мешок под хвост и приподнял его, чтобы не касался земли. Так вот и шествовал, испытывая еще большую гордость, чем герой события. А Виктор Макаров сейчас, когда они отошли от реки и выбрались на Лазанское шоссе (по нему ходили автобусы к железной дороге и к их поселку), немного сник и не испытывал других чувств, кроме усталости и душевной пустоты. Не было ни радости, ни азарта, который так управлял им в борьбе с рыбой, ни даже гордости от осознания: он таки справился с хитрым и сильным речным существом.

Еще тогда, во время поединка, Виктор испытывал чувство уважения к достойному противнику, которого ему хотелось во что бы то ни стало переиграть, перемочь, сломать, наконец. он был слишком юн и неопытен, не мог найти слова, коими определил бы свое состояние, но интуитивно понимал: важно не дать ослепить себя тем, что однажды тебе удалось достичь…

Виктор не знал вечной как мир истины, что достигнутое может и погубить человека, если человек не поймет: величие – в нескончаемой веренице побед… И естественный восторг от того, что снова справился, никогда не должен затмевать тебе глаза на другое препятствие, которое маячит в окоеме и ждет, когда ты подступишься к нему.

Но все равно, как ни пытайся напустить равнодушный вид, приятно Витькиному сердцу ловить восторженные взгляды взрослых на автобусной остановке, где уже собрались люди, отбывавшие с отдыха у реки, а кто и с гостеванья у деревенских родичей.

Где такую страхолюду выловил, сынок? – восхищался усатый дядька с бритой головой, которую он прикрыл платком с узелками на четырех углах.

Она кусается? – спрашивала пятилетняя девчушка и жалась к маминому подолу.

А ты палец сунь, – ехидно ухмыляясь, советовал братец-балбес, стоявший рядом и тут же получивший подзатыльник от сурового вида бабки.

– Неужели такие монстры еще водятся на Руси?! – патетически восклицал интеллигентного вида худой и длинный очкарик с козлиной бородкой.

– Силен парнишка, – говорил сержант в голубом берете и с полосатой грудью, видать пребывающий в отпуске. – Такую хищь – и голыми руками! Силен…

Подошел автобус из-за реки, у него кольцо было в дачном поселке академиков, теперь сильно разбавленном коттеджами зубных врачей и работников торговли. Толика с Витькой и княжьего звания рыбой пропустили с передней площадки, остальные вошли следом, будто свита, и те, кто уже ехал в автобусе, заахали, завосхищались видением, таким редкостным по нынешним временам.

На переднем сиденье умостилась женщина с золотыми серьгами на отвисших мочках ушей, с часами-кулоном на высокой груди, с браслетом на руке и парой перстней на пальцах. Женщина была дородной и, судя по тому, что возвышалась над остальными, высокого роста. Глаза ее улыбались, но блеск был вовсе не шутейный. Серьезно поглядывала она то на мальчишек, стоявших у двери, то на рыбу, которой Витька и Толик старались не задеть ни сидений, ни – боже упаси! – пассажиров.

– Ничего себе рыба, – заговорила женщина, дернув верхней губой, украшенной тонкими усиками. – Такую можно вкусноту исделать…

Только сейчас все, кто восхищался рыбой, величиной ее и грозным видом, вспомнили, что это ведь попросту пища, вернее, сырье для весьма аппетитного блюда. И будто разом погасли их восторги. Смотреть вроде бы стало нечего, пришло разочарование и даже некое неприязненное чувство к мальчишкам, отхватившим ни за что ни про что – даром! – столько килограммов свежей рыбы.

– Слушай, мальчик, – обратилась женщина с усиками и серьгами к Макарову, сразу определив, кто здесь за главного, – я тебе дам за рыбу целых пять рублей!

Виктор промолчал. Не поворачивая головы, он смотрел в окно.

Пять рублей – хорошие деньги, – не унималась женщина. – На дороге они не валяются…

Такую рыбу на дороге тоже не найдешь, _- подал кто-то реплику сзади.

Но пассажирка не обратила на этот выпад никакого внимания.

– Хорошо, – решительно сказала она, – я даю тебе целых десять рублей, и ты мне говоришь большое спа сибо, что не надо тащить такую тяжесть. И ты еще хочешь думать?

