– Спасибо…

Имя профессора Нирода Левин помнил со студенческих лет, знал, что тот заведовал какой-то кафедрой на историческом факультете, может в те годы и видел его, но сейчас не мог вспомнить, прошло около сорока лет… "Как позвонить, что объяснить?.. Вполне возможно, да и скорее всего этой книги у него нет, а сто других раритетов, которые мне не нужны, имеются. Он ведь историк, а не юрист… Но позвонить придется, деваться некуда, не выписывать же ее через академическую библиотеку из Москвы, из Ленинки! Это же сколько времени пройдет!.." – думал Левин, идя домой. Его не покидало ощущение, что с тех пор как он занялся поисками Кизе, прошли десятилетия и он никак не может выбраться из них в сегодняшний день… Он терял к этой истории интерес, в ней было какое-то занудство. Что ему за дело до полковника вермахта Кизе, убитого почти полвека назад, когда голова болит от своих каждодневных забот, вонзающихся в душу, как несмазанное сверло?!

Дома было тихо и пусто. Дети и жена на работе, внук в садике. Левин походил по комнатам. Шкафы с бельем и одеждой в них, сервант с посудой, телевизор и радиоприемник, полки с книгами, даже дешевенькая индийская деревянная статуэтка женщины в комнате детей, – все, все имело свое надежное, обжитое и вроде очень удачное место, к которому давно привыкли. Но для того, чтобы получить это пространство и обжить его, в сущности ушла вся жизнь. Больше ничего сюда не вместишь – покажется лишним, нарушит уют, но и не изымешь так, чтоб без боли…

Покружив у телефона, он сел и заставил себя набрать номер, записанный на каталожной карточке. Долго никто не отвечал. Затем немолодой женский голос спросил:

– Вы куда звоните? – словно в эту квартиру звонить не дозволено или сюда так давно не звонили, что люди отвыкли и считают, что просто кто-то ошибся номером.

– Это квартира профессора Нирода? – осведомился Левин.

– Да. А вы кто, откуда? – удивилась женщина.

Левин растерялся.

– Если можно, Аполлинария Дмитриевича, – все же попросил он. – Вы его жена?

– Нет. Я экономка. Сейчас посмотрю, не отдыхает ли.

Левин ждал, улавливая шаркающие удаляющиеся куда-то в глубину квартиры шаги. Через какое-то время в трубке что-то зашелестело и раздался хрипловатый голос:

– Я слушаю. С кем имею честь?

Левин объяснил, кто он и что, но без подробностей:

– Вы извините, Аполлинарий Дмитриевич, за беспокойство. Мне крайне необходима одна книга. Я обыскал весь город, все библиотеки. Помню вас по университету, хотя учился на юрфаке. В пятидесятые годы. Слышал, что у вас богатая библиотека.

– Что вас интересует? – прервал его собеседник.

Левин назвал.

– Есть она у меня, но на дом книг не выдаю.

– Я понимаю, – смутился Левин, не зная, что сказать.

– Вы можете прийти полистать ее. В моем присутствии.

– Ну хотя бы так, – согласился Левин. – Когда вам удобно?

– Можете даже сегодня. После шести вечера я всегда свободен.

"От чего он свободен?" – подумал Левин и попросил адрес.

– Дом Академии наук знаете? На Костомарова. Шестнадцатая квартира. Лифт, как всегда не работает, учтите это…

Это был дом из тех, которые называли "сталинскими" – построен в 1951 году, шестиэтажный, огромный, несуразный, но добротный. Фасад шел вогнутой дугой, четыре подъезда с большими тяжелыми деревянными дверями, с высокими окнами.

Квартира профессора Нирода находилась в первом подъезде на четвертом этаже. Одолев крутые долгие лестничные марши, Левин позвонил. Открыли не сразу: сперва откуда-то издалека возникли шаги, затем на него смотрели в "глазок" и лишь потом, после того как на вопрос "кто?" он назвался, зазвякали цепочки, задвигались щеколды, защелкали замки. В дверном проеме стояла невысокая пожилая женщина. Он поздоровался. Ничего не ответив, она заперла дверь и двинулась по длинному полутемному коридору, как бы приглашая следовать за собой. Квартира была огромная, четыре или пять больших, метров по тридцать, комнат, с высоченными потолками, к ним наверное десятилетия не прикасалась малярная кисть. В двух комнатах, которые он пересек, окна были зашторены, висел сумрак, окутавший тяжелую старинную мебель.

