Хильеры остановились не в Марго, маленьком провинциальном городишке, а в Бордо — и, конечно, в лучшем отеле. Туда Гевину сообщали о делах, но они, увы, с каждым днем шли все хуже. И сколько времени он еще сможет продержать-524 ся на плаву, Гевин не знал. Долго ли до той роковой минуты, когда волки кредиторы мертвой хваткой вцепятся ему в глотку?

Макс Кенион обедал в придорожном бистро. Кухня здесь, кажется, недурна, но еда мало его интересовала. Он весь был поглощен встречей с Джорданом — завтра будет последняя игра этого болвана.

Беспокойство Джордана росло с каждым днем — беспокойство не о предстоящем матче, а о самочувствии Слоун: перепады в ее настроении, все углубляющаяся депрессия становились угрожающими. Он терял ее. Свою жену. Свою Слоун!

Надин предстоящий матч не интересовал вовсе — она оживлялась только во время тренировок, когда на поле выходил Лэнс. Она вспоминала его ласки, все безумства их короткой связи. Теперь она лишена радости их встреч. Осталась только супружеская жизнь — холодная, угрюмая и бесконечная война без победителя. Надин уже сомневалась — стоит ли продолжать свое существование в качестве миссис Хильер.

Команда играла в полуфинале первой группы против французов. К концу первого периода американцы вели 8:4.

Джордан играл агрессивнее, чем обычно; Слоун чувствовала его крайнюю нервозность и тряслась от страха.

— Что он хочет доказать такой игрой? И кому? — недоумевала Слоун, сидя на трибуне рядом с Дасти.

— Свое превосходство… Этому Жюльену.

— Кому?

— Жюльену Ришо — французской «тройке», — пояснила Дасти. — Он мешает Джордану атаковать.

Слоун нервно рассмеялась.

Мяч был у Джордана. Ему наперерез скачет Ришо. Нет, это невыносимо. Джордан не рассчитал маневра: на полном скаку обе лошади столкнулись, всадники рухнули на землю.

Вот она — беда!

…Слоун ждала в приемном покое приговора врачей.

Ян принес Слоун чашечку кофе. Пить не хотелось, и она вежливо поблагодарила Яна.

Отошла к окну, оглянулась, не видит ли ее кто-нибудь, и украдкой положила в рот таблетку — теперь она будет сильнее.

— Миссис Филлипс?

Слоун резко обернулась. Это врач из приемного отделения.

— Я миссис Филлипс, — произнесла Слоун дрожащим голосом. — Мой муж…

— Он вернется к вам целым и невредимым, — улыбнулся доктор. — Если хотите его увидеть, пойдемте со мной.

Слоун одним глотком выпила кофе и поспешила за врачом.

— Мы перевели вашего мужа в палату. Ему придется пробыть здесь несколько дней, — говорил по дороге врач, — но… после выписки, я настоятельно прошу вас, уговорите его не играть в поло, хотя бы какое-то время.

— Слава Богу, спасибо тебе, Господи, что ничего страшного, — шептала Слоун.

— Что вы сказали? — переспросил доктор.

— Нет, ничего. А все же, доктор, что с ним?

— Повреждены три ребра, несколько ушибов. Лучшее лекарство для вашего мужа — отдых, полный покой. Чем дольше — тем лучше. Впрочем, знаю я этих игроков в поло — и недели не полежат спокойно. Если, конечно, случай не смертельный, — пошутил он мрачновато.

Слоун, огорчившись, сделала вид, что не услышала шутки.

— Увы, — вздохнула она, — наверное, мне не удастся долго удерживать его в постели.

— Как ты себя чувствуешь? — Слоун наклонилась над Джорданом и ласково поцеловала его.

Она пододвинула кресло к кровати и села рядом, взяв его правую руку в свою.

— Лучше, чем считают доктора. Если бы ты знала, через сколько мудрых медицинских машин меня пропустили! Рентген, сканирование — никто, нигде и никогда не собирал обо мне такой подробной информации.

— Терпи, дорогой, так надо. Они поставят тебя на ноги.

— Да-да, конечно, — хмыкнул Джордан.

— Послушай, Джорди, врачи сказали мне, что тебе необходимо на какое-то время бросить поло. — Джордан упрямо молчал. — Пойми, ты должен, Джордан.

Тут в палату влетела Джилли.

