Я объяснила Хелен, что ей придется неукоснительно выполнять все требования моей методики. Я уже однажды имела дело с собакой той же породы и знала, насколько опасной в этом случае может быть половинчатость. Тогда, несмотря на все наши договоренности, хозяин не был последователен, выполнял мои условия спустя рукава, и улучшения не произошло. Та собака снова искусала кого-то и, хотя до суда в тот раз не дошло, ее все же пришлось усыпить. Надо ли говорить, какой травмой оказалось это для владельцев.
До суда, на котором должна была решаться судьба Дилана, у Хелен было около двух месяцев. К концу этого срока я должна была предоставить суду детальную оценку поведения собаки. Судьба Дилана зависела от того, изменится ли его поведение на самом деле.
Что Дилан считает себя вожаком, было совершенно очевидно. Как обычно, я постаралась целостно, в полном объеме подойти к решению его проблемы, сняв с него лидерство, используя весь репертуар сигналов, входящий в методику выстраивания отношений. Однако в данном конкретном случае мне предстояло особое внимание уделить моментам, связанным с восприятием опасности. Именно в момент, когда ему почудилась угроза для хозяйки, он и совершил нападение. Необходимо было научить Дилана правильно вести себя в подобных ситуациях, только так я и надеялась его спасти.
Нетрудно было понять, почему Дилан взял на себя роль охранника. В доме они с Хелен были неразлучны. Для него собственный статус был очевиден, тем более что хозяйка позволяла ему первым нестись к двери, изо всех сил натягивая поводок, и начинала послушно гладить и трепать его, когда только ему того хотелось. Когда Хелен приступила к процессу выстраивания отношений, Дилан увидел ее в совершенно ином свете. Он начал понимать, что теперь именно Хелен лидер, она принимает решения. Ответственность присматривать за стаей больше не входила в его компетенцию.
Примерно за неделю до суда я написала свой отчет. Я считала, что Дилан более не представляет опасности. Вот мое обращение к судье: «Владелица Дилана поняла, что неверно ориентировала свою собаку, подавая ей неправильные сигналы. Теперь, зная, как правильно общаться с собакой, она ни в коем случае не допустит повторения подобной ситуации». Городской суд конечно же мог не принимать во внимание моего заключения. Но я была искренне убеждена, что Дилан действительно исправился.
Я всегда испытываю чувство, подобное материнскому, по отношению к собакам, с которыми работаю. Мне хочется защитить, оградить их. Иногда я даже перегибаю палку и сама это понимаю. Честно признаюсь, я тогда плохо спала по ночам, тревожась и размышляя о том, как сложится судьба Хелен и Дилана. Утром того дня, когда слушалось дело, Хелен позвонила мне из суда. Она еле сдерживала слезы и смогла выдавить всего два слова, прежде чем разрыдаться: «Он спасен».
Городскому суду потребовалось десять минут, чтобы составить мнение по делу. Затем судья наложил на Дилана подписку. Это означало, что Хелен может держать его у себя, поручившись, что Дилан больше ни на кого не нападет. С тех пор выступила как эксперт уже в пяти подобных случаях, и я с гордостью и радостью могу сообщить, что помогла спасти жизнь всех этих собак.
Меня частенько называют Полианной [4], упрекают в том, что я смотрю на мир сквозь розовые очки, рассматривая все и вся в положительном свете, даже неприятности воспринимая как возможность извлечь полезный урок. Не отрицаю: я и впрямь оптимистка и верю, что жизнь — это стакан, наполовину полный, а не наполовину опустошенный. По иронии судьбы, как раз тогда, когда мой метод успешно прошел проверку в весьма драматичных обстоятельствах, произошло то, что я менее всего сумела воспринять как положительный опыт.
Дело было в 1998 году. В теплый летний вечер я взяла своих собак на прогулку, и мы отправились в наше любимое место — красивый уголок в сельской местности в Ланкашире. Выпустив собак из машины, я направилась по тропинке, которая вилась вдоль симпатичной речушки. Так мы шли рядом, и я, помню, думала о том, какой красивый выдался вечер. Солнце клонилось к западу, щебетали птицы, легкий ветерок ласкал лицо. Собаки радостно носились вокруг меня, то, поднимая брызги, влетали в воду, то шумно отряхивались, выбираясь на берег. Жизнь казалась просто великолепной.
