— Хочу, — призналась принцесса.
— Не устали за мной охотиться? Я вот очень устал постоянно остерегаться. Хотите вина?
— Нет, спасибо.
Саурон потянулся за графином и налил себе тягучего темного вина. Он улыбнулся обаятельно.
— Встречи с Вами располагают к отвлеченным беседам, совсем не хочется думать, что мы встретились для того, чтобы меряться колдовскими силами и пытаться уничтожить друг друга. С такой красивой и благородной девушкой приятно просто поговорить.
— Меня Вы не обманете и не обольстите. Я знаю Ваше истинное лицо! — нахмурилась Мириэль.
— Неужели? Благодарю Вас. Мне редко удавалось иметь дело с человеком, который так хорошо бы разбирался в моих мыслях и чувствах. Пожалуй, я сам не знаю о себе всей правды. Но Вы мне на самом деле симпатичны, принцесса. По-моему, Вы не могли этого не заметить. Я бы не хотел убивать Вас.
— Вы выбираете, как это сделать больнее.
— Нет, я предлагаю мир.
— Не может быть!
— Разве я не избавил Вас от самого ненавистного человека? Вы ведь понимаете, что Ар-Фаразон не вернется. Бессмысленно воевать с Валарами. Ни он, ни его армия не появятся больше в Нуменоре. Разве это не совпадает с Вашими желаниями?
— Что Вы имеете в виду?
— Возвращайтесь в замок, занимайте трон. Собирайте своих преданных союзников, или Верных, как Вы их там называете, и властвуйте в свое удовольствие.
— Вместе с Вами? — принцесса глядела на жреца изумленно. Что он говорит?!
— Ну, если я Вам совсем неприятен… — протянул Саурон,? — то не буду докучать. Я с радостью вернусь в Средиземье. Подумайте, ведь осуществляются все Ваши желания! Вы отомстили Ар-Фаразону (Валары отомстят за Вас). Вы вернете себе престол и сможете перекраивать эту землю и людей в соответствии со своими идеалами. Не осталось никого, кто ущемлял бы интересы Ваших друзей. С моим отъездом Вы избавитесь и от меня. Разве это не великодушно с моей стороны?
— Я не верю в Ваше великодушие! — громче, чем следовало, крикнула Мириэль. Его голос порой был слаще музыки бессмертных, но говорил он не то, что думал.
— Мне жаль, — нахмурился Саурон, — вся Ваша учеба у Чайлдина не пошла Вам в прок. Я и то усвоил больше его уроков, пока он находился у меня в плену. Вы думаете, что если я жрец мрака и извечный враг всего живого, то мыслей иных, чем об умерщвлении и уничтожении, у меня не бывает? Не бывает иных желаний, кроме мщения? У меня в руках ключ к Вашему счастью, воспользуйтесь им. Забудьте хотя бы на миг о том, кто я такой.
Неожиданными и заманчивыми были его слова. Не зря поддались его речам в свое время благородные эльфы, сковавшие кольца, Ар-Фаразон и все его министры, почти все нуменорцы! Была такая особенность в его речах, что задевали они самые потаенные струны души, находили отклик в мыслях, казались мудрыми и верными, несмотря на то, что жестокость Саурона была всем прекрасно известна.
Мириэль представила манящие картины возможного будущего, когда она, став королевой, вернула бы замку его прежний вид — светлый и дружелюбный, приказала