Внезапно он замолкает, словно истощив все свои силы.
— Обнаружив, насколько мы ослабли, — продолжает отец после паузы, — они изменились. О, конечно, не все. Большинство из них по-прежнему нас любили — как дети любят родителей. Но среди них нашлись и бунтари, в результате чего аркадийское равновесие разлетелось вдребезги.
Я чувствую, что перед глазами отца, несмотря на ясный, чистый свет и мягкий, теплый воздух, проходят кровавые сцены сражений и смертей.
— Мы без конца хоронили погибших… Часть светлых скрылась в лесу. Они хотели «вернуть себе свободу» — так они говорили. Иными словами, они хотели жить на деревьях, как животные, как…
— …обезьяны, — заканчиваю я, указывая на скорчившиеся белые фигурки.
Отец кивает.
— Они объявили себя истинными владыками Аркадии. Они сказали, что без них, без их работы, наш идеальный мир никогда не был бы создан, что темная раса всегда их эксплуатировала. Прежде мы не знали никаких междоусобиц, и вот в Аркадии вспыхнул бунт. Глупый, бесполезный… и роковой…
Чтобы успокоиться, отец на некоторое время замолкает. Затем продолжает:
— После того как мы подавили этот бунт — для чего пришлось истребить большую часть светлой расы, — нужно было заново организоваться…
— То есть?
— Поскольку обе наши расы пришли в упадок, требовалось их… возродить. — Отец повернулся к Сильвену: — Тогда я и обратился к твоей матери.
— И помогли ей возглавить Музей естественной истории, — договаривает тот, видимо вспомнив рассказ Любена.
— Да, ее невероятные успехи в области генетики и бойцовская натура подходили для поставленной задачи как нельзя лучше. Нам достаточно было объяснить ей ситуацию и посвятить ее в свой план — и она тут же с головой ушла в работу.
— Работу… — повторил Сильвен без всякой интонации.
Отец, никак не отреагировав на это единственное слово, продолжал:
— Но вскоре это проклятое подземное строительство RER надолго отрезало нас от Аркадии. Будучи главным наблюдателем, я остался на поверхности земли, вместе с Гиацинтой. Поскольку мне нужно было постоянно наблюдать за работой Жервезы, я решил обосноваться поближе к Ботаническому саду — вот почему мы поселились в «Замке королевы Бланш»… — Он взглянул на меня: — И ты тоже, Тринитэ, осталась с нами наверху — в этом была некая ирония судьбы, поскольку чудо твоего появления на свет никак не могло помочь возрождению расы… Наши с мамой так называемые деловые поездки на самом деле были бесконечными экспедициями в поисках новых путей в Аркадию…
Задохнувшись от изумления, я с трудом могу произнести:
— Как?.. Все эти годы?..
Отец кивает.
— Примерно год назад нам удалось открыть новый путь. Но что же мы обнаружили?.. — Он указывает на расстилающуюся позади нас поляну: — Вот все, что осталось от Аркадии: горстка выродившихся приматов. И никого из темной расы. Отрезанные от нас, наши сородичи, скорее всего, были истреблены светлыми, которые без них не сумели выжить и тоже погибли! Уцелевшие светлые, включая тех пятерых, которые раньше жили в зоопарке, — вот последние жители Аркадии!
Каждое из этих слов доставляет отцу почти физическое страдание.
— И подумать только, Жервеза Массон обещала нам помочь! Подумать только, она клялась нам спасти Аркадию — своей профессиональной честью, своей душой!
— Но она это сделала! — восклицает Сильвен, которого последние слова наконец выводят из оцепенения. Ударяя себя кулаком в грудь, он прибавляет: — Она создала меня!
— Это было предательство! — заявляет отец. — Вместо того чтобы спасти обе расы, она решила создать гибрид одной из них с человеком!..
Презрительно взглянув на Сильвена, он прибавляет:
— Я-то, по крайней мере, оказался способен произвести на свет высшее существо…
От этих слов меня тошнит. Я вижу, как Сильвен смотрит на меня — в его взгляде, как ни странно, одновременно отражаются ненависть, ревность и… почтительность!
— Поражение… — произносит отец с невеселой усмешкой, — твоя мать потерпела поражение! И она еще надеялась превратить вас в разменную монету!.. Какая глупость!
