— Почему?

— Как правило, женщины и мужчины проявляют друг к другу интерес. Иногда женятся.

— И рожают детей?

— Тоже иногда.

— Как ты думаешь, сколько детей у вас будет?

— Самый глупый вопрос из всех, какие я слышал в своей жизни, — с презрением заявил Ричард. — Как может мама иметь детей, если она старая и седая?

— Не очень-то лестно ты обо мне говоришь, Ричард, — оборвала его Марта более резко, чем собиралась. — Тебе не кажется?

— Черт возьми, нет. Ты ведь моя мама, а мамам комплиментов не говорят.

— А было бы неплохо, хотя бы для разнообразия. Волосы у меня, между прочим, каштановые, а не седые.

— Я знаю. И совершенно замечательные. Старая и седая — это ведь просто такое выражение.

— Если даже и так, я не желаю его слышать, пока оно не будет соответствовать действительности. Может, и тогда не захочу. Ясно?

— Дружище, ты сегодня что-то чересчур обидчива! Что же, парню и сказать ничего нельзя, чтобы его тут же не поставили на место? Мы как, вообще-то, ужинать собираемся?

— Можете обслужить себя сами, — холодно предложила Марта. — Я чувствую себя слишком дряхлой, чтобы что-нибудь поднимать.

Ричард уставился на нее, широко распахнув глазенки; челюсть его от удивления отвисла.

— Эй, дружище! Ты даже на маму перестала быть похожей!

…Распихав детишек по спальникам, Марта извлекла из сумочки зеркало и, устроившись поближе к огню, тщательно исследовала глядящее на нее из темного стекла женское лицо. Прошло немало времени с тех пор, как она проделывала это в последний раз, и увиденное не доставило ей большого удовольствия. В зеркале отражалось вполне заурядное лицо. Еще не старое, совершенно здоровое на вид, оно вполне могло бы устроить какого-нибудь вдовца с кучей детишек, подыскивающего новую кандидатуру, согласную взвалить на себя ярмо домашнего хозяйства. Но для свободного молодого мужчины, вроде Куинна, в нем не было решительно ничего привлекательного.

«Я вела себя, как последняя идиотка, — подумала она. — Ведь почти поверила. Нет уж, лучше буду впредь доверять суждениям Ричарда».

Возвращаясь в мотель, Куинн проехал мимо оштукатуренного здания, занятого редакцией «Маяка». Окна еще светились.

Он вовсе не горел желанием встречаться с Рондой: слишком много накопилось информации, которой вовсе ни к чему было делиться с говорливым редактором газеты. Однако он не сомневался, что по своим таинственным каналам Ронда непременно узнает о его возвращении и может что-нибудь заподозрить, если Куинн будет уклоняться от встречи. Поэтому он нехотя затормозил и вошел в редакцию.

Ронда в полном одиночестве изучал «Хронику Сан-Франциско», потягивая из банки пиво.

— Привет, Куинн. Присаживайтесь. Чувствуйте себя как дома. Пивка не Хотите?

— Нет, спасибо.

— Слышал-слышал, что вы вернулись в наш городишко. Что поделывали? Шли по следу?

— Да нет, — хмыкнул Куинн. — Большей частью служил нянькой у одного эрзац-адмирала в Сан-Феличе.

— Есть новости?

— Какие новости?

— Черт побери, вы очень хорошо знаете, какие. Нашли что-нибудь интересненькое в деле О'Гормана?

— Ничего такого, что годилось бы для печати. Множество слухов и версий, но никаких конкретных доказательств. Мне начинает казаться все более достоверной ваша теория о незнакомом хичхайкере.

— Вот как? — доброжелательно ухмыльнулся Ронда, но в голосе его явственно проскользнула и скептическая нотка. — Почему же?

— Оказалось, что в этом деле самое верное — придерживаться фактов.

— Других причин нет?

— Нет вроде. А что?

— Просто уточняю. Вдруг мелькнула мысль: может, вы раскопали что-нибудь такое, что предпочитаете держать в секрете? Но, поскольку большую часть информации вы получили от меня, вы ведь не станете ничего скрывать, верно?

— Конечно, нет, — самым добродетельным тоном уверил его Куинн. — Я никогда даже помыслить не мог, чтобы вести себя так некрасиво.

— Я совершенно серьезно, Куинн.

