Пока Рудько разговаривал, Михальченко молча и осторожно разглядывал хозяйку и комнату, в которую она их привела. Невысокая полная женщина лет сорока в длинном синем шелковом халате с большими розовыми цветами и широкими раструбами рукавов. В комнате много ковров – на полу и на стенах, и много посуды в двух сервантах: фаянс, фарфор, хрусталь. В общем ничего особенного… -…Нет, не сказал, знаю, что сегодня утром собирался к вам в ГАИ, ответила женщина на вопросы Рудько. – А на рассвете срочно уехал.

– Куда?

– В командировку, на Волынь сказал.

– Надолго?

– На два-три дня… Нет, вы что-то скрываете, что-то с мужем случилось, – она обвела вопрошающим взглядом обоих.

– Что с ним могло случиться? – неопределенно ответил Рудько. – А с чего бы такая срочность ехать на Волынь?

– Ей богу не знаю. В нашей семье не принято, чтоб женщина вникала в мужские дела.

– Ну что ж, подождем его возвращения.

– Он что, должен будет к вам явиться?

– Конечно.

– Хорошо, я ему передам сразу же…

Она проводила их до двери.

– А на цепочку все-таки возьмите, – посоветовал Михальченко…

Когда вернулись в ГАИ, Рудько сказал:

– Как хочешь, а не мог он храбро плюнуть на приглашение зайти ко мне. Опоздать – ладно, куда ни шло, но не явиться совсем… Что-то срочно погнало его на Волынь.

– Позвони-ка завгару, Богдан. Надо проверить, точно ли, что уехал на Волынь, когда и зачем.

Рудько посмотрел на часы:

– Сейчас перерыв, после обеда позвоню…

– У себя? – спросил Костюкович, входя в приемную главного врача.

– Вышел во вторую реанимацию, сказал – ненадолго, – ответила секретарша.

Костюкович сел на стул, решил ждать, очень уж хотелось видеть физиономию этого жлоба, когда выложит ему на стол коробку со стеклами.

Главный пришел минут через пятнадцать. Заметив сидевшего Костюковича, ничего не спросив, скрылся в кабинете.

– Доложите, пожалуйста, ему, что я по важному делу, – попросил Костюкович секретаршу.

Она ушла в кабинет, а вернувшись, сказала:

– Заходите…

– Слушаю вас, доктор Костюкович. Что за экстренность? – как бы заранее раздражаясь, спросил главный, едва Костюкович вошел.

– Вот, – поставив на письменный стол коробку, Костюкович открыл ее. Это стекла некропсий умершего у меня больного Зимина.

– Откуда же они появились? Они же были похищены.

– Стекла сделаны в лаборатории профессора Сивака с блоков, которые туда передала доктор Каширгова. Когда она вернется с курсов, восстановит по ним протокол вскрытия и бланк гистологического исследования.

– Каким образом блоки оказались на кафедре?

– Доктор Каширгова передает туда блоки наиболее интересных случаев. По просьбе профессора Сивака. Они делают стекла для учебных пособий. Надеюсь, вы не усматриваете в этом криминала? – Костюкович знал, что при всей напыщенности и хамстве сидевший перед ним человек страдал комплексом неполноценности из-за своего невежества и потому испытывал робость при словах "кафедра", "профессор". – Вот, собственно, и все, – Костюкович поднялся и бесцеремонно забрал из-под носа главного коробку со стеклами.

– Вы что, уносите это? – спросил главный.

– Разумеется, стекла-то чужие, доктора Каширговой. Мне писать еще одну объяснительную в связи с новыми обстоятельствами?

– Ничего не надо, – буркнул главный…

"С этим все, – подумал Костюкович, спускаясь по лестнице. – Теперь в прокуратуру…" Следователь откровенно удивился, когда, ответив "Входите" на стук в дверь, увидел Костюковича. Но сказал служебно-любезно:

– Садитесь, доктор.

– Я вас долго не задержу, – Костюкович извлек из кейса коробку со стеклами, объяснил их происхождение и добавил: – Скоро вернется патологоанатом доктор Каширгова, и вы получите копии протокола вскрытия и гистологических исследований.

