Спускаясь вниз, чтобы представить новообращенного, он оставил ее в комнате. Сейчас он тихо постучал в дверь и, прижав губы к щели, прошептал:

— Любимая, ты спишь?

Ответа не последовало.

— Пуреса?

Молчание.

«Она спит, — подумал Учитель. — Господи, будь щедр и милостив, пусть она умрет прежде, чем проснется».

Он запер дверь, чтобы она не могла выйти, и, ощутив потребность помолиться, отправился в свою комнату.

Мать Пуреса, спрятавшись за каменным алтарем во внутреннем дворике, наблюдала, как понапрасну запирали ее дверь, и хихикала, пока совсем не обессилела и глаза не стали мокры от слез.

Она долго оставалась в своем убежище. Там было прохладно и тихо. Ее подбородок опустился на высохшую грудь, веки сомкнулись. И тут, с шумом рассекая воздух, прямо с неба к ней слетел Кэпирот.

Куинн наткнулся на нее, когда она брела вверх по грунтовке, совершенно окостеневшая, вытянув вперед руки, будто маленькая девочка, которая ослушалась родителей и выпачкалась в грязи. Однако даже на расстоянии Куинн понял, что то была не грязь, а кровь. Ее одеяние было сплошь заляпано кровавыми пятнами.

Он затормозил, вышел из машины и окликнул ее:

— Мать Пуреса, что вы делаете?

Она его не узнала, но не испугалась и не удивилась.

— Ищу туалетную комнату. Я руки запачкала. Они липкие, и это очень неприятно.

— Где вы их запачкали?

— О, далеко отсюда. Совсем далеко.

— Туалетная комната в противоположной стороне.

— Надо же. Придется возвращаться, — она пристально посмотрела на него снизу вверх, склонив голову набок, как назойливо-любопытная птица. — Откуда вы знаете, где находится туалетная комната?

— Я здесь уже бывал. Мы с вами беседовали, вы даже обещали прислать мне через Кэпирота письменное приглашение.

— Я вынуждена его отменить. Кэпирот больше у меня не служит. Последнее время он слишком далеко зашел в своем актерстве. Я приказала ему удалиться до наступления ночи… Вы, я полагаю, думаете, что это настоящая кровь?

— Да, — серьезно сказал Куинн. — Именно так я и думаю.

— Чепуха. Это сок. Кэпирот смешал какой-то сок с крахмалом, чтобы надо мной подшутить. Конечно, я ни на секунду ему не поверила. Но это жестокая шутка, верно?

— Где он сейчас?

— О, далеко отсюда.

— Где?

— Если вы будете кричать на меня, молодой человек, мне придется приказать вас выпороть.

— Это очень важно, мать Пуреса, — сказал Куинн, пытаясь говорить спокойно. — Это не шутка. Кровь настоящая.

— В самом деле? Я давно подозревала его в каких-то махинациях, — она подозрительно взглянула на уже потемневшие, липкие пятна на одежде. — Настоящая кровь? Вы уверены?

— Да.

— Боже мой, мне и в голову не приходило, что он может зайти так далеко. Надо же, собрать настоящую кровь только для того, чтобы вылить на меня! Как думаете, где он ее достал? Из козы или из цыпленка? А, я поняла: он притворился, что приносит себя в жертву перед алтарем… Молодой человек, куда же вы? Не убегайте. Вы обещали показать мне, где туалетная комната.

Она стояла недвижно, наблюдая, как он исчез за деревьями. Солнце освещало ее высохшее лицо. Она закрыла глаза и снова увидела громадный старый дом ее юности, с толстыми кирпичными стенами и тяжелой черепичной крышей, так хорошо защищающими от солнца и уличного шума. Как давно это было! Как там было спокойно и чисто, и не надо было думать о грязи и крови. Она никогда не видела крови до тех пор, пока Кэпирот… «Ты должна приготовиться к удару, Изабелла. Кэпирота сбросила лошадь, и он умер».

Она открыла глаза и в отчаянии закричала:

— Кэпирот! Кэпирот, ты умер?

Потом она увидела спешащего к ней Учителя, и маленькую полную, вечно недовольную женщину, которая приносила ей еду, и брата Терновый Венец с его вечно злыми глазами. «Пуреса!» — звали они ее, но это не было ее именем. При рождении ей дали много имен, но среди них не было Пуресы.

