— Высокое. Не волнуйтесь, — обратилась она к Джордану, — доктор придет с минуты на минуту. Какой у нее срок?

— Шесть месяцев, роды в конце декабря.

— Кровотечение было?

— Немножко.

— Токсикоз?

Джордан кивнул.

В кабинет вошел врач — худой и высокий мужчина в халате. Что-то тихо сказал медсестре и повернулся к Джордану:

— Вам надо оставить нас ненадолго…

— Нет, не уходи! — взмолилась Слоун.

— Это в самом деле ненадолго, мне нужно вас осмотреть.

Джордан понимающе кивнул.

— Не волнуйся, дорогая, это быстро.

— Нет, не уходи, — снова попросила Слоун.

— Я буду здесь, за дверью, и сразу же вернусь, как только будет можно! — Он поцеловал ее и вышел.

Врач повернулся к Слоун.

— Когда начались боли?

— Еще в самолете… мы летели из Техаса… я плохо помню. — Слоун говорила еле слышно, резкая боль мешала ей сосредоточиться. — Мне кажется, это длится около часа.

— Вы уверены?

— Нет, не уверена. — «Господи, зачем так много вопросов? Разве он не видит, как мне плохо?» — Я помню только, что… началось в самолете.

— А до этого было что-то? Судороги, тошнота?

Слоун собиралась с силами, чтобы дать внятный ответ.

— Сегодня утром… ничего не могла есть… выворачивало, корчило… в желудке ничего не было, а… будто вот-вот вырвет.

— А судороги?

— Иногда, но несильные.

Врач повернулся к медсестре.

— Еще раз измерьте давление.

Давление у вашей жены очень высокое! — Врач вышел из кабинета. — Ситуация крайне серьезная.

Джордан с тревогой взглянул на него.

— Что надо делать?

Необходимо как можно скорей прервать беременность.

— Иного выхода нет?

Врач развел руками.

— Мне очень жаль.

— Вы ей сообщили?

— Попытался. Но она ясно дала понять, что согласия на это не даст, хотя ребенок обречен на гибель в любом случае.

Джордан удивленно посмотрел на врача: столь жестокого приговора он не ожидал.

— Мы ничего не можем сделать! — Врач почти оправдывался. — Потеря ребенка очевидна. Из них двоих мы можем спасти только мать. И то, если мы будем действовать быстро!

Джордан понимал, что для врача все случившееся — казус в работе, но так холодно и равнодушно говорить о трагедии?!

— Я должен поговорить с женой.

— Нет, Джордан, я не согласна. — Голос Слоун был твердым.

— Ты разве не слышала, что я тебе объяснил, Слоун? Ты в критическом положении и можешь умереть в любую минуту!

— Я не отдам своего ребенка!

— Ты потеряешь его в любом случае! — Джордан не совладал с собой. — Прости, дорогая, я волнуюсь… я думаю только о тебе.

— Ты ведь хотел ребенка!

— Но не ценой твоей жизни.

— Я… — Слоун не смогла договорить: ее скрутил внезапный приступ боли.

Когда Слоун пришла в себя, он сказал:

— Если ты не подпишешь разрешения на операцию — это сделаю я.

— Ты не сделаешь этого!

— Сделаю, черт возьми! Я твой муж!

— Делай! Я никогда тебе этого не прощу.

Джордан смотрел на Слоун со слезами на глазах.

— Но пойми, если я не настою на своем — тебя не станет. Смогу ли я простить себе это? Никогда!

Несколько следующих часов прошли как в страшном сне. Джордан сидел с Тревисом в холле на диване, ожидая, когда ему разрешат пройти к жене. Мысли его путались. Он не знал, как заговорит со Слоун, как сообщит ей страшную новость. В потере ребенка она обвинит его, Джордана: ведь он дал согласие на операцию, но не подписал его! Слоун увезли в операционную так быстро, что он даже не успел сказать ей об этом. Выкидыш произошел внезапно, без оперативного вмешательства.

Джордан с жалостью посмотрел на Тревиса. Мальчик сидел совершенно потрясенный.

— Не волнуйся, Тревис, с мамой все будет в порядке.

Тревис кивнул.

— Правда, даю честное слово.

Тревис посмотрел на него очень серьезно:

— Кого хочешь обмануть своими словами — меня или себя?

