Всадники из экстраординариев приносили вести каждый день: они вели разведку далеко впереди основных сил. Донесения были короткими, и это вызывало тревогу, потому что никаких следов армии рабов найти не удавалось. Помпей посылал все новых разведчиков на север и на запад с приказом найти мятежников. Вслух об этом не говорили, но военачальники боялись, что на таком обширном пространстве рабы могут незаметно проскользнуть мимо легионов и нанести удар по беззащитному югу.

Каждый вечер военный совет выливался в яростные споры и столкновения характеров. Лепид делал вид, что не считает назначение во главу колонны проявлением недовольства Помпея, и чуть не наслаждался ролью командира передового легиона. Помпей же, выслушивая замечания легата, проявлял все меньшую сдержанность. Тот заявлял, что только благодаря ему легионы выдерживают темп, заданный Помпеем, но каждый вечер предупреждал, что им придется заплатить за скорость движения страшную цену. Он мастерски угадывал момент, когда терпение номинального заместителя Красса готово было истощиться, и тогда совет превращался в настоящее сражение между ними, причем Красс ничего не мог поделать. Юлий очень надеялся, что воевать Лепид будет столь же хорошо, как умел спорить.

После двух недель марша по западной дороге Лепид с видом триумфатора сообщил, что люди начали падать и их оставляют на сторожевых постах и в деревнях с приказом догонять армию после выздоровления. Сотни легионеров страдали от растяжений и волдырей, они продолжали идти, но страшно мучились по ночам. Воины оказались на грани полного истощения сил, и остальные легаты начали поддерживать Лепида, требуя отдыха для солдат. Помпей, невзирая на угрозу подрыва своего авторитета, неохотно разрешил остановку на четыре дня. Только экстраординарии не получили отдыха — Помпей разослал их, потребовав найти наконец армию рабов.

Вскоре всадники галопом прискакали в лагерь с новостями. Мятежники движутся на юго-восток, с гор на равнины. В тот же вечер фактический командующий армией собрал военачальников, чтобы сообщить им тревожные известия.

— Бунтовщики повернули назад, к Риму, и разведка доносит, что их уже больше восьмидесяти тысяч. К мятежникам присоединились все рабы севера.

Больше не имело смысла утаивать от командиров эти пугающие цифры — восставшие находились в нескольких сотнях миль от римского войска. Теперь, когда противника обнаружили, столкновение становилось неизбежным. Численность армии врага значения не имела, оставалось только выбрать наилучшее место для сражения.

— Если они идут на юг, то мы можем либо пойти им навстречу, либо ожидать здесь, — продолжал Помпей. — Что бы ни случилось, пройти мимо нас бунтовщики не должны, иначе мы потеряем Рим. Не тешьте себя иллюзиями: если они прорвутся сквозь наши шеренги, Рим падет, и мы потеряем все, что любили, как это случилось с Карфагеном. Если потребуется, будем стоять до последнего солдата. Внушите это своим людям. Отступать некуда, у нас нет безопасного убежища, чтобы перегруппироваться и ударить снова. У Республики остались только мы.

Как и остальные легаты, Лепид выглядел ошеломленным:

— Восемьдесят тысяч!.. Я не меньше других верю в наших солдат, но… необходимо вызвать подкрепления из Греции и Испании. Сенат не знал о масштабе угрозы, когда направлял нас сюда!

Впервые на слова Лепида Помпей отвечал спокойно:

— Я уже отправил гонцов в Рим, но мы-то уже на месте. Даже если обнажить границы, не считаясь с угрозой потерять все, что Республика приобрела за сотню лет, легионы из провинций не успеют подойти, чтобы принять участие в сражении.

— Но можно организовать отступление с боем до прибытия подкреплений! Восемьдесят тысяч сметут нас. Они обойдут фланги и окружат нас через час после начала битвы. Сражение невозможно!

— Скажи это своим воинам, тогда точно так и случится! — прикрикнул на легата Помпей. — На нас идут необученные солдаты, Лепид. По всей вероятности, рабы могли бежать через горы, но вместо этого им захотелось грабежа. А наши воины будут сражаться за свой город, за жизни родных и близких. Они разобьются о нас. Мы выстоим.

