В битве у лагеря пало более пятисот римлян, большая часть их погибла в последнем столкновении с царем греков. Их похоронили отдельно, и никто не жаловался на тяжелую работу. Над погибшими совершили полный погребальный обряд, занявший почти целый день; от траурных факелов поднимался черный дым, символизирующий скорбь по павшим товарищам.

Когда все мертвые упокоились в земле и в лагере навели порядок, Юлий собрал офицеров. От ветеранов он назначил десяток самых заслуженных центурионов, представлявших всех стариков, и очень жалел, что Корникс погиб и не может присоединиться к ним, хотя отважный воин сам выбрал для себя смерть в бою. Пришел и Квертор, а когда все расселись, Цезарь заметил Светония, который не являлся одним из командиров. Рука молодого человека была забинтована, и Юлий решил не отсылать его с совета. Возможно, он заслужил место среди старших, хотя последняя битва вряд ли доставила ему такое удовольствие, как ночные налеты.

— Я собираюсь двинуться к побережью на соединение с Дуром и Праксом. Где-то посередине между этой долиной и морем должен находиться легион… или сенаторы полностью лишились разума. Мы передадим тело Митридата и отправимся домой. Здесь нас более ничто не держит.

— Ты распустишь отряд? — спросил Квертор.

Юлий взглянул на него и улыбнулся.

— Да, но на берегу. Слишком много мятежников выжило, чтобы сейчас отсылать солдат. Кроме того, множество людей, которых я увел из вашего города, погибло в бою, а у меня есть золото, которое я хочу разделить среди выживших. Полагаю, справедливо будет дать долю всем тем, кто уцелел.

— Ты возьмешь эти доли из своей половины? — быстро спросил Светоний.

— Нет. Выкупы будут возвращены их законным владельцам, как я и обещал. Все, что останется от вашей половины, мы поделим между Волками. Если тебе это не нравится, предлагаю: выйди и скажи им об этом. Скажи, что они не заслужили нескольких золотых монет за то, что здесь совершили.

Светоний нахмурился, но не ответил. Ветераны с интересом разглядывали его.

— О каком количестве золота идет речь? — подал голос Квертор.

Юлий пожал плечами.

— Двадцать, может быть, тридцать золотых на каждого человека. Я посчитаю точнее, когда мы встретимся с Дуром.

— Все золото у него на корабле, и ты рассчитываешь увидеться с ним? — вмешался один из ветеранов.

— Он дал слово. И я дал свое, что найду его и убью, если он обманет. Дур будет на месте. Теперь я хочу, чтобы через час все были готовы к походу. Я сыт по горло этим лагерем. И сыт по горло Грецией.

Юлий повернулся к Гадитику и задумчиво посмотрел на него.

— Теперь мы можем отправляться домой, — сказал Цезарь.

Первый из двух легионов, которым командовал Север Лепид, они встретили всего в восьмидесяти милях от побережья.

В надежно укрепленном лагере Юлий и Цирон передали Лепиду труп Митридата, доставленный на деревянных похоронных дрогах. Когда они переложили тело на невысокий стол в пустой палатке, Цирон молчал, но Юлий заметил, что губы его безмолвно шепчут молитву — он отдавал дань уважения поверженному врагу.

Закончив обращение к богам, Цирон почувствовал взгляд Цезаря и без смущения посмотрел ему в лицо.

— Он был хорошим человеком, — просто сказал солдат, и Юлий поразился, насколько изменился Цирон с их первой встречи в крошечной деревушке на африканском берегу.

— Ты молишься римским богам? — спросил Юлий.

Великан пожал плечами.

— Они меня еще не знают. Когда приеду в Рим, поговорю с ними.

Римский легат выделил эскорт для сопровождения Волков к морю. Юлий не возражал, хотя эскорт больше напоминал конвой, чем отряд, гарантирующий безопасность его людей.

Когда они достигли побережья, то нашли Дура на борту его корабля. Торговец не очень-то обрадовался, увидев их живыми, но быстро смягчился, когда Цезарь сказал, что заплатит ему за потерянное время и провоз до Брундизия, ближайшего порта, расположенного на земле Италии.

