Ворота охраняла центурия экстраординариев, все еще покрытых пылью после дневного патрулирования. Их командир направил своего коня навстречу подходившим Юлию и Бруту.

— Слушаю, — сказал он просто.

— Я хочу выйти из лагеря на пару часов, — ответил Цезарь.

— Приказано никому не покидать лагерь.

— Я легат Перворожденного, трибун Рима и племянник Мария. Выпусти нас.

Центурион заколебался, боясь нарушить приказ.

— Надо доложить об этом. Если вы выйдете, то нарушите прямое распоряжение Помпея.

Цезарь посмотрел на Брута, мысленно ругая друга за то, что он поставил его в подобное положение.

— Я утрясу вопрос с командующим, когда вернусь. Докладывай, если считаешь нужным.

— Он захочет узнать, зачем вы выходили за ворота, — продолжал центурион, слегка морщась.

Юлию понравилась дисциплинированность легионера, но он с ужасом думал, что скажет Помпей, если центурион все сообщит ему об их выходке.

— Там есть высокая скала, с которой видно все поле боя, — спокойно сказал Цезарь. — Брут считает, что с ее вершины можно посмотреть на вражеское войско.

— Мне это известно, но лазутчики утверждали, что она слишком крута и на нее никак не взобраться, — заметил центурион, задумчиво почесывая подбородок.

— По крайней мере стоит попробовать, — быстро сказал Брут.

Экстраординарий в первый раз посмотрел на него, о чем-то размышляя.

— Я могу подождать с докладом три часа, пока не сменится стража. Если к тому времени вы не вернетесь, я должен буду доложить о вас как о дезертирах. Это все, что я могу сделать для племянника Мария, но не больше.

— Хорошо. До этого не дойдет. Как тебя зовут? — спросил Юлий.

— Таран.

— Юлий Цезарь. А это Марк Брут. Вот тебе наши имена. Мы вернемся до смены стражи, Таран. Даю слово, вернемся.

По приказу центуриона часовые расступились, освобождая дорогу к воротам, и вскоре Цезарь с товарищем оказался на каменистой равнине. Где-то впереди, во тьме, находился враг…

Когда они отошли достаточно далеко, чтобы их не слышали часовые, Юлий повернулся к Марку.

— Не могу поверить, что ты втравил меня в подобную авантюру! Если Помпей узнает, он с нас шкуру спустит.

Брут беззаботно пожал плечами:

— Не спустит, если сумеем взобраться на скалу. Эти разведчики — конники, помни об этом. Они думают, если нельзя втащить на скалу коня, значит, она неприступна. Я на закате ее рассматривал. С вершины должен открываться прекрасный вид. Достаточно лунного света, чтобы наблюдать за вражеским лагерем, а это будет полезно, и не имеет значения, что скажет Помпей о нашем уходе.

— Хотелось бы тебе верить, — мрачно ответил Цезарь. — Пошли. Три часа — это немного.

Двое молодых людей пустились бежать к черной громаде, силуэт которой вырисовывался на фоне звезд. Зловещая скала возвышалась над равниной, как гигантский зуб.

— Вблизи она выше, — прошептал Брут, снимая сандалии и меч.

Друзья могли повредить ноги, но подкованные железом подошвы будут скользить и клацать по камням, что привлечет внимание противника. Трудно было сказать, где находятся вражеские патрули, но наверняка недалеко от утеса.

Юлий посмотрел на луну, пытаясь определить, далеко ли до ее захода. Так и не вычислив время, он тоже снял меч и сандалии и сделал глубокий медленный вдох. Не говоря ни слова, Цезарь дотянулся до первого выступа рукой и принялся босыми ногами искать опору.

Даже при свете луны это было трудное и пугающее предприятие. В течение всего подъема Юлий боялся, что кто-нибудь из вражеских лучников заметит их, достанет стрелами, и они упадут вниз, на камни равнины. По мере восхождения казалось, что макушка скалы удаляется, и Цезарь говорил себе, что в ней больше ста футов, а может, и все двести. Спустя какое-то время ноги его онемели, стали тяжелыми, и он едва удерживался на них. Исцарапанные пальцы болели, и Юлий подумал, что до смены стражи вернуться в лагерь они не успеют.

