Через несколько секунд он что-то прошептал на ухо Катону, и Юлий обнаружил себя под прицелом пристального взгляда, который был скорее веселым, нежели озабоченным. Все с тем же невозмутимым видом Цезарь отметил в мыслях этого человека как своего врага. Он с интересом обратил внимание на то, как сверкнули его глаза, когда Помпей вошел в зал и занял свое место; сторонники сенатора разместились рядом.

Юлий тоже отметил перемены, происшедшие в этом человеке. Легкая полнота ушла, он выглядел подтянутым и мускулистым, как и подобает солдату: особенно это было заметно по сравнению с Катоном. Загорелое лицо напомнило Цезарю, что Помпей довольно долго находился в Испании, присматривая там за легионами. Без сомнения, выполнение задачи усмирения мятежных племен помогло ему избавиться от лишнего жира.

По первому вопросу выступил Помпей, сказав, что необходимо послать силы против морских пиратов, принимая во внимание, что под их контролем находится тысяча кораблей и две тысячи деревень и городов. Имея свой личный горький опыт, Юлий слушал с большим интересом, немного шокированный тем, что ситуации позволили так далеко зайти. Его поразило, когда с мест стали подниматься другие сенаторы, которые оспаривали цифры, приведенные Помпеем, и возражали против «разбрасывания сил».

— Я смогу очистить моря за сорок дней, если у меня будут корабли и люди, — резко ответил Помпей, однако голосование прошло не в его пользу, и он, нахмурившись, опять сел на свое место.

Юлий проголосовал в трех других делах, заметив, что Помпей, Красс и Цинна каждый раз обращали внимание на то, как именно он голосовал. Во всех трех случаях они оказались в меньшинстве: на сей раз Цезарь почувствовал разочарование. Как выяснилось, с бунтом рабов, укрепившихся около Везувия, оказалось непросто справиться, но вместо того, чтобы послать туда значительные силы, сенат дал разрешение отправить только один легион.

Юлий недоверчиво покачал головой. Он не мог понять, почему сенат стал таким осторожным. Из совместного с Марием и собственного опыта Цезарь знал, что империя должна быть сильной, чтобы выжить, и все же многие сенаторы закрывали глаза на проблемы, с которыми сталкиваются военачальники.

После часа речей Юлий гораздо лучше понял раздражение таких людей, как Пракс и Гадитик, по поводу нерешительности сената. Он ожидал, что увидит активных аристократов, готовых выполнять данные клятвы, а не их мелкие ссоры и интриги друг против друга.

Погруженный в свои мысли, Цезарь прослушал объявление следующего пункта заседания, и только когда назвали его собственное имя, он спохватился.

— …Цезарь, который должен быть награжден должностью военного трибуна со всеми правами и почестями в знак нашей благодарности за поражение Митридата в Греции и за захват двух пиратских кораблей…

Все сенаторы встали, даже Катон неуклюже поднялся со своего места.

Юлий по-мальчишески усмехнулся, когда его приветствовали радостными криками, и притворился, что не заметил тех, кто стоял в молчании, хотя отметил для себя каждое лицо, пробегая взглядом по рядам.

Когда он сел, его сердце колотилось от восторга. Трибун мог набирать армию, и Цезарь уже знал триста человек, которые первыми присоединятся к его войску. Катон встретился с ним взглядом и кивнул ему. Юлий ответил открытой улыбкой. Не стоит предупреждать человека, что он стал твоим новым врагом.

Когда бронзовые двери распахнулись, чтобы впустить дневной свет в здание сената, Юлий подошел к отцу Светония, который как раз собирался уйти.

— Мне надо переговорить с тобой, сенатор, — сказал он, вмешиваясь в разговор.

Сенатор Пранд повернулся к нему, удивленно приподняв брови.

— Не могу себе представить, чтобы у нас были темы для беседы, Цезарь, — ответил он.

Юлий проигнорировал холодный тон и продолжил, словно разговор шел между друзьями:

— Одна из таких тем — земля, которую мой управляющий продал тебе, чтобы заплатить выкуп. Тебе известно, что я привез много золота. Хотелось бы встретиться с тобой и обсудить цену, за которую я могу ее вернуть своей семье.