Странно было опять оказаться на борту корабля. Юлий потратил толику своего нового состояния, скупив для попойки все вино, имевшееся в порту. Несмотря на возражения Светония, богатства Цельса были разделены поровну между выжившими Волками, и многие, если сравнивать с прошлым, возвращались на родину богачами даже за вычетом издержек на обратный путь.

Прежде чем отправиться домой, на восток, ветераны попросили Юлия о последней приватной встрече. Он предлагал им должности, если они вернутся с ним в Рим, но легионеры только отшучивались, посматривая друг на друга. Трудно было соблазнить людей их возраста, у которых в кошелях звенело золото, да Цезарь особо и не рассчитывал, что они откликнутся на его приглашение. Квертор от имени ветеранов поблагодарил Юлия, они в последний раз приветствовали его боевым кличем легионеров, потом шумно погрузились на корабль и отплыли.

С рассветным отливом без фанфар и суеты Дур поднял якоря своей триремы и вышел в море. С Цезарем остались молодые Волки, которые с юношеским энтузиазмом припоминали свой небогатый опыт мореходов.

Море оставалось спокойным, и через несколько недолгих недель они причалили к порту Брундизия, ступив на сушу.

Те, кто вместе с Юлием прошел весь путь от начала до конца этого приключения, потрясенно смотрели друг на друга, пока три центурии Волков строились в колонну, чтобы идти к Риму. Только что назначенный командиром полусотни солдат, Цирон осмотрел шеренги и остановился, внезапно осознав, что скоро он увидит город, призвавший его.

Поежившись, он расправил широкие плечи. Здесь было холоднее, чем на его маленькой родине, в Африке, и все же Цирон чувствовал, что эта земля ему не чужая. Он ощущал, что его встречают души предков, и испытывал гордость.

Юлий опустился на колени и со слезами на глазах поцеловал пыльную землю. Он был слишком взволнован, чтобы говорить. Цезарь потерял друзей и получил раны, от которых ему предстояло страдать всю жизнь, но Сулла умер, а он вернулся домой.

Короткими толстыми пальцами Катон смахнул пот со лба. Хотя зимний холод все еще не выпускал Рим из своих объятий, здание сената было переполнено, и воздух, нагретый дыханием трех сотен знатных римлян, висел тяжелым облаком.

Катон поднял вверх руки, требуя тишины, и терпеливо выжидал несколько мгновений, пока стихнет шум голосов.

— Этот Цезарь — безответственный молодой человек, посмевший продемонстрировать пренебрежение к воле сената… Его действия послужили причиной смерти сотен римских граждан, а ведь многие из них были ветеранами наших легионов. Как я понимаю, этот юноша присвоил себе власть, которую ему никто не давал, и ведет он себя так, как того и следовало ожидать от племянника Мария. Я обращаюсь к сенату с просьбой осудить этого задиристого петушка, дабы показать наше недовольство по поводу бессмысленных смертей римлян и его неуважения к авторитету высокопоставленных сенаторов…

Он занял свое место под одобрительный ропот.

Поднялся распорядитель. Это был высокий, хмурый мужчина, у которого не хватало терпения на дураков. Хотя он обладал минимальной властью, ему явно доставляло удовольствие руководить более могущественными членами Сената.

Вслед за Катоном слово взял Цинна. Его лицо пылало от гнева. Распорядитель кивком головы позволил ему говорить, и сенатор обвел взглядом ряды присутствующих, привлекая их внимание.

— Как многим из вас известно, я состою в родстве с Цезарем после замужества моей дочери, — начал он. — И я пришел сюда не для того, чтобы выступать в его защиту, а чтобы принять участие, как ожидал, в справедливых и заслуженных поздравлениях.

По залу пронесся ропот сторонников Катона, но Цинна ждал с ледяным выражением лица, пока они не затихли.

— Разве не должны мы поздравить человека, который разгромил одного из злейших врагов Рима? Митридат мертв, его армия уничтожена, а вы говорите об осуждении?! Не могу поверить своим ушам. Вместо того чтобы подсчитывать потери в битве против превосходящих сил противника, подумайте о тех невинных людях, оставшихся в живых только потому, что Митридат мертв! Сколько еще наших граждан могло погибнуть к тому времени, когда наши слишком осторожные легионы собрались бы заняться уничтожением врага? Судя по всему, не похоже, чтобы они когда-нибудь приблизились к греческой армии!..