Не в силах принять самостоятельного решения, Красс в отчаянии заломил руки. Армия находится под его командованием, и если Помпей затянет с приказом об отступлении, то конец всему, чему отдано столько сил. Если легионы погибнут, погибнет и Рим.

Втягивая воздух в измученные легкие, Юлий ждал сигнала к следующей атаке. Кровь на доспехах и коже высохла и при движениях отваливалась темными корками. Старая кровь. Он устало посмотрел на свои руки и, сощурив глаза, поднес одну к лицу. От полного истощения сил она дрожала.

Еще один воин тяжело дышал рядом: Цезарь посмотрел на него. В последней атаке он бился хорошо, тратя силы с самоуверенностью бессмертной юности. Почувствовав взгляд командира, солдат повернулся к нему, и по его лицу пробежала тень. Они не сказали ни слова. Юлий думал о том, переживет ли сын Катона этот день. Если переживет, то сенатор никогда не поймет, что за перемены произошли с его сыном.

Цирон откашлялся и сплюнул кровью на землю позади себя. Разбитые губы распухли: когда он улыбнулся Цезарю, на них выступила кровь.

Все они были изранены и избиты. Юлий морщился при каждом движении. Что-то хрустнуло в спине, когда он боролся на земле с умирающим рабом. Теперь вспышки боли поднимались к плечам, и единственное, что ему хотелось, — это спать.

Он посмотрел на Брута, которого взбесившийся раб сильным ударом отправил в бессознательное состояние. Только благодаря быстрой контратаке мятежников отбросили, чтобы спасти Марка. Цирон оттащил его сквозь шеренги, чтобы привести в себя. Когда начало темнеть, Брут снова присоединился к ним, правда, двигался уже не так быстро, а умение драться почти покинуло его. Юлий боялся, что у него поврежден череп, но не мог отослать друга в лагерь. Они нуждались в каждом, кто мог держаться на ногах.

К вечеру римляне перестали чувствовать боль от ран, не слышали стонов измученных мышц и начали входить в то состояние, когда тело немеет, перестает ощущаться, а разум словно отделяется от него. Краски поблекли, разум потерял счет времени, которое то замедляло свой ход, то неслось вперед с пугающей скоростью.

Цезарь услышал звук трубы и вздрогнул. Спотыкаясь, он побрел вперед, чтобы продолжить кровавую жатву. Когда рука Цирона легла ему на плечо, Юлий попытался стряхнуть ее.

— На сегодня все, легат, — сказал Цирон, поддерживая Цезаря одной рукой. — Стемнело. Это сигнал к возвращению в лагерь.

Юлий слепо посмотрел на него, затем устало кивнул.

— Скажи Бруту и Рению, чтобы построили людей. Пусть солдаты будут готовы к внезапному нападению.

От усталости он говорил невнятно, но потом поднял голову и посмотрел на человека, которого нашел на другом континенте, в другом мире.

— Лучше, чем на ферме, Цирон?

Великан взглянул на поле, заваленное телами павших. Это был самый тяжелый день в его жизни, но людей, окружавших его, он знал лучше, чем мог объяснить. На ферме он был один.

— Да, легат, — ответил Цирон, и Юлий подумал, что понимает его.

Светоний облокотился на изгородь, проходившую по кромке леса. Издали он наблюдал, как рабы отца неторопливо выкапывают столбы и разбирают забор, от которого через несколько часов не останется и следа.

Светоний, нахмурившись, опустил голову на руки. Он мечтал построить на земле Цезаря красивый дом, поднимающийся на холме выше деревьев, хотел, чтобы в этом доме был балкон, на котором в теплый вечер можно было бы посидеть с чашей охлажденного вина… Неожиданно отец потерял влияние в сенате, и все мечты превратились в прах.