Вопреки надеждам, им потребовался почти час, чтобы достичь голой макушки скалы, и в первые минуты они с Брутом просто лежали, тяжело дыша, давая отдых измученным мышцам.

Вершина представляла собой неровную площадку, залитую белым лунным светом. Цезарь поднял голову и тут же пригнулся; по телу прокатилась волна ужаса.

На площадке был кто-то еще — всего в нескольких футах от них. Двое неизвестных сидели и наблюдали, как рука Юлия шарит по тому месту, где обычно висит меч, а сам он ругался чуть ли не вслух, вспоминая, что клинок остался внизу.

— Похоже, вам двоим пришла в головы та же мысль, что и нам, — раздался низкий добродушный голос.

Брут выругался и встал в полный рост, стараясь не выказывать внезапного испуга. Неизвестный говорил на латыни, но надежды, что это кто-то из своих, быстро улетучились.

— Вы не смогли забраться сюда с мечами, парни, а я захватил с собой кинжал, и если уж вы оказались здесь безоружными и босыми, то следует вести себя мирно. Медленно подойдите и не заставляйте меня нервничать.

Брут и Юлий обменялись взглядами. Пути к отступлению не было. Незнакомцы поднялись на ноги, заполнив почти все крошечное пространство. Они тоже были босы, но один из них помахал перед собой кинжалом.

— Думаю, это сделает меня царем на одну ночь, парни… По одежде вижу, что вы римляне. Пришли насладиться зрелищем, а?

— Давай убьем их, — предложил его товарищ.

Брут оглядел говорившего, и у него упало сердце. Мужчина обладал мощным телосложением борца, а луна освещала безжалостное лицо. Единственное, что может получиться, — это прыгнуть на врага и вместе с ним упасть с площадки. Эта мысль Бруту совершенно не понравилась. Он немного отодвинулся от края, находившегося за его спиной.

Первый незнакомец положил ладонь на плечо товарища, успокаивая его.

— В этом нет необходимости, Крикс. Завтра на поле боя у нас будет достаточно времени. Мы сможем проливать кровь друг друга, проклинать и угрожать, и вообще делать все, что только взбредет в голову.

Здоровяк, ворча, подчинился и повернулся к двум римлянам спиной. До него можно было дотянуться рукой, но что-то в напряженной спине подсказало Бруту, что противник ждет нападения. Похоже, он хотел, чтобы римляне напали.

— Вы вооружены? — вежливо спросил первый, жестом подзывая их поближе.

Римляне не двинулись с места, и незнакомец сделал шаг к Юлию, держа кинжал наготове. Его товарищ повернулся и наблюдал за молодыми людьми, словно приглашал попытаться что-нибудь предпринять.

Цезарь позволил обыскать и отступил в сторону, пока проверяли Брута. Незнакомец был внимателен, а мощные плечи говорили о том, что он вполне может обойтись и без кинжала, чтобы справиться с противником.

— Хорошие ребята, — произнес он, убедившись, что Юлий и Марк безоружны. — Я ношу с собой кинжал только потому, что я старый опасный бандит… Вы завтра будете сражаться?

Цезарь кивнул, не в силах поверить в то, что происходит. Мозг лихорадочно работал, но ничего сделать было нельзя. Поняв это, он расслабился и засмеялся. От неожиданности Брут вздрогнул.

Человек с кинжалом тоже усмехнулся, разглядывая молодого римлянина:

— Можешь смеяться, парень. Здесь маловато места для драки. Делай то, зачем пришел; это не имеет значения. Завтра нас ничто не остановит, что бы ты не сообщил своим.

Не спуская с него глаз на случай внезапного нападения, Юлий сел. Сердце стучало как молот при мысли о том, что одним толчком его могут сбросить с площадки. Ситуация была по меньшей мере странной, однако бунтовщик с кинжалом, казалось, наслаждался ею.

С вершины гранитного пика лагерь восставших рабов казался невероятно близким, словно одним хорошим прыжком можно было приземлиться в самом его центре. Юлий обводил его взглядом и размышлял, разрешат ли им вернуться до того, как центурион сообщит об их уходе.

Мятежник спрятал кинжал под тунику и сел рядом с Цезарем, устремив взгляд в том же направлении.

— Самая большая армия из всех, какие я видел, — весело сообщил он, указывая на лагерь. — Думаю, завтра вам придется трудно.