Приоткрыв дверь в третью комнату, из которой наконец-то блеснул зеленоватый свет, женщина произнесла, обращаясь к кому-то:

– К вам, – и, повернувшись, ушла.

Левин постучал.

– Входите, – раздался голос.

В такой же большой комнате, окна которой выходили в сумеречный колодец двора, стоял полумрак, пробитый светом бронзовой лампы, прикрытой зеленым треснувшим стеклянным абажуром. Стен не было видно, их наглухо закрыли стеллажи и шкафы с книгами. Просторный, из темного дерева письменный стол, два глубоких кресла, обтянутых истертым коричневым плюшем, – и больше никакой мебели.

Из-за стола встал невысокий полный старик с большим гладко выбритым шишковатым черепом, голубоватая сорочка-"апаш" с обвисшими длинными ушами воротника заправлена в слишком просторные, поднятые выше круглого живота брюки, державшиеся на подтяжках.

– Садитесь, молодой человек, – Нирод указал на одно из кресел.

А Левин подумал: каким образом в этой сумасшедшей, циничной и сволочной жизни сохранились такие "интеллигентные", как он определил для себя, обиталища и такие владельцы их?

– Я слушаю вас, – сказал Нирод. – Сперва расскажите о себе.

– Аполлинарий Дмитриевич, чтобы вы не гневались, что потревожил вас, мне придется быть многословным, – сказал Левин.

– Это не самое страшное сегодня.

Коротко рассказав о себе, Левин подробно изложил историю Кизе, свои долгие поиски и затруднения, и под конец добавил, что для завершения работы у него вся надежда на книгу, ради которой он позволил себе нарушить покой уважаемого профессора.

– Вы кончали наш юрфак? – спросил Нирод.

– Да.

– У кого вы слушали римское право?

– У профессора Кориневича, – удивившись вопросу, ответил Левин.

– Ну и как?

– Считаю, что мне повезло, – улыбнулся Левин.

– Он был знатный хулиган, – подмигнул старик. – Мы учились в одной гимназии. – Кого вы еще слушали?

– Латынь читал профессор Шевлягин, уголовное право профессор Хасарджи, гражданское – Станислав Адамович Огановский, криминалистику Владимир Иванович Максимович.

– Все они "пережитки прошлого", а? – засмеялся Нирод. – Почти все мои ровесники. И все уже покойники, – посерьезнев, произнес он. – Сейчас, наверное, там нет таких лекторов.

– Пожалуй, нет, – согласился Левин.

Старик повернулся, протянул руку куда-то в угол и с маленького круглого стола на изогнутых элегантных ножках взял книгу, как понял Левин, приготовленную к его приходу.

– Вот она.

Книга была в мягком дешевом переплете, печать плохая, бумага желтовато-серая, грубая, непривычно жестко шелестели страницы – иссохшие, впитавшие за десятилетия микроскопическую пыль.

– Где бы я мог устроиться, чтоб не мешать вам? – спросил Левин.

– Вам нужно только то, что касается вашего дела? – Нирод испытывающе взглянул на Левина.

– Была б возможность, с удовольствием прочитал бы всю. Такие издания редко попадают в руки.

– А вам фамилия автора знакома?

– В том-то и дело, что нет. А я ведь криминалист.

– Агафонов был до революции очень известный криминалист. Даже ЧК не расстреляло его, не гнушалось его знаниями. Потом он с ними не поладил. У закона и произвола цели разные. Агафонов эмигрировал в Германию. Имя его вычеркнули отовсюду, книги изъяли. Самое трагичное, что в 1942 году его расстреляли нацисты. Причина мне неизвестна – старик умолк, стал поигрывать пальцами обеих рук по столу, словно по клавишам черного рояля, который Левин приметил в одной из комнат. – Я полагал, что вы очень молоды, – вдруг произнес Нирод, – этакий шустрый современный функционер.

– Вы разочарованы?

– Вот уж нет! Вы учились у интеллигентных людей. В наши дни это хоть некоторая гарантия порядочности. Я дам вам книгу домой.