– Ну вот и прекрасно! – обрадовался следователь, и Костюкович понял, что радость эта относится не к нему – просто человек доволен, что избавляется от хлопотного дела и жалобу матери Зимина можно будет похерить коротенькой отпиской. – Благодарю вас, доктор, – сказал следователь, возвращая Костюковичу коробку со стеклами…

– Ну что, будем звонить? – спросил Рудько, дожевывая булку с куском колбасы. – Ох, какая с тебя большая бутылка, Иван!

– Это за что? – спросил Михальченко.

– Как за что? Вожусь я с твоим делом, а у меня своей работы невпроворот.

– Ты что, так уж уверен, что дело это мимо тебя боком пройдет?

– Чего не знаю, по тому и не скучаю. Слышал такую поговорку?

– Ладно, звони, будет тебе бутылка.

Рудько набрал номер телефона заводского коммутатора:

– Девушка, из ГАИ говорят, мне завгара, соедините.

Сквозь треск и шелестение в трубке послышался голос:

– Кого надо?

– Завгара.

– А кто спрашивает?

– Следователь ГАИ, старший лейтенант Рудько.

– Я и есть завгар.

– Где находится ваш водитель Дугаев?

– В командировке.

– Когда уехал?

– Утром сегодня, в половине девятого.

– Куда?

– На Волынь за хмелем.

– На своем "рафике"?

– Нет, на бортовом "ЗИЛе".

– Номер, серия?

– МНО 44-86.

– Кто послал?

– Отдел снабжения и сбыта.

– Спасибо. Пока все.

– Случилось чего с ним? – спросил завгар.

– Пока все в порядке, – сказал Рудько, завершая разговор, который Михальченко слушал по параллельному аппарату. – Слышал?

– Да.

– Вот и кумекай… Может, на сегодня хватит? Мне еще в одно автохозяйство съездить надо.

– А когда бутылку разольем? – спросил шутливым тоном Михальченко.

– Я тебе напомню, не беспокойся…

Вернувшись в бюро, Михальченко пересказал Левину все, что они с Рудько выяснили и сделали.

– Значит, наследил? – спросил Левин, имея в виду те несколько гранул, которые Михальченко нашел у ворот гаража Дугаева.

– Только непонятно, когда они высыпались: когда привез мешки со склада, или когда, возможно, перепрятывал их.

– Существенная разница, – заметил Левин.

– Это уточним, как только прихватим его.

– Ну-ну…

– Жена Дугаева сказала, что накануне вечером говорил он ей, что наутро должен ехать в ГАИ. А вместо этого вдруг укатил на Волынь.

– А может он не сам придумал эту поездку, а по чьей-то команде? Да и на машине, закрепленной не за ним, а за другим водителем.

– Завгар говорит, что послал Дугаева на Волынь в отдел снабжения и сбыта, – уточнил Михальченко.

– Так может мне позвонить туда, попробовать узнать, почему они так срочно откомандировали Дугаева? – Левин потянулся к телефону.

– Подождите, Ефим Захарович, – остановил его Михальченко. – Есть два вопроса, которые Рудько не задал жене Дугаева и завгару. Я только сейчас подумал об этом. – Давайте-ка сперва я позвоню завгару, а потом съезжу к Дугаевой, – он заглянул в свой блокнот и набрал номер коммутатора пивзавода. – Девушка, пожалуйста, завгара мне… Алло, гараж? Мне завгара… Это опять из ГАИ старший лейтенант Рудько. Меня интересует, с каким документами поехал Дугаев на чужой машине? Так… Так… Ясно… А почему не хозяин грузовика? Что?.. Ага, понятно… А как звонить начальнику отдела снабжения и сбыта? Как? 5-13? Ясно… А фамилия?.. Деркач?.. Спасибо, – Михальченко опустил трубку, сказал Левину: – У него техталон, серия "С", копия техпаспорта водителя грузовика, который уже неделю бюллетенит, доверенность и прочие документы. Завгар все это имеет у себя на случай, если нужно кого-то посадить на другую машину. Номер телефона начальника отдела сбыта 5-13. Фамилия Деркач. Теперь можете звонить, а я подскочу быстренько к мадам Дугаевой, – Михальченко направился к двери.

Но звонить туда Левин передумал, решил дождаться возвращения Михальченко, а позвонил Чекирде, имея на уме что-то свое. Тот оказался на месте.

– Артур Сергеевич, вы кого-нибудь на пивзаводе знаете? – спросил Левин.

– Замдиректора по строительству и начальника отдела снабжения и сбыта.