Джордан поразился догадливости ребенка, «достойного сына своей матери».

— Нас обоих.

— Она знает? — спросил Тревис. — О ребенке?

— Нет еще.

— Ты ей скажешь?

— Это должен сделать именно я, к сожалению.

— Она так хотела малыша, знаешь?

— Конечно, знаю.

— Сначала не хотела.

«И это я знаю», — подумал Джордан, но сказал другое:

— Она мне рассказывала.

— Знаешь, меня очень удивило, что мама захотела ребенка, — спустя некоторое время сказал Тревис.

— Да?

— Ну, потому что моя мама не домашняя женщина.

Джордан улыбнулся.

— Домашняя женщина?

Я имею в виду… Ну, скажу так: она меня очень любит — я это точно знаю, но не делает того, что делают все любящие матери: не готовит мне что-нибудь вкусненькое, не убирает мою комнату, когда я в школе, не готовит со мной уроков… Ну, и прочее. — Тревис улыбнулся. — Это, впрочем, хорошо, что не суется в мои уроки.

— С ней будет все хорошо, это точно, — снова повторил Джордан.

Тревис смотрел в пол.

— Я надеюсь, — только и сказал он.

«Какая она бледная», — думал Джордан, глядя на спящую Слоун. И красивая. Она лежала с закрытыми глазами, безмолвная и белая, как подушка, на которой покоилась ее голова. Временами начинала беспокойно метаться, что-то бормотать, крутить головой.

Джордан взял стул, сел рядом, ожидая, когда она проснется. Как сказать ей про ребенка? Слоун теперь возненавидит его. Что ж, разве он сам не презирал, не ненавидел себя с той минуты, когда в самолете у нее начался приступ? Доктор предупреждал: покой и щадящий режим. Он не послушался, не запретил ей все поездки, теперь они оба расплачиваются. Он вел себя как законченный, самолюбивый эгоист. Ему нравилось, что Слоун ездит с ним, — она была ему нужна.

Слоун опять беспокойно заметалась в постели, пытаясь что-то сказать.

— Уйдем отсюда… — шептала Слоун. — Сейчас же пойдем… до того, как они придут…

Джордан наклонился к ее лицу.

— Все в порядке, — нежно прошептал он, — ты спасена, дорогая.

Но Слоун продолжала говорить что-то непонятное:

— У меня будет ребенок… Если они нас схватят… они не должны поймать нас… Господи, они заберут моего ребенка…

«Что она говорит? А… о врачах, будто они хотят забрать у нее ребенка…»

— Полиция нас не поймает, Родди, — снова послышалось бормотание Слоун, — мы не можем попасть в тюрьму, нет, нет!.. Они заберут ребенка… Родди, я не могу родить ребенка в тюрьме, Родди…

«В тюрьме? Что она говорит? Родди, кто это, черт возьми?» — Джордан ровным счетом ничего не понял.

Слоун снова погрузилась в забытье, — и вернулась — бессознательно — в свой родной город, к событиям, которые происходили когда-то давно. Она была на шестом месяце беременности, но выглядела так, словно вот-вот родит. Они сидели за столиком под красным тентом.

Она, Сэмми, и Родди Дэниел, ее старый приятель. Что говорить, Родди много сделал для нее, Сэмми, — и любовь с ней крутил какое-то время. Тут тоже не возразишь ничего. У них была любовь.

— Сэмми, я думаю, ты волнуешься зря! — И Родди сунул в рот кусок сосиски. — Фараоны нас не засекли. Просто старый хрыч гнет свое — ты понимаешь, о чем я…

— Родди!

— Ты же знаешь: я говорю тебе правду, мне нечего скрывать.

— Я так паршиво себя чувствую…

Родди засмеялся.

— Да брось ты, Сэмми! Ты столько этим занимаешься — и никогда ничего не боялась.

— Но сейчас ситуация изменилась, Родди. Ребенок…

— Слушай! Ребенок для нас слишком дорогое удовольствие. — Родди отпил большой глоток кофе. — Откуда ты думаешь взять на него деньги? Пойдешь на работу — в твоем-то положении?

Да и куда? Даже со своей бумажкой об окончании колледжа сможешь устроиться разве что официанткой в какую-нибудь забегаловку. Много честным путем не заработаешь.

— Не говори лучше ничего, — попросила Слоун.