На этом хладнокровный негодяй закончил свой рассказ. Я не могла понять, встревожило ли меня услышанное еще больше или несколько успокоило. В том, что бродяга видел именно Хэлси, я не усомнилась ни на мгновение. Но насколько тяжело был мальчик ранен, куда увез его состав? Эти вопросы требовали немедленного ответа. Но по крайней мере мы получили первую достоверную информацию: мой мальчик не был убит на месте. Неопределенную тревогу теперь сменил страх: Хэлси может лежать в каком-нибудь захудалом госпитале без должного ухода и медицинского обслуживания. Но даже такое положение вещей виделось мне восхитительным и желанным по сравнению с возможной ужасной правдой. Я долго не могла заснуть и обливалась холодным потом при мысли о том, что довелось пережить Хэлси в последние три дня.

Мистер Уинтерс и Алекс отпустили бродягу с предупреждением не попадаться больше им на глаза. Он определенно больше ничего не знал. А через два-три дня у нас появились основания радоваться тому, что мы отпустили его на свободу. Когда мистер Джемисон позвонил в Саннисайд тем вечером, мы сообщили ему свежие новости. Следователь сказал мне то, о чем я как-то не подумала сразу: даже имея в руках эту нить, найти Хэлси быстро полиция не сможет. За три дня вагоны товарного состава могли разъехаться в разные стороны по всей стране. Но мистер Джемисон попросил нас не терять надежды, поскольку полученная информация все-таки сильно продвинет розыск в нужном направлении. А тем временем, пока мы терзались тревогой, в Саннисайде происходили разные события.

Один день мы провели в относительном спокойствии, а вечером Лидди заболела. Услышав душераздирающие стоны, я зашла в гардеробную и обнаружила там Лидди, которая сидела, прижав бутылку с горячей водой к раздутой до безобразия правой щеке.

— Зуб болит? — осведомилась я не очень ласково. — И поделом тебе. Это в твоем-то возрасте расхаживать с обнаженным нервом в голове, когда можно просто пойти и вырвать зуб! Всю боль как рукой снимет.

— Гильотина тоже всю боль как рукой снимает, — возразила Лидди из-за бутылки с горячей водой.

Я ходила по комнатам в поисках ваты и настойки опия.

— У вас у самой зуб болел точно так же, мисс Рэчел! — прохныкала Лидди. — Доктор Бойль годами уговаривал вас вырвать его!

Настойку опия мне найти не удалось, и Лидди подняла страшный шум, когда я предложила ей карболовую кислоту — просто потому, что однажды я слишком обильно смочила карболкой вату и обожгла Лидди рот. Уверена, никакого серьезного вреда я ей не причинила: собственно, впоследствии доктор сказал, что жидкая диета в высшей степени благотворно повлияла на желудок больной. Во всяком случае ни о какой карболовой кислоте Лидди и слушать не хотела и стонами своими не давала мне заснуть. В конце концов я поднялась с постели и направилась к двери в спальню Гертруды. К моему удивлению, она оказалась закрытой.

Я вышла в коридор и зашла в ее спальню через другую дверь. Постель девочки не была разобрана, а ее пеньюар и ночная рубашка лежали, приготовленные на ночь, в гардеробной. Но самой Гертруды в спальне не было. И она еще не раздевалась!

Не помню, какие страшные мысли посещали меня, пока я стояла там. Через дверь до меня доносились стоны Лидди, время от времени переходящие в вопли, когда боль становилась сильней. Потом я автоматически взяла настойку опия и вернулась в свою спальню.

Прошло целых полчаса, прежде чем стоны Лидди стихли. Несколько раз я подходила к двери и выглядывала в коридор, но не услышала и не увидела ничего подозрительного. Наконец, когда Лидди погрузилась в сон, я осмелилась даже дойти до винтовой лестницы, но снизу до меня донеслось лишь ровное дыхание Уинтерса, ночного сторожа, который спал прямо возле наружней двери. Потом где-то в отдалении послышался стук — тот самый, который погнал Луизу вниз по лестнице в ту памятную ночь, две недели назад. Стук раздавался где-то над моей головой: сначала три или четыре коротких приглушенных удара, потом пауза, потом снова осторожный стук.