Витька и Толик переглянулись.

– Не продается рыба, – ответил Макаров.

Тут автобус остановился у соседней с их городком деревни, и, хотя идти им было еще с полчаса, Виктор решительно шагнул к двери.

… Неподалеку от дома, где жил Витькин дед, генерал Макаров, мальчишек встретила мать Толи Зюганова, тетя Ира. Увидев, какое чудо-юдо тащат пацаны с рыбалки, она всплеснула руками.

– А тебя Вера Ивановна ищет, Витюша, – сказала, успокоившись, тетя Ира. – Уже два раза к нам прибегала.

Тут только и вспомнил рыболов про день рождения – ведь его ждали к обеду, а сейчас…

«Ну и попадет же мне нынче от деда!» – с тревогой подумал Виктор Макаров.

Катер Береговой охраны США мчался по фарватеру Сент-Саймонс-Саунда, стремясь как можно быстрее добраться до причала. В рубке справа от рулевого стоял Филип Тейлор. Стиснув челюсти, он смотрел вперед, думал о встрече с Лу, о мальчике, который после укола морфия уснул в каюте Дженкинса, и Том был рядом с ним неотлучно.

«Что я скажу бедной Лу, Джорджу, брату? – с тоской размышлял капеллан, всматриваясь в приближающийся остров. – Бедняга Хансен… А если б мы немного опоздали?! Страшная, увы, участь ожидала бы несчастного мальчишку… Хорошо, что Айвен не видел, каким подняли из воды капитана. Том Дженкинс постарался отгородить парня от жуткого зрелища, оно, конечно, не для подростка. Впрочем, и того, что он испытал, хватит Айвену на всю жизнь…»

Филип Тейлор гнал от себя затвердившееся в сознании видение: мерно разворачивающийся виндсерфинг с опавшим парусом на тонкой мачте, за которую ухватился двумя руками мертвый Хансен. Они тогда едва разжали его пальцы… Вторая доска, которую опрокинула акула, плавала поодаль. Парус ее намок, и потому виндсерфинг Айвена не смог подняться и нелепо болтался на мелкой волне, ее уже развел средней силы ветер.

Акула, получившая хороший заряд свинца, на поверхности не появлялась. Конечно, крупные пули, видимо, убили ее, но живучесть подобных тварей вошла в поговорку. Смертельно раненная акула сумеет уйти с этого места, и труп убийцы всплывет где-нибудь подальше.

Большое красное пятно расплылось на светло-серой поверхности океана… «Сегодня я вовсю подтрунивал над ним, – покаянно помыслил о капитане Хансене младший Тейлор. – Выставлялся перед Лу: капитан Вик, дескать, не служил в морской пехоте… Великий грех – смеяться над обреченным. Но я ведь не знал о том, что случится! Да, но Господь каждому из нас готовит испытанье, к одному оно приходит сейчас, другого ждет всю его жизнь. Да и сама жизнь – экзамен перед всевышним. Так можем ли все мы забыть об этом? Не обратиться ли еще раз к ближнему своему с внутренним, для себя произнесенным словом: наверно, и ты будешь отмечен роком… Потому я прощаю тебе, брат мой, свои обиды, и сам ты прими мое раскаяние за все то плохое, что намеренно или по душевному недомыслию совершил для тебя.

Когда поймем, что люди могут быть счастливы лишь в счастьи себе подобных, то победим гидру животного эгоизма, который и есть дьявол, так долго искушающий неразумных детей твоих, о, Господи!.. И вовсе не Люцифер с рогами и длинным хвостом борется с тобою, всевышний. Это смешные сказки для невинных и потому несмышленых ребятишек. Нет более могучего врага у тебя, Боже, нежели человек, не ведающий того, что на самом деле он борется не с дьяволом – с самим собою».

Священника терзала и еще одна мысль, которую Филип упорно гнал от себя. Был ли Виктор Хансен мертв, когда шальная пуля, выпущенная Тейлором из пулемета, попала капитану в голову? Конечно, никто бы не выжил после того, что сделала с капитаном акула, но Филипу Тейлору надо было точно знать, отлетела ли душа Виктора Хансена в тот момент, когда капеллан нажал на гашетку пулемета, или все еще оставалась в изуродованном теле…