Слоун встала, готовая к борьбе с соперницей.

— Что вам угодно? — высокомерно спросила она.

— Мне нужно поговорить с Джорданом наедине, если вы не возражаете, — вежливо ответила Джилли.

— Нет, возражаю, — отрезала Слоун. — А самое лучшее немедленно уходите отюда. Вас никто, кажется, не приглашал.

— Никуда я не уйду, пока не переговорю с Джорданом, — упрямо повторила Джилли.

— Хорошо, Джилли, — вмешался Джордан, — скажи нам обоим, зачем ты пришла?

Джилли молча переводила взгляд со Слоун на Джордана.

— Макс здесь, — процедила она сквозь зубы.

— Я знаю, ну и что?

— Нет, ты не все знаешь, — заговорила Джилли, выразительно жестикулируя. — И, пожалуйста, выслушайте меня. Несколько месяцев назад я вдруг обнаружила, что беременна. Когда Макс узнал об этом, он взбесился. Считал, что ребенок не его. И избил меня — да так сильно, что я попала в больницу. Ребенка я потеряла. Макс оказался в тюрьме, но ему удалось выйти оттуда раньше, чем мне из больницы.

— Джилли, я мало что понял. Какое все это имеет отношение ко мне?

— Он в полной уверенности, что ребенок от тебя.

— Что?!

— И собирается убить тебя.

Мартас-Винъярд, декабрь 1988

— Ну как? Болит еще? — заботливо спросила Слоун, ставя на одеяло Джордану в кровать поднос с завтраком.

— Побаливает, но учти — только во время прозаических дел — дышать, жевать и прочее, — подмигнул Джордан и посмотрел на поднос. — О, яйца, ветчина, картошка, фрукты — тут на троих едоков за глаза хватит.

— А Эмма считает, что ты и должен есть за троих! — Слоун присела рядом. — Ты сильно похудел, пока мы жили не дома.

Джордан взял кусочек ветчины.

— Странно, но… когда болит, есть, действительно, совсем не хочется.

— Тогда, значит, дела твои пошли на поправку.

— Идут вовсю!

— Ты знаешь, Джорди, что я думаю. — Слоун придвинулась к нему совсем близко. — После всего, что случилось, мне кажется, на какое-то время, скажем на полгода…

Джордан рассмеялся:

— Знаю, знаю — «оставить поло…». Но, дорогая моя, это же не просто хобби! Это — моя жизнь. Мой воздух, свет, тепло. И полгода я не выдержу.

— Шесть месяцев? Ради спасения своей жизни? Подумай, Джорди…

— Тебе не кажется, милая, что ты несколько преувеличиваешь? — спокойно возразил Джордан, решив, что про свой разговор с Яном он умолчит.

— Нет, я не преувеличиваю, Джордан. Последнее время, ты сам заметил, эти несчастные случаи, якобы случайные, следуют один за другим. Я предчувствую, беда может грянуть в любую минуту. А если — с тобой… я не перенесу. Так и знай… Господи, мне уже столько ужасов про это снилось!

— Слоун, я играю уже шестнадцать лет. Ты не сказала мне ничего нового.

— Джордан, я говорю совершенно про другое…

— Зря ты волнуешься.

Слоун не сдавалась:

— Джорди, я не хочу потерять тебя, я очень люблю тебя. Иногда, мне кажется, я слишком тебя люблю.

Джордан смотрел на Слоун и думал, что сказать ей, как облегчить ее переживания. То единственное, о чем она просила, невыполнимо, — это ясно… Поставив поднос на пол у постели, Джордан привстал и обнял Слоун. Крепко-крепко. «Я верю в тебя, дорогая».

Джордан пришел к выводу: Слоун теперь не та женщина, в которую он когда-то сразу и по уши влюбился. У него возникло ощущение пловца, который не может спасти утопающего. На глазах у тебя гибнет человек, а ты — бессилен. Нет, надо рискнуть…

— Так и думала, что найду тебя здесь…

Джордан не обернулся, он продолжал тщательно прилаживать седло.

— Конечно, ты ведь меня хорошо знаешь. Каждый мой шаг предвидишь.

— Да, дорогой, твои пристрастия столь однообразны.

— Чего, к сожалению, не скажешь о тебе, дорогая.

Слоун не обратила внимания на колкость. Подойдя к лошади, нежно провела рукой по холке.