— Я — донья Изабелла Констанция Куэррида Фелисия де ла Гуэрра. И хочу, чтобы ко мне обращались, как следует.

— Изабелла, — взмолился Учитель. — Ты должна идти со мной.

— Вы мне приказываете, Гарри? Забыли, что были всего лишь клерком в бакалейной лавке? Откуда вы взяли все ваши чудесные видения, Гарри, извлекли из консервных банок с супом и печеными бобами?

— Ради Бога, тише, Пурес… Изабелла.

— Мне больше нечего сказать, — она обвела всех надменным взглядом. — А теперь не будете ли любезны показать, где здесь туалетная комната? У меня чья-то кровь на руках, я хочу от нее избавиться.

— Вы видели, как это случилось, Изабелла?

— Что именно?

— Брат Верность Ангелов покончил с собой.

— Конечно, он покончил с собой. Неужели какой-нибудь идиот подумал, что он умер своей смертью, размахивая руками, как крыльями?

Тело лежало там, где указала мать Пуреса, перед алтарем, действительно напоминая жертвоприношение. Лицо было разбито о камни и залито кровью, что делало его совершенно неузнаваемым. Однако Куинн уже видел стоявший за амбаром зеленый «понтиак»-фургон и знал, что смотрит на тело Джорджа Хейвуда. Его жизненный путь закончился, и тучи сгустились над головами двух женщин, которые сражались из-за него и теперь его потеряли и которые никогда не простят друг другу ни того, ни другого.

Хотя кровь уже перестала течь, тело было еще теплым, и Куинн понял, что смерть наступила не более получаса назад. Обритая голова, голые ноги и одеяние свидетельствовали, что Хейвуд выдержал посвящение. Но как долго он здесь пробыл? Приехал ли он сюда сразу же после прощания с Вилли Кинг в Чикоте? Или успел обеспечить транспортом побег Альберты? Могли ли они запланировать встретиться в Тауэре и скрыться от погони, вступив в общину?

Куинн покачал головой, будто ответы на вопросы явственно прозвучали в воздухе. «Нет, Джордж никогда не выбрал бы Тауэр в качестве укрытия. Либо от Вилли, либо от Ронды, либо от Марты О'Горман он непременно должен был услышать, что новое расследование смерти О'Гормана началось именно отсюда. Не стал бы он выбирать убежище, которое я знаю. Да и зачем ему вообще было скрываться?»

Необъяснимость этой смерти, вид и запах свежей крови вызвали у него дурноту. Он поспешно выбрался из дворика, глотая воздух, как пловец, борющийся с сильным приливом.

Навстречу ему по тропе шла мать Пуреса в сопровождении сестры Раскаяние и брата Терновый Венец, что-то болтая по-испански. За ними с опущенной головой следовал Учитель, лицо у него было серым и истощенным.

— Отведите ее наверх, в ее комнату, и проследите, чтобы ее как следует отмыли, — приказал он. — Только осторожнее. Кости у нее хрупкие. Где сестра Благодеяние? Сходите-ка лучше за ней.

— Она больна, — объяснила сестра Раскаяние. — Расстройство желудка.

— Ну, тогда сделайте сами, что сможете.

Когда они ушли, он повернулся к гостю.

— Вы приехали в неподходящий момент, мистер Куинн. Наш новый брат умер.

— Как это случилось?

— Я в это время находился в медитации, поэтому самого события не видел. Но разве это не ясно? Брат Верность был несчастным человеком, обремененным множеством проблем. Он сам избрал путь их решения. Я не могу его простить, хотя и должен принять его выбор с жалостью и пониманием.

— Он прыгнул с вершины Башни?

— Да. Может быть, тут есть и моя вина — я недооценил степень его духовного отчаяния, — глубокий вздох прозвучал как стон. — Если так, я смиренно прошу Господа простить меня и даровать нашему брату вечное спасение.

— Если вы не видели, как он прыгнул, что привело вас сюда так скоро?

— Я услышал крик матери Пуресы. Ринулся вниз и увидел ее, склонившуюся над телом. Она кричала, чтобы он поднялся и перестал актерствовать. А когда я ее позвал, убежала. Мне же пришлось довольно надолго задержаться, чтобы посмотреть, нельзя ли чем-нибудь помочь брату. Затем я пошел за ней, встретил сестру Раскаяние и брата Терновый Венец и попросил их о помощи.