Сегодня, впервые за все время пребывания в Нуменоре, за Буги вступилась одна из зрительниц — девушка, доброе, прелестное создание. И он внес свою лепту в то, чтобы нежное создание не попало в грязные руки его недостойных хозяев. Раны мучительно ныли, но он чувствовал себя героем.

Вечером Буги не смог подняться к чаю, так и остался лежать в своей клетке. Но его неожиданно навестила Какафония, которую на самом деле звали Фридой. Она хоть и ворчала на него целый день, а пришла, чтобы обезвредить и перевязать раны, и даже угостила пряником. Потом она обработала рваное ухо орку Груде. По сути, она была неплохой теткой, только сварливой. Буги знал историю пленения Фриды и Вилли. Эта пара попала в Нуменор из-за фисташек.

В Пеларгире у них была небольшая, но прибыльная лавка. Край, откуда они были родом, славится кедровыми лесами, а значит, и орешками. Орешки эти пришлись всем по вкусу. Вилли собирал их мешками, а Фрида и пекла их, и солила, и готовила разные сладости. Орешки охотно раскупали и дети, которые рады что-нибудь грызть день-деньской, и взрослые, как замечательную закуску к пиву. Слютко Хохмач тоже был их клиентом и однажды угостил их заморскими орехами — фисташками, и так они полюбились Фриде, что она, как говорится, век бы ничего не ела, кроме фисташек. Слютко сказал, что в Нуменоре у него есть приятель, который занимается тем же, что и супруги Лускатики, только продает он фисташки. Было бы здорово, если б они объединились, тогда люди в Средиземье могли бы отведать фисташек, а нуменорцы лакомились бы кедровыми орешками. Доброе бы вышло дело и прибыльное. Поначалу хоббиты уговаривали Слютко быть их посредником, так как им не очень-то хотелось отправляться в такую даль. Но Слютко настаивал на обязательной поездке хоббитов в Нуменор, а уж там он им поможет во всем, не бросит. И уговорил-таки! Ну а в Нуменоре никакого фисташкового друга им повстречать не удалось. Так же, как и Буги, стали они жертвами бессовестного ловкача и от такого мирного и приятного занятия, как торговля орешками, перешли к позорному лицедейству.

Подлый Слютко не уставал издеваться над Фридой, каждый вечер просовывая ей в клетку полную миску фисташек.

— Ну, разве твоя мечта не исполнилась? — елейным голосом спрашивал он при этом. А та ни разу с тех пор, как попала в плен, не притронулась к орехам.

В тот день Арменелос гудел, как растревоженный улей. Еще бы! Такое событие не могло остаться незамеченным. «Новый храм осквернен! Кто-то подшутил над Сауроном! Вы думаете Слютко и Громилло к этому причастны?» — шептались люди. Слютко и Громилло вовсе не были к этому причастны, напротив, они сами были в ужасе от происшедшего и трепетали, ожидая расправы, ломая головы над тем, как им оправдаться.

А случилось вот что. Когда рассвело, многие прохожие были поражены необычным обликом нового храма. Черный и мрачный, он был на этот раз расцвечен гирляндами, флажками и воздушными змеями, завешан лентами серпантина и плакатами. Люди подходили ближе. Прежде всего, бросалась в глаза знакомая всем надпись: «Цирк Слютко Хохмача», только теперь призывная вывеска помещалась над входом в храм. А с обеих сторон свешивались сразу несколько плакатов в стиле тех, что зазывали публику в цирк. Эти плакаты гласили:

«В цирке Слютко Хохмача

Вам покажут палача —

Идола-истукана

Мелкора-великана!

Не хотим мертвеца.

Экое диво!

Фокусника-жреца

Подавай, Громилло!»

…и тому подобную всячину. Плакаты были расписаны яркими красками, а на стенах храма красовались карикатуры на Громиллу и просто веселые рожицы.

Недоумение, смех и страх отражались на лицах, а толпа вокруг храма все росла.

Саурон, которому донесли о надругательстве в храме, был вне себя от бешенства. Обычно сдержанный и сладкоречивый, он взъярился, шея его побагровела, жилы на ней вздулись, казалось, он с трудом ловит воздух.

Больше всего он был возмущен тем, что из короны Моргота исчез один из трех драгоценных камней. На алтаре корявыми белыми буквами была начертана надпись: «Здесь был Берен».