Сенатор покачал головой.

— Боюсь, что разочарую тебя. Я давно хотел расширить свои владения и построить дом для моего сына, как только вырубят лес. Прости, но не могу тебе помочь.

Он сухо улыбнулся Юлию и отвернулся к своим собеседникам. Цезарь протянул руку и дотронулся до его плеча. Рука тут же была сброшена резким движением.

Лицо сенатора Пранда вспыхнуло от гнева.

— Осторожнее, молодой человек. Мы в здании сената, а не в какой-нибудь глухой деревне. Если еще раз до меня дотронешься, я прикажу арестовать тебя. Из того, что мой сын рассказывал, я сделал вывод: ты не тот человек, с которым я могу вести дела.

— Возможно, он также упоминал о том, что я не из тех людей, которых можно иметь среди врагов, — произнес Юлий, понизив голос настолько, чтобы его невозможно было расслышать со стороны.

Сенатор на мгновение застыл, потом отвернулся и вместе с Катоном вышел из здания.

Цезарь задумчиво смотрел ему вслед. Он ожидал чего-то подобного от этого человека, хотя новость о строительстве нового дома была для него ударом. Размещенный на вершине холма, с видом на его поместье — такая позиция превосходства не могла не вызывать удовлетворения у Светония.

Юлий оглянулся, пытаясь найти Красса и Цинну, чтобы поговорить с ними, прежде чем они уйдут. В какой-то степени отец Светония был прав — использование силы в Риме быстро приведет к несчастью. Надо быть похитрее.

— Сначала займемся Антонидом, — еле слышно пробормотал он.

Когда Юлий проходил по улице во главе своих десяти солдат к тому месту, где находился старый дом Мария, на него нахлынули болезненные воспоминания.

Он вспомнил волнение, испытанное в те времена: неимоверная энергия, которую излучал полководец, захватывала его моментально. Каждая улица и переулок напоминали Цезарю о первом путешествии в сенат в сопровождении самых крепких солдат Перворожденного. Сколько ему тогда было лет? Четырнадцать?.. Достаточно много, чтобы усвоить урок: закон склоняется к силе. Даже Сулла спасовал перед этими солдатами на Форуме — на камнях, мокрых от крови толпы. Марий добился торжественного въезда в Рим, которого так хотел, и последовавшей за ним должности консула, но Сулла в конце концов взял над ним верх. На Юлия навалилась печаль, ему так хотелось еще хотя бы раз увидеть мужественного военачальника.

Никто из людей Цезаря не видел Рима раньше: четверо из них были родом из маленьких деревушек на африканском побережье. Солдаты старались не отвлекаться, но это представлялось невозможным, ведь перед их глазами мифический город приобретал реальные очертания.

Цирон, например, испытывал страх перед огромным количеством людей, сновавших на шумных улицах. Юлий увидел город глазами своих солдат. В мире не найти подобных мест. Запахи еды и специй смешивались с громкими разговорами и стуком молотков чеканщиков. В толпе преобладали синие и красные с золотом туники и тоги. Это был праздник ощущений, и Цезарь получал удовольствие от изумления своих солдат, вспоминая, как ехал в позолоченной колеснице рядом с Марием по улицам, заполненным ликующей толпой. Сладкое ощущение славы смешалось в памяти с болью дальнейших событий, но в тот день, в момент торжества, он был здесь.

Юлий без труда вспомнил дорогу, почти бессознательно выбирая правильный путь, которым шел во время своего первого визита в сенат.

По мере того как они поднимались над долиной, заполненной беспорядочно размещенными владениями, и карабкались по мощеной горной дороге, вдоль которой за скромными дверьми и воротами пряталось богатство, улицы становились менее оживленными и более чистыми.

Юлий остановил своих людей в нескольких сотнях футов от ворот, которые так хорошо помнил, и дальше пошел один. Когда он приблизился к ним, за воротами появилась маленькая коренастая фигурка, одетая в простую тунику раба и сандалии, и подошла к решетке, чтобы поприветствовать его. Хотя человек вежливо улыбался, Юлий заметил, что его глаза настороженно оглядывают незнакомца.