— Командир гарнизона в Мутине говорил, наверное, так же, — пробормотал Лепид не слишком громко, чтобы не вынуждать Помпея ответить, но командующий пристально посмотрел на легата.

— Мой приказ — атаковать и уничтожить. Именно это мы и сделаем. Если будем их дожидаться, враг может нас обойти, поэтому мы сами пойдем вперед. Пусть солдаты готовятся к маршу на север. Лепид, ты встанешь на левом фланге и пойдешь широким фронтом, чтобы не допустить окружения. У них почти нет конницы, за исключением немногих украденных лошадей, поэтому используем нашу кавалерию для укрепления флангов. Цезарь, ты тоже встанешь слева и поддержишь Лепида, если потребуется. Красс и я, как всегда, будем находиться на правом фланге; там я сосредоточу основную массу конницы, чтобы не дать врагу обойти нас и прорваться на юго-восток к Аримину. Нельзя позволить им достичь города.

Один из двух легатов из Аримина откашлялся.

— Я хотел бы стоять на правом фланге вместе с тобой. У многих моих солдат семьи в Аримине. У меня тоже. Они будут сражаться отчаянно, зная, что случится, если рабы прорвутся.

Помпей кивнул.

— Хорошо. Легионы Аримина станут ядром правого фланга. Остальные образуют центр. Пусть вместо велитов в передовую линию становятся манипулы гастатов. Для нас важнее вес, чем скорость, чтобы сломить противника в первом же столкновении. Быстро бросайте в бой триариев, если продвижение замедлится или пойдет не в том направлении. Я еще не встречал силы, которая может выстоять перед нашими ветеранами.

Когда совет закончился, уже наступил рассвет, и день прошел в свертывании лагеря и подготовке к походу. Юлий находился в палатках Перворожденного, отдавал приказы и разъяснял диспозицию Бруту и центурионам. К вечеру все знали, насколько тяжелый бой им предстоит, и многие болячки, заработанные на марше, были просто забыты при мысли о серьезности грядущего испытания. Несмотря на слухи об огромной численности армии рабов, все солдаты понимали, что недопустимо оставить Рим и их семьи беззащитными перед ордой мятежников. Каждый легионер знал, что по дисциплине и воинскому умению с римским войском не сравнится ни одна армия, откуда бы она ни явилась и какой бы численностью ни обладала.

Армию Спартака заметили на заходе солнца. Горнисты протрубили приказ строить лагерь с оборонительным валом высотой в два раза выше обычной: потом все солдаты по очереди понемногу поспали, постоянно ожидая ночной атаки. Те, кто бодрствовал, проверяли доспехи и оружие, смазывали маслом кожу, полировали металл, заостряли наконечники копий и дротиков либо заменяли их новыми из кузниц. Собирали баллисты и онагры, готовили к ним метательные снаряды. У армии рабов не было метательных машин, а между тем даже один залп катапульты мог пробить в рядах противника значительную брешь.

Из неглубокого сна Цезаря вырвал Брут.

— Моя очередь? — сонно спросил Юлий, приподнимаясь и оглядывая темную палатку.

— Тише… Выходи наружу. Я хочу тебе кое-что показать.

Немного недовольный, Цезарь следовал по лагерю за Брутом. Дважды их останавливали часовые и спрашивали пароль. На расстоянии атаки от противника лагерь не мог быть спокойным. Многие не сумели заснуть, сидели у палаток или вокруг небольших костров и негромко беседовали. Напряжение и страх сжимали мочевые пузыри, и Юлий с Брутом то и дело замечали в пыли мокрые пятна и следы ручейков.

Юлий понял, что Брут ведет его прямо к преторианским воротам в северной части лагеря.

— Чего ты хочешь? — прошипел он другу.

— Ты мне нужен, чтобы выйти из лагеря. Они пропустят трибуна, если ты прикажешь.

Марк шепотом поведал Цезарю свой план, и Юлий покачал в темноте головой, поражаясь неуемной энергии Брута. Он хотел было отказаться и вернуться в палатку, но от ночного воздуха в голове прояснилось, и Цезарь сомневался, что снова заснет. Усталости он не чувствовал. Вместо этого мускулы дрожали от нервного возбуждения, и бездеятельное ожидание казалось наихудшим вариантом.