Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Аресты были связаны со скандалом, возникшем вокруг деятельности бесплатных читален Варшавского благотворительного общества — ВБО. Конфликт, при котором стерлись различия между противоположными идеологическими тенденциями, перерос, как это часто бывает, в отвратительную аферу, когда вместо подлинных аргументов в ход пускают в полемике оскорбления, клевету и доносы.

Деятели ВБО были представителями консервативно-клерикальной среды, по их мнению, существующие для варшавской бедноты вот уже более сорока лет читальни должны были содержать в своих библиотеках исключительно религиозно-морализаторскую литературу, учившую бедняков терпению, признательности и смирению.

Когда в 1892 году на работу в читальни пришла молодежь из интеллигенции, она была поражена прямолинейным содержанием этих книгохранилищ. Специально созданная комиссия по каталогам составила список действительно ценных книг, служивших интеллектуальному развитию, — ими и начали постепенно заполняться библиотеки. Для этих целей ежегодный фонд официально начислял сорок пять рублей. Деньги для закупки книг складывались, кроме того, из благотворительных сборов, а также пожертвований богатых меценатов.

Студенты и девушки из интеллигентных семей и мещанства, учителя, известные и безымянные энтузиасты своего дела во время воскресных дежурств в беднейших районах города распространяли среди польских и еврейских рабочих Сенкевича, Жеромского, Пруса, Бальзака, Гюго, Дюма, а взамен ханжеским брошюркам предлагали книги, популяризирующие науку, теорию Дарвина, проблемы экономики и наряду с ними социалистическую литературу.

Будучи председателем ВБО, князь Михал Радзивилл, встревоженный возникшими в клерикальных сферах доносами о возмутительной порче народа, распорядился создать церковную инспекцию по проверке книг в читальнях. Комиссия обнаружила немало «непотребных» книг, находившихся в списках запрещенной костелами литературы. Дело это раздула крайне правая пресса. Газеты «Пшеглёнд Католицкий» и «Роля» не скупились в выражениях. Они не только кинулись спасать общественное мнение, но и как могли ставили царскую власть в известность о деятельности «жидо-масонской клики безродных, которые ведут в читальнях подрывную работу, распространяя книги, не дозволенные цензурой и клеймившиеся Костелом». Членов Комиссии по каталогам здесь открыто называли «духовными сынами большой революции и коммуны».

Реагируя на донос, князь Радзивилл вынес генерал-губернатору князю Имеретинскому предупреждение, запрещающее в читальнях деятельность тех, кто пропагандирует среди читателей атеизм и нигилизм. Вследствие этих доносов царские власти устроили ревизию всех читален. Ничего запретного найдено не было. Тогда «Роля» громогласно заявила, что в преддверии ревизии по ночам из помещений библиотек корзинами выносилась запрещенная литература. Это невиданное доселе предательство народной солидарности в угоду поработителям вызвало всеобщее возмущение. Даже правая пресса осудила подобную подлость и низость. Но это уже ничем помочь не могло. Пошли аресты варшавских «непокорных».

В саду памяти - i_007.jpg

В память врезался тот день, лишь числа не могу вспомнить, когда, узнав, что узников будут перевозить из Павяка в X Павильон в Цитадели, я с утра пораньше заняла на улице Павой место у окошка тюремных ворот. Сегодня кажется странным, что никто из чрезмерно усердствующих городовых и околоточных мне этого не запретил. Дождалась выхода узников, которых посадили в кареты, стоявшие на большом дворе тюрьмы. Отлично вижу спокойную позу хорошо владевшего собой Макса и фигуру Мортковича в светлой бельгийской пелерине с фотоаппаратом через плечо, — пишет бабушка.

Так начался 1900 год. Макс ожидал приговора в X Павильоне. Якуба Мортковича сослали на Кавказ. В первый, но не в последний раз действительность жестоко вмешивается в жизнь Янины. Конец танцевальным вечеринкам, посещениям магазинов мод, прогулкам по Уяздовским аллеям. Конец и занятиям в читальнях, ибо их больше нет. По распоряжению царских властей они объединены отныне в один центр, подчиняющийся церковному руководству Благотворительного общества. Нет и лекций в Летучем университете — преподаватели в тюрьме. Утратила свою прелесть и волнующая переписка с краковским поэтом.

