В декабре 1920 года Горвиц был уже на свободе. Вместе с другими товарищами он бежал из лагеря в Домбе. Через дыру, проделанную в гнилых досках забора. Макс уходил первым, из-за ноги это далось ему с трудом. Но как только он вылез, к нему вернулось его обычное хладнокровие. Он спокойно остановился на дороге и закурил трубку, притворяясь обывателем, который вышел подышать свежим воздухом и сейчас у него передышка. Лишь дождавшись, пока пройдет часовой, расхаживавший вдоль забора, Макс медленно заковылял в сторону Кракова. Оттуда прямиком в Берлин. А Министерство военных дел вслед ему — объявления о розыске.

Он не приехал на похороны Ануси — она умерла в Варшаве в январе 1921 года от скарлатины. Незадолго до этого ей исполнилось десять лет. Стасу — тринадцать. Касе — пятнадцать.

Разыскивается Максимилиан Горвиц

Новая глава в истории Польши — это и новый этап в истории моей родни. Поколение внуков Юлии и Густава вступало в пору зрелости. Молодые люди заканчивали или уже окончили учебу, их жизнь достигала определенной материальной стабильности, отмечались их профессиональные успехи, они начинали вить собственные гнезда. Теперь пошли правнуки. У моей матери в межвоенном двадцатилетии было пятнадцать кузинок и кузенов. История каждого из них — отдельная глава огромной историко-психологической саги. К сожалению, нет возможности уделить должного внимания всем детям кузенов и кузинок, а хотелось бы. И все же, в очень сокращенном виде, хотя бы только для порядка, но мне необходимо обозначить их судьбы. Пусть это покажется даже где-то скучным, вроде коротких сообщений, но не удержи я одну ниточку своего повествования, сотканного из множества мотивов, мне не связать воедино все его концы.

Итак, в 1921 году самая старшая сестра моей бабушки Флора Бейлин жила с мужем Самуэлем и двумя дочерьми: Каролиной и Стефанией, — на площади За железной брамой. Кароля и Стефа учились в университете: одна — на польском отделении, другая — на немецком. У сына Флоры Густава уже было реноме отличного адвоката. Несколько позже он стал советником по юридическим делам САПС[63] и довольно известным специалистом по авторским правам. Любитель театра, друг актеров, но главным образом — актрис, автор нескольких легких пьесок, шедших на варшавских сценах, был очаровательным человеком, светским, немного снобом, немного денди. В семейном архиве его внука — Марека Бейлина — сохранился фривольный снимок, на котором Гучо, разодетый в пух и прах, с розой в руке, стоит на морском пляже в окружении девушек в необычно открытых по тому времени купальниках.

Маня Бейлин, которая после смерти маленького Костюша развелась с мужем, уже два года жила в Париже, где в Сорбонне продолжала прерванную до войны учебу по математике. И зарабатывала себе на жизнь уроками математики, а также переводами с иностранных языков. В 1923 году она совершила шаг, который определил всю ее дальнейшую жизнь. Она всегда придерживалась левых взглядов, а потому, когда друг их семьи Михал Муттермильх — писатель и публицист Мерле, предложил ей работу в недавно созданном советском телеграфном агентстве РОСТА, она согласилась, отчасти из симпатий к стране Советов, но и по финансовым соображениям тоже.

Она предполагала поработать там пару месяцев, что оставались до последних университетских экзаменов. Сдала их, однако журналистика затянула, и она осталась в агентстве, которое позже получило наименование ТАСС. В своих воспоминаниях она пишет: Вот так, не отдавая себе отчета в том, что делаю, не задумываясь о последствиях, я вошла в состав аппарата советского государства.

Вторая сестра бабушки — Роза Хильсум — одна воспитала в Париже трех сыновей. Неверный муж, которого она несколько раз пыталась оставить, ушел сам и исчез при весьма таинственных обстоятельствах. Эта история смахивает на второсортную литературу, однако в главных чертах она, увы, походит на правду. Ее пересказывали во всех наших домах с небольшими расхождениями в топографических деталях. Марта Оснос утверждала, что все произошло в магазине «Au Bon Marche», Янек Канцевич до сего дня убежден, что в пивной на Marais, я же приведу версию моей бабушки.

Юлиан Моргулис с дочерьми: Стефанией, Марысей и Алисей

Накануне какого-то семейного торжества, вроде Сочельника, а может, и на Хануку, Якуб Хильсум вдруг сказал, что ему надо купить сигареты. Вышел из дома и никогда сюда больше не вернулся. Кажется, его видели в тот вечер на Gar de Lion в обществе какой-то проститутки. Известно, что он был жив, но ни разу не дал о себе знать. Однажды Роза нашла в газете объявление: Rose! Pardonnez moi. Je t’aime[64]. Оно заставило ее до конца жизни ждать мужа.

Под влиянием Макса, который часто наведывался к ним в Париже, два сына Розы — Рене и Шарль — стали ярыми коммунистами. Была ли тут виной идеология, или главную роль сыграли материальные соблазны, никто не знает, но когда в Париже был создан банк, сотрудничавший с Советским Союзом, Шарль Хильсум стал его директором. Рене занялся изданием коммунистической литературы. И только Люсьен сохранял независимость и, не желая получать протекции ни от Макса, ни от своего великого кузена Андрэ Ситроена, просто пошел рабочим на ситроеновскую фабрику.

Третья сестра — Гизелла Быховская — после смерти любимого Янека погрузилась в духовный траур. Впрочем, склонность к меланхолии ей была свойственна всегда. Зато ее шестнадцатилетняя дочь, энергичная, уверенная в себе и острая на язычок Марта была само воплощение психического здоровья. Еще учась в гимназии, она выбрала медицину. Муж Гизелки, доктор Зыгмунд Быховский, невролог, до войны ординатор в госпитале Государственного Преображения, снятый в 1912 году со своего поста из-за происхождения, вел частную практику. Его увлекла общественная деятельность. И он одинаково рьяно работал как в польских, так и в еврейских учреждениях. Вице-председатель Варшавского общества нейрохирургов, член управления Объединения врачей Речь Посполита Польши, основатель журнала «Польская неврология», он исполнял функции председателя магистрата, входил в управление еврейской гмины, преподавал общественные науки в Институте иудаики.

Самый старший сын Гизеллы и Зыгмунда Густав получил медицинское образование в Петербурге, Вроцлаве и Лозанне. Докторскую диссертацию защитил в 1919 году в Цюрихе. Специализировался в психиатрии: его первым учителем был Эжен Блойер — известный психиатр и психолог. В 1921 году он уехал в Вену, чтобы развить свои знания у создателя психоанализа Зигмунда Фрейда. И быстро стал одним из его любимых учеников.

Четвертая сестра моей бабушки — Генриетта Маргулис много времени проводила в санаториях. Психическое заболевание одной из ее дочерей — Алиси и недомогания физического и нервного свойства самой Генриетты привели к тому, что эта ветвь моей родни вроде выпала из общей жизни и жила где-то сбоку, отдельно от нас, на что Стефа и Марыся Маргулисы справедливо обижались. Обе мои кузинки в межвоенное двадцатилетие завершили в университете свою учебу по химии. Стефа вышла замуж и уехала в Краков. Марыся нашла себе место в фирме косметики, а после смерти матери целиком посвятила себя несчастной сестре и больному отцу.

У Людвика Горвица, брата моей бабушки, геолога, и его жены Гени детей не было. После возвращения в Польшу в 1919 году он сначала работал в Государственном метереологическом, а позднее — в Государственном геологическом институте.