Фаразон тоже был возмущен тем, что в его столице кто-то посмел проделать все эти невероятные по дерзости вещи, но с другой стороны, его забавлял гнев Саурона, которого, казалось, ничем не проймешь. Впрочем, ярость Саурона по поводу осквернения храма скоро вселила страх в короля. Саурон пророчествовал, что Мелкор не потерпит такого шутовства, и, чтобы умилостивить его, необходимо принести в жертву посягнувшего на его величие негодяя. Еще больше этой жертвы жаждало уязвленное самолюбие Саурона.

Прежде всего, Сауроновы разведчики наведались в цирк. Слютко, хозяин цирка, уступавший Громилле и в росте, и в весе, был ни жив, ни мертв, встречая их, да и братец его утратил былую прыть.

— Да, — утверждали они в два голоса, — из цирка исчезли вывеска, флажки, серпантин и другие вещи. — Но ни один из них не посмел бы глумиться над храмом даже в мыслях, более того, королю нигде не найти более почтительных и верных слуг, чем Хохмач и Выдрыч, а разукрасил храм, должно быть, их общий недруг.

Они, в самом деле, нисколько не походили на возмутителей спокойствия, но на всякий случай их все-таки арестовали, цирк тщательно обшарили, перепугав «артистов». Братьев увезли на допрос для полного выяснения их причастности к преступлению.

Панику в городе посеял, конечно же, юный Исилдур. И кто знает, может быть, и на этот раз его лихие выходки сошли бы ему с рук, будь он осторожнее и не вздумай остаться в городе, чтобы полюбоваться плодами своего творчества. На этот раз Исилдур решил не подвергать опасности милую Лиэль, поэтому весь свой план мести он привел в исполнение сам, не посвящая в него девушку. Краски и парусину для надписей ему добыли рыбацкие мальчишки, которые восприняли его идею с восторгом и визгом. Он связал их уста клятвой молчания, и знал теперь, что после такой клятвы они скорее умрут, чем нарушат ее. Ночью он подождал, пока Лиэль уснет, нежно коснулся ее щеки губами и вышел во двор. Тихим свистом подал сигнал к сбору для своих маленьких друзей, и все отправились в Арменелос. Там они быстро, бесшумно и с удовольствием немного почистили цирк и украсили храм. Мальчишки были ловки, как кошки, и не помнили на своем веку забавы веселей, чем эта. После того как операция по превращению храма в цирк была завершена, Исилдур распустил всех помощников, наказав им держаться тише воды и ниже травы. Никто из мальчишек и не подумал возвращаться домой в ту ночь, все они сгорали от любопытства, им непременно надо было увидеть, как же воспримут горожане их ночные старания. Исилдур и сам еще не покинул детства и поступил так же, как эти мальчишки.

Лиэль, проснувшись по утру и не обнаружив друга, не на шутку переволновалась. Она прошлась по поселку, но нигде не нашла его. К тому же в нескольких домах пропали сыновья, и родители были обеспокоены этим. Вспомнив перешептывания Исилдура с мальчишками накануне, Лиэль поняла, что друг ее ушел в Арменелос, чтобы отомстить Громилле за его хамство.

Лиэль была девушкой неробкой и тосковать в неведении долго не могла. Она решила пойти в город и узнать, что там произошло. «Если его поймали, то и мне нет смысла оставаться на свободе», — рассудила она.

Гред не уследил, как и когда она выскользнула из поселка. Мусорщик был прав, оба они сбежали, не прожив у гостеприимного рыбака и трех дней.

Если Исилдур с мальчишками обхитрили охрану и беспрепятственно обошли все наблюдательные посты по дороге в город, то Лиэль попалась в лапы первым стражникам на пути. Ее тут же доставили к Арфесту, который горячо поблагодарил всех богов за такую удачу.

Арфест догадался, что проделка с храмом — дело рук Исилдура, на него же указывал и Громилло Выдрыч, отличавшийся проницательностью. И кому, как не Исилдуру, знатоку древних легенд, пришло бы в голову упомянуть славного Берена.

Желая выслужиться перед королем и Сауроном, Арфест пообещал им, что уже к вечеру этого дня главный преступник будет пойман. Его задумка пришлась по вкусу Саурону, и он разрешил Арфесту поиздеваться над Исилдуром прежде, чем принесут в жертву этого осквернителя храма. Фаразон не возражал, но на душе у него было неспокойно, потому что не хотелось конфликта с Амандилом. А если Исилдур умрет, то войны с Верными не избежать. Саурон, напротив, на это надеялся.