Теперь каждую пятницу Янина носила брату посылки, книги и письма на улицу Кручую, в часть жандармерии. Мать писала: Посылаю тебе, сынок, две пары сапог, две щетки и две пасты. Одной щеткой и пастой чисть сапоги, а другой натирай и чисть до блеска пол. Это для того, чтобы тренировать мышцы рук и ног, поскольку без движения вредно. Или: Посылаю тебе, сынок, книгу, которая как раз сейчас вышла, «Бездомные» Жеромского. Прочитай и напиши, понравилась ли она тебе. Мне — очень.

Обе они ходили и на свидения в Цитадель. Влажные, толстые стены, разговор через решетку при страже бабушка до конца своих дней вспоминала с ужасом. Макс очень изменился, был хмур. Как-то незаметно утратил свою утомляющую порой, но обаятельную склонность к шуткам и анекдотикам. Что-то его угнетало. И что-то сильно задело. Неужели на него так действовала тюрьма?

Грабец пишет, что именно тогда произошла резкая идеологическая переориентация Горвица. Апологет польскости, романтик, мечтавший о независимости, он вышел на свободу другим человеком. Стал подчеркивать свое еврейское происхождение, идеализировать достоинства евреев, реагировать на любую попытку их критики, отрицая смысл ассимиляции. По существу, это был глобальный пересмотр убеждений.

Совершившаяся перемена, по-видимому, возникла в результате пережитого им неприятного инцидента во время ареста. Когда он начал «выставляться», его как «жида пархатого» сильно избила полиция. В ироническом тоне Грабеца не чувствуется ни особой симпатии, ни сочувствия к партийному товарищу. Я хорошо понимаю, никому не захочется называться «пархатым» ни по-русски, ни по-польски, ни на любом другом языке в мире. Выходит, придется выискивать какие-то иные возможности, чтобы заняться проблемами, которые, получается, волнуют только его одного, раз прежние товарищи по борьбе, не будучи евреями, старались их обходить.

Обо всем этом Макс ни с кем в семье не говорил. Учил английский, переводил «Науку и гипотезу» Анри Пуанкаре и под псевдонимом писал статьи в варшавские газеты. Моя будущая бабушка стремилась ускорить бег времени, растянув работу по переводу все тех же «Метафизических систем».

Наконец, в Варшаве появился Якуб. Он вернулся на работу в банк, и продолжились беседы с милой панной. Отныне их связывала не только эстетическая общность, но и совместно пережитое время страха и тоски. Но ни о каких признаниях по-прежнему ни слова. К концу июля удалось найти способ освободить под залог Макса из тюрьмы. Мать, боясь, наверное, что в Варшаве он вновь влезет в какую-нибудь политическую авантюру, послала его под надзором Янины на отдых в Друскеники. Как тут не насладиться свободой! Он напропалую флиртовал с девушками, совершал большие пешие прогулки, заводил новые знакомства, по целым дням дискутировал, если находился приятный собеседник.

По утрам Янина, сидя за столиком под огромным дубом, занималась своим переводом, после обеда шла гулять берегом Немана, глядя в небо и размышляя. Из Варшавы приходили великолепно оформленные журналы «The Studio».

В августе 1900 года мать, обеспокоенная, что знакомство ее дочери ограничено человеком черт знает какого происхождения, да еще и неимущим, забрала дочь из Друскеник и повезла в Париж. Там как раз была Международная выставка, приуроченная к новому столетию. Обе с удовольствием участвовали в чудесных развлечениях, со страхом глядели на монстра — самое большое явление в области техники, названное Эйфелевой башней, посещали парижские музеи, художественные выставки, магазины мод. Янина, обожавшая путешествия, была бы просто счастлива, если б не цель поездки. Парижские тетки с молчаливого согласия матери все настойчивее искали кандидата в мужья для племянницы, придумывая случайные встречи с самыми разнообразными кавалерами. В конце концов нашлась, как казалось, идеальная партия. Швейцарский еврей, инженер, проживавший в Женеве, который, конечно же, был не прочь жениться на образованной девушке. И добрая Амалия Ситроен дала большой семейный обед, на который пригласила инженера, усадив его рядом с Яниной.

20
{"b":"231274","o":1}