Отрывая щепку от жерди, молодой человек вспоминал о множестве мелких унижений, которые перенес от Юлия, когда они были в плену и воевали с Волками в Греции. Он уверял себя, что, не окажись там Цезаря, то остальные воспринимали бы его более благожелательно — возможно, даже признали бы своим командиром. И он мог передать тело Митридата легату Лепиду, а потом разделить с ним трапезу, а не бежал бы со всех ног в порт от этого достойного человека. И тогда сенат назвал бы трибуном его, Светония, чтобы отец гордился сыном…

Вместо этого он не получил ничего, кроме выкупа, который принадлежит его отцу, да нескольких шрамов, которые можно рассматривать как награду за все, что Светоний перенес. Цезарь увел Волков на север, лестью убедив солдат последовать за ним, а он остался, лишенный даже скромного удовольствия видеть свой дом построенным.

Внезапно разозлившись, молодой человек оторвал щепку и сморщился, поцарапав кожу на руке. Он хотел пойти на север с каким-нибудь из шести легионов, но ни один из легатов не пожелал взять его. Понятно, кто постарался, распространяя гнусные слухи. Светоний знал, что отец мог попросить за сына, чтобы его приняли в армию, но старик, едва начав, бросил это дело. Даже здесь, в тишине леса, в душе Светония кипел гнев от такого унизительного отношения к нему.

Какое-то движение привлекло его внимание, и он поднял голову, чтобы посмотреть, что случилось. Светоний почти надеялся, что кто-то из рабов увиливает от работы. Порка, которую он задаст бездельнику, хоть как-то нарушит сонное состояние, уже порядком надоевшее ему. Когда наступал момент наказания этих лентяев, кровь живее бежала по его венам. Светоний знал, что рабы боятся его, и считал, что это правильно.

Он уже набрал в грудь воздуха, чтобы гаркнуть и призвать негодяев к порядку, но замер. Сквозь густой подлесок по другую сторону ограды пробирались, стараясь остаться незамеченными, какие-то люди. Вовсе не рабы отца. Очень медленно Светоний снова опустил голову на руки и молча следил, как они, не заметив его, прошли совсем близко.

Сердце молодого человека неожиданно забилось от страха, к щекам прилила кровь, и он даже дышать постарался неслышно. Его не заметили, но было в этом происшествии что-то не так. Трое мужчин двигались рядом, четвертый — на некотором расстоянии сзади.

Светоний едва не выпрямился, когда они прошли мимо, и только неведомое внутреннее чувство велело ему оставаться неподвижным, пока чужаки не скроются за деревьями. И тут появился еще один незнакомец, который двигался очень осторожно. Как и остальные, он был одет в грубую одежду темного цвета и легко перескакивал через поваленные деревья, не производя шума, что выдавало в нем опытного охотника.

Молодой человек видел, что он тоже вооружен, и вдруг испугался, что чужак заметит его. Ему захотелось убежать или позвать на помощь рабов. В голове пронеслись воображаемые картины мятежа на севере, и он с ужасом и очень живо представил себе, как неизвестные набрасываются на него с ножами. Светоний видел очень много смертей, и ему легко было вообразить, что сделают с ним эти звери. Меч висел на боку, но его руки остались неподвижны.

Он не дышал, пока последний чужак проходил мимо. Казалось, неизвестный почувствовал взгляд и остановился, всматриваясь в окружающие заросли. Светония он не увидел; немного погодя расслабился и двинулся дальше.

Вскоре незнакомец бесследно исчез, как и его товарищи.

Все еще не смея пошевелиться, Светоний сделал медленный вздох. Чужаки направлялись к поместью Юлия, и, когда он понял это, в глазах его засветилась жестокость. Пусть Цезарь владеет землей, по которой ходят подобные люди. Он не станет о них рассказывать. Пусть боги рассудят, кто прав.

Почувствовав, что горькие мысли и боль унижения почти оставили его, Светоний выпрямился. Кто бы ни были эти охотники, он желал им удачи, когда шагал к рабам, разбиравшим забор.

Молодой человек велел им собрать инструменты и возвращаться в поместье отца. Он решил в течение ближайших дней держаться подальше от леса.

Рабы заметили, что сын господина в хорошем настроении, и переглянулись, гадая, какая гадость могла его развеселить.

Взвалив на плечи инструменты, они направились домой.

Юлий выбился из сил и, споткнувшись о случайный камень, негромко выругался. Он знал, что если упадет, то может и не подняться, и тогда его бросят на дороге.