И вот тут-то идиллия внезапно обернулась кошмаром. Собаки убежали вперед. Они часто так делают, но я не волнуюсь, так как прекрасно знаю: по первому зову они вернутся. На какое-то мгновение они пропали за поворотом, и вдруг я услышала крик. Бросившись вперед, я чуть не споткнулась о Молли, одного из своих спаниелей. Она крутилась вокруг своей оси, скуля и отчаянно клацая зубами. Остальные собаки, тоже визжа, скакали и вертелись как безумные. Чтобы оценить ситуацию, мне хватило секунды. Впереди была пасека, ряды ульев, и было явно, что собаки подверглись нападению пчелиного роя.
Когда я вспоминаю, что происходило дальше, создается впечатление, что время замедлило свой бег, как будто на киноэкране. Пока я собиралась с мыслями и решала, что делать, пчелы напали и на меня. Это, пожалуй, одно из самых страшных воспоминаний за всю мою жизнь. Не могу даже передать, как я испугалась. Пчелы облепили мне лицо, их было столько, что я ничего не видела перед собой. Сквозь жужжание я слышала визг собак, который казался мне предсмертными криками.
Инстинктивно я повернулась и двинулась к машине, припаркованной примерно в пятистах метрах. Бежать я не могла и шла, как мне казалось, страшно медленно. Я пыталась отгонять пчел руками, но это мало помогало. Тогда я начала размахивать в воздухе собачьими поводками, которые болтались у меня на шее. К тому моменту я уже была сплошь изжалена, голова, шея, руки — все было покрыто укусами. Я, насколько могла, ускоряла шаг, то и дело спотыкаясь и падая. Пятьсот метров показались мне громадным, непреодолимым расстоянием.
Наконец я доковыляла до машины. Руки так тряслись, что я целую вечность не могла попасть ключом в замок. Первым делом я открыла заднюю дверь и впустила собак. Затем сама запрыгнула на водительское сиденье, включила мотор и открыла все окна, чтобы пчелы могли вылететь. Собаки, как мне показалось, оказались внутри в долю секунды. Я со всей силы надавила педаль газа, и мы рванули с места. Удивительно, но пчелы отстали не сразу, они летели рядом с машиной еще километра полтора. Наконец мы выбрались с узкого проселка на шоссе, и эскорт отстал.
Как мы доехали, я не помню. Добралась до дома, впустила собак внутрь и попыталась оценить понесенные потери. Барми отделался легким испугом — возможно, из-за своего низенького роста. Спаниели Молли и Спайк Миллиган были покрыты укусами, но, насколько я могла судить, не сплошь. Длинные лохматые уши частично защитили их морды, хотя губы у обоих изрядно распухли. Парадокс, но намного больше пострадала самая большая и сильная из собак, овчарка.
Хуже всех пришлось Чейзеру, шестимесячному щенку, сыну Сэди. Правый глаз у него совершенно заплыл, воспаленное веко было пугающе красным. Когда я дозвонилась ветеринару, он сказал, что нужно немедленно везти Чейзера в клинику. Остальные собаки хоть и дрожали, но явно были уже вне опасности, поэтому я решилась оставить их дома, пока буду заниматься с самой несчастной жертвой.
В клинике нас принял наш участковый доктор, Саймон. После беглого осмотра он сделал Чейзеру укол с антигистаминным препаратом и еще раз внимательно осмотрел, не осталось ли где пчелиных жал. Когда обработка была закончена, я наконец села и попыталась расслабиться. Только сейчас, когда уровень адреналина в крови начал падать, я почувствовала пульсирующую боль в голове и шее. Должно быть, зрелище я представляла кошмарное: шея, лицо и руки отекли, их покрывали укусы, похожие на ожоги. Мне было ужасно жалко себя, страшно было даже вспомнить о том, что я только что пережила. Ни за что на свете я не хотела бы снова увидеть своих собак в таком плачевном состоянии. Только когда Саймон начал расспрашивать меня о происшествии, я начала осознавать значение того, что, собственно, произошло.
