— Нет.

— Какая жалость. Я надеялась, что вы зайдете как-нибудь вечерком пообедать с Джорджем и со мной. Мы едим простую, здоровую пищу, но уверяю вас — это очень вкусно.

— Благодарю за приглашение, — поклонился Куинн. — Знаете, миссис Хейвуд, вы возбудили мое любопытство.

— Я? — она с надеждой взглянула на него. — Каким образом?

— Да вот это таинственное письмо… Оно в самом деле существовало?

— Откуда мне знать? Джордж ничего мне об этом не говорил. Впрочем, я лично считаю, что эта женщина его придумала. Просто ей нужен был предлог, чтобы заманить Джорджа к себе домой, показаться ему в своей естественной обстановке, с двумя детьми, и чтобы огонь горел в камине, и на плите что-нибудь шкворчало — ну, и прочее в том же духе. Продемонстрировать холостяку прелести домашнего уюта, понимаете?

«Понимаю, — подумал Куинн. — Настолько хорошо понимаю, что прямиком отсюда мчусь к парадной двери Марты О'Горман».

Огня в камине не наблюдалось, а на плите если что и шкворчало, то через закрытые окна и задернутые занавески все равно никакие ароматы не проникали. Латунный молоток в форме львиной головы на парадной двери выглядел так, будто за всю неделю, прошедшую со времени последнего визита Куинна, к нему так никто и не прикоснулся.

Девочка лет десяти в шортах и мальчишеской рубашке, предававшаяся безделью неподалеку от дома, с любопытством наблюдала за тщетными попытками Куинна достучаться.

— А у них никого нет, — мечтательно протянула она несколько минут спустя, когда это занятие ей надоело. — Они уехали с час тому назад.

— Ты случайно не знаешь, куда?

— Ну-у, мне они не докладывали. Но я видела, как Ричард тащил в машину спальные мешки, и догадалась, что они уехали в поход. Они часто ходят в походы.

Закончив тираду, девочка смолкла и бездумно уставилась на собеседника, меланхолично пережевывая жвачку.

— А ты давно живешь по соседству с О'Горманами? — поинтересовался Куинн, чтобы ее поощрить.

— Да считай, что всегда. Салли — моя лучшая подруга, а Ричарда я ненавижу. Больно задается.

— Тебя они никогда с собой в поход не брали?

— Один раз, в прошлом году. Мне не понравилось.

— Почему?

— А я ни о чем думать не могла, кроме как о больших черных медведях. И еще о гремучих змеях, о том, сколько их вокруг ползает. Река-то там так и называется — река Гремучей Змеи. Знаете, как страшно было?

— Как тебя зовут, юная леди?

— Миранда Найфтс. Противное имя, правда? Я его ненавижу.

— Да что ты? А по-моему, очень славное имя. Ты не помнишь случаем где именно на реке вы останавливались?

— Конечно, помню. У Райских водопадов, там, где Гремучая Змея впадает в Торсидо. На самом-то деле никакие это не водопады — просто несколько валунов, на которые струйками стекает вода. Ричард это место обожает, потому что прячется за валунами и начинает реветь и топать ногами, как медведь, чтобы испугать Салли и меня. Противный.

— О, это я понимаю.

— Мои братья тоже противные, но они младше меня, и поэтому с ними мне не страшно.

— Уверен, что ты прекрасно с ними управляешься, — серьезно кивнул Куинн. — Скажи, Миранда, а что, О'Горманы всегда останавливаются у этих Райских водопадов?

— Я во всяком случае никогда не слышала, чтобы Салли говорила о каком-нибудь другом месте.

— А ты знаешь, как туда добраться?

— Нет, — покачала головой Миранда. — Но это недалеко, меньше часа езды.

— Ты уверена?

— Естественно. В прошлом году, когда я поехала с ними, мне ужасно хотелось домой — я ведь боялась змей и черных медведей. И миссис О'Горман все время мне твердила, что до дома меньше часа езды.

— Спасибо, Миранда.