Несмотря на свое состояние, Сильвен реагирует мгновенно:
— Вас? Кого нас?
В этот момент происходит странная вещь: одна из белых обезьян встает, приближается к Сильвену и опускается на колени рядом с ним, взявшись за его руки.
Только теперь я с удивлением вижу, что это не обезьяна, а женщина, одетая в простую белую тунику. Молодая и красивая. Она так похожа на Сильвена, что их можно принять за близнецов. И взгляд у нее сейчас такой же затуманенный, как у него.
— Габриэлла… — шепчет он, даже не пытаясь улыбнуться.
— Зачем ты спустился? — спрашивает она, гладя его ладонью по щеке.
Они как будто забыли о нас и обо всем остальном мире. Сейчас они одни.
— У меня не было выбора, — шепчет Сильвен.
Габриэлла печально улыбается:
— Почему же? — ведь я оставила тебе выбор. Именно поэтому я одна спустилась в Аркадию — чтобы дать тебе возможность остаться наверху… Потому что я… — Она не в силах закончить фразу.
Сильвен рывком поднимает ее и прижимается лбом к ее лбу:
— Что произошло, Габриэлла? Что тебе сказал Любен? Что они с нами на самом деле сотворили?
— Они нас создали, ангел мой. Я это поняла уже очень давно…
— Поэтому ты и уехала, двенадцать лет назад?
— Да, и поэтому я осталась… Я могла бы уехать хоть на край света, но это ничего не изменило бы. Я не могла тебя оставить. Если кто-то и должен был принести себя в жертву, это должна была сделать я. Я слишком тебя любила, чтобы…
У нее перехватывает дыхание, и она снова замолкает. Я чувствую, как к горлу подкатывает ком. Сильвен мягко спрашивает:
— Так значит, ты знала?.. Всегда?
Габриэлла кивает:
— Любен мне все рассказал, когда мне было двенадцать. Но заставил поклясться, что тебе я об этом не скажу. По сути, он сделал это, чтобы заставить меня испугаться и спасаться бегством… он хотел дать мне шанс. Но я решила остаться.
— Ради меня?..
— Да.
— Но твое замужество…
— Мне нужна была жизнь, как у всех. Я не собиралась все время убегать и прятаться… и в вечном страхе ждать того дня, когда меня позовут в Аркадию… Я предпочла вести себя так, будто ни о чем не знала. И Любен точно так же вел себя с Жервезой — она так и не догадалась, что я знаю их тайну.
— И со мной ты себя вела точно так же…
Габриэлла опускает глаза:
— Да… и это было бесполезно. Все равно мы оба оказались здесь…
Сильвен обнимает ее и шепчет:
— По крайней мере, мы теперь вместе…
Я очарована. Все разрешилось так просто! Но эта сцена — настолько естественная и трогательная, настолько… человечная! Сильвен, как маленький ребенок, плачет на плече у Габриэллы, а она, закрыв глаза, нежно гладит его по волосам.
— Да, — повторяет она, — теперь мы вместе…
Отец, в отличие от меня, наблюдает за этой сценой с явным отвращением.
— Слишком поздно для счастливых встреч, — говорит он. — Жервеза Массон ошиблась. Ей не удалось обновить аркадийскую расу за счет человеческой крови. Ты, Сильвен, и Габриэлла — негодные образцы. Ошибка природы. — Он смотрит на них обоих устало и презрительно. — Вы несете в себе два параллельных мира. Эти миры не пересекаются.
— Да, вот такая шизофреническая раздвоенность, — небрежно замечает Сильвен, ощупывая свое тело с таким удивлением, словно впервые его увидел.
Габриэлла прибавляет:
— Эти миры существуют в нас, как существует Париж наравне с Аркадией!
— Но у них нет общей почвы, — говорю я. — Наверно, в том числе и генетической…
На губах отца мягкая, грустная улыбка. Он обводит взглядом лесную поляну, озеро, вкрапления островков… Сильвен и Габриэлла инстинктивно приближаются к белым обезьянам и садятся в их круг, словно ища защиты.
Я замечаю, что у них появляется та же мимика, то же выражение лица, те же движения.
Отец поднимает глаза к небу, откуда льется мягкий и чистый золотисто-розовый свет.