Размеренное дыхание Уинтерса действовало как-то успокаивающе. Мысль о том, что в любую минуту я могу позвать на помощь, помешала мне разбудить сыщика. Несколько мгновений я стояла неподвижно. Мне вспомнились разные нелепые вещи, которые Лидди говорила о привидениях (вообще-то обычно я не суеверна — разве что посреди ночи и в полной темноте). Сбоку от меня находилась дверь в бельепровод. Я ничего не видела, но чувствовала это физически. Я стояла, напряженно вслушиваясь, и вдруг совсем рядом со мной раздался какой-то звук, слабый и неопределенный. Потом наступила тишина. Затем у подножия винтовой лестницы послышались слабый шорох и невнятное бормотание. И вновь тишина. Я застыла на месте, практически не дыша.

Я поняла, что не ослышалась: кто-то, крадучись, пересек площадку винтовой лестницы и в полной темноте направился ко мне. Я бессильно оперлась о стену, ноги мои подгибались. Шаги приближались, и вдруг я подумала о Гертруде. Ну, конечно же, это была Гертруда! Я вытянула вперед руку, однако ничего не нашарила в темноте. В горле у меня пересохло, но мне удалось выдавить: «Гертруда!»

— О боже! — воскликнул совсем рядом со мной мужской голос. И тогда я потеряла сознание. Помню, я начала падать, и кто-то подхватил меня. Помню ощущение страшной слабости и дурноты, и потом наступило забытье.

Очнулась я уже на рассвете. Я лежала на кровати в спальне Луизы, накрытая собственным одеялом. Нарисованный херувим глядел на меня с потолка. Чувствуя сильное головокружение, я на неверных ногах доковыляла до двери. У подножия винтовой лестницы по-прежнему крепко спал мистер Уинтерс. Еле живая, поползла я в свою спальню. Дверь в комнату Гертруды уже была открыта. Девушка спала, как усталое дитя. В гардеробной Лидди крепко обнимала бутылку с бывшей горячей водой и что-то бормотала во сне.

— Есть в природе существа, на которые нельзя надеть наручники, — невнятно проговорила она сонным голосом.

Впервые за последние двадцать лет я провела весь следующий день в постели. Лидди перепугалась до судорог и сразу после завтрака послала за доктором Стюартом. Гертруда все утро провела со мной, что-то читая мне вслух, не помню, что именно. Поглощенная своими мыслями, я слушала ее невнимательно. Если бы мистер Джемисон был в Саннисайде, я бы все рассказала ему, но мне не хотелось рассказывать совершенно незнакомым людям о том, что в середине ночи я обнаружила пропажу своей племянницы, которая к этому времени еще и не ложилась, и что, отправившись на ее поиски, я встретила в темноте неизвестного человека, который, когда я потеряла сознание, отнес меня в ближайшую спальню и оставил там на произвол судьбы.

Ситуация была просто ужасной. Когда бы не печальные последствия, она могла бы показаться просто комичной. Вот мы живем в каменном особняке под неусыпной охраной частных сыщиков и уличного сторожа и тем не менее, несмотря на все меры предосторожности, мы с таким же успехом могли бы жить в бумажном японском домике.

И еще одно обстоятельство не давало мне покоя. Человек, которого я встретила в темноте, испугался еще больше меня. А в приглушенном голосе его мне смутно почудилось что-то знакомое. Все то утро, пока Гертруда читала вслух, а Лидди ждала приезда доктора Стюарта, я изо всех сил пыталась вспомнить, где я слышала этот голос, но безрезультатно.

И это еще было не все. Я задавала себе вопрос: какое отношение ко всему этому имеет (если вообще имеет) отсутствие Гертруды в спальне? Я пыталась убедить себя в том, что девочка услышала стук прежде меня и пошла выяснить его происхождение. Но, боюсь, я проявила малодушие в тот день: я не нашла в себе сил спросить Гертруду об этом.

Вероятно, ночное происшествие отчасти пошли мне на пользу. Оно отвлекло меня от мыслей о Хэлси. Однако день тянулся томительно, и в каждом телефонном звонке таились новые возможности развития сюжета. Вскоре после ленча в Саннисайде появился доктор Уокер и выразил желание повидаться со мной.