Куинн вернулся к машине, здраво рассудив, что дорогу к Райским водопадам нетрудно будет узнать на ближайшей автозаправке. Однако жара к полудню стала настолько непереносимой, что даже мысль о поездке куда-либо вызывала отвращение. Город тонул в знойном мареве, как в пуху. Куинн с трудом добрался до мотеля, врубил на полную катушку кондиционер и без сил повалился на кровать. Чем больше он узнавал о Марте О'Горман, тем меньше понимал ее. Образ этой женщины затягивала дымка, совсем как город, в котором она жила. Сначала все было понятно: она была женщиной чувствительной, но не лишенной здравого смысла; преданной своей семье, все еще не снимающей траур по любимому мужу и пуще всего страшившейся даже мысли, что дело о его исчезновении снова может всплыть на поверхность. Страх этот был совершенно естествен: ей пришлось пережить нелегкие годы, в окружении слухов, сплетен и скандальной популярности. Наконец, все стихло, и Куинн вполне понимал, почему она вовсе не жаждет пройти через это снова. Чего он понять не мог, так это почему она на судебном дознании палец о палец не ударила, чтобы поставить в деле точку раз и навсегда? Ведь шанс такой у нее был! Стоило ей промолчать о том, что вмятина на заднем бампере появилась, когда она поцеловалась с фонарным столбом, и суд присяжных скорее всего решил бы, что машина О'Гормана оказалась в реке в результате столкновения. Для ее заявления могли быть всего две причины: либо она просто-напросто сказала правду, либо существовали обстоятельства, оглашать которые ей вовсе не хотелось. Естественно, после ее заявления никто не стремился искать иные причины возникновения вмятины, разве что несколько скептиков вроде Фрисби сохраняли уверенность, что Марта солгала, спасая шкуру, то ли свою, то ли еще чью…

Вмятина и слабые следы темно-зеленой краски — вещи, сами по себе не особо значительные. Однако в глазах Куинна их значение все больше возрастало из-за непоследовательности в поведении Марты. Она была слишком больна, чтобы выйти на работу, однако достаточно здорова, чтобы уехать с детишками на природу. Да и место, куда они, судя по описаниям Миранды, регулярно выезжали, было выбрано не просто так: именно туда, если верить полиции и Джону Ронде, река могла вынести тело ее мужа. Куинн вспомнил слова Ронды: несколькими милями ниже моста, откуда свалилась машина О'Гормана, река Гремучей Змеи впадала в Торсидо, чье течение в это время года становилось бешеным от горных потоков и талого снега.

Куинн недоумевал: что заставляет ее все время возвращаться на это место? Неужели спустя столько лет она все еще надеется найти его тело, застрявшее между валунами? Или ею движет чувство вины? И что она говорит детям: «Давайте-ка все вместе съездим и поищем папу?..»

Ричард натаскал здоровую кучу хвороста и сосновых шишек, но мама сказала, что еще слишком жарко для костра. Пока что она с помощью его сестренки Салли готовила ужин на мангале с древесным углем — ребрышки с бобами и маисом. Время от времени уголь вспыхивал, и Салли приходилось сбивать пламя струей из водяного пистолета. Мальчишка при этом непременно воображал бы, что стреляет в лютого врага или в свирепого тигра, но Салли была девочкой рассудительной и пользовалась игрушкой, как взрослая, прагматически приспособив ее к чисто практической цели.

Ричард бродил вокруг, чувствуя себя совсем одиноким. Вообще-то он не раз мечтал приехать как-нибудь в это местечко одному, без двух женщин, постоянно мешавших ему ощутить себя настоящим мужчиной, не боящимся, несмотря на опасности, остаться один на один с девственной природой. Впрочем, именно в данный момент он был изрядно испуган, хотя ни индейцы, ни дикие звери не имели к тому отношения, — мальчика пугало то, что происходило с его матерью. Разговаривала и вообще вела себя она, как обычно, и даже все время улыбалась, но взгляд ее был странно печален, особенно когда она считала, что за ней никто не наблюдает. Ричард же наблюдал за ней непрерывно. Он был достаточно внимателен и смышлен, чтобы ничего не пропустить, но еще слишком мал, чтобы оценить то, что заметил.

Когда исчез отец, ему было семь. Ричард еще помнил его, хотя уже не мог точно сказать, какие воспоминания были его собственными, а какие — навеянными рассказами матери. «Ты помнишь ту смешную маленькую машинку, которую вы с папой сделали, взяв колеса от твоего старого самоката?» Ну да, он помнил ту машину, и колеса от самоката тоже, но не мог припомнить ни единого случая, когда отец делал бы что-либо вместе с ним. А Марта все продолжала и продолжала повторять и эту, и множество других историй, упорно лепя в его сознании образ сильного и умелого отца, но в то же время смущая мальчика и возбуждая в нем чувство вины за провалы в памяти.