— Я тоже.

— Тогда выкладывайте.

— Готов.

— Давайте начнем сначала. Так чем вы занимались эту неделю?

— Это я вам уже объяснил. Подвернулась работенка в Сан-Феличе.

Куинн понимал, что какую-нибудь кость Ронде кинуть придется, иначе его подозрительность только пуще разыграется.

— Пока я там ошивался, мне удалось перекинуться парой слов с Рут, сестрой Альберты Хейвуд, — неохотно признался он. — Об О'Гормане я, правда, ничего нового не узнал, но об Альберте кое-что выяснил. А еще больше, когда съездил навестить ее в Теколотской тюрьме.

— Вы ее ВИДЕЛИ? Лично?

— Да.

— Ну, будь я проклят! Как это вам удалось? Я уже несколько лет пытаюсь раскрутить ее на интервью.

— Мне, знаете ли, в свое время выдали в Неваде лицензию детектива. Представители закона всегда рады скооперироваться.

— Ну и как она? — взволнованно спросил Ронда, перегибаясь через стол. — Что-нибудь рассказала? О чем вы говорили?

— Об О'Гормане, конечно.

— О'Горман! Ну, будь я проклят! Как раз то, что…

— Прежде чем ваш восторг дойдет до логического конца, хочу предупредить, что ее суждения об О'Гормане, мягко говоря, не вполне нормальны.

— То есть?

— Она вбила себе в голову, что ажиотаж, вызванный исчезновением О'Гормана, заставил ее потерять осторожность. Потому-то она и допустила ошибку, из-за которой попала в тюрьму. Даже попыталась убедить меня, что О'Горман только для того и решил исчезнуть, чтобы отомстить ей за то, что ее брат Джордж делал ему замечания.

— Так она что, во всем винит О'Гормана?

— Да.

— Полный бред. Кроме всего прочего, это означало бы, что О'Горман узнал о ее махинациях в банке за месяц до ревизии, рассчитал, какой поднимется ажиотаж, если он исчезнет, и как это повлияет на Альберту. Она что, не понимает, что это просто нереально?

— Для нас — да. Но она живет в собственной реальности. Например, полностью отвергает мысль, что О'Горман мертв, только на том основании, что, если это так, ей некого будет винить в своих несчастьях. Понимаете, не будь его исчезновения, ей пришлось бы признать, что в ее бедах виновата лишь она сама, а она еще не готова посмотреть правде в лицо. Возможно, и никогда не будет готова.

— И далеко это у нее зашло?

— Понятия не имею. По мне, так вполне основательно.

— Но с чего вдруг?

— Я лично не поручился бы, что того же не произошло бы со мной, просиди я пять лет в клетке, — вздохнул Куинн. — А вы?

Воспоминание о тюрьме в Теколоте заставило его вновь передернуться от отвращения, только не к несчастной Альберте, а к обществу, вырезавшему части собственного тела, чтобы сохранить видимость благополучия, а потом удивляющемуся, почему это оно так скверно себя чувствует.

Ронда мерил шагами комнату, будто чувствуя, как вокруг него смыкаются стены тюремной камеры.

— Я не смогу опубликовать то, что вы Мне рассказали, — проговорил он. — Слишком многие этого не одобрят.

— Естественно.

— Джордж Хейвуд в курсе?

— Должен бы. Он ежемесячно ее навещает.

— Как вы об этом узнали?

— Мне об этом рассказали сразу несколько человек. Включая Альберту. На нее визиты Джорджа неважно действуют. На него, вероятно, тоже. Тем не менее он продолжает ее навещать.

— Стало быть, его разрыв с ней был просто обманом? Попыткой одурачить старую леди?

— И еще кое-кого.

— Вот чудак, — пробормотал Ронда, хмурясь в потолок. — Совершенно не в состоянии его понять. То он бегает от меня, как черт от ладана, то вдруг у всех на глазах начинает трясти мне руку, будто я его любимый, внезапно нашедшийся братик, и взахлеб рассказывает, что уезжает на Гавайи. Почему?

— Думаю, потому, что вы можете тиснуть эту новость в «Маяке».

— Но он в жизни не дал мне ни строчки для светской хроники. Вопил как резаный, даже если я просто упоминал его имя в списке гостей на чьей-нибудь вечеринке. С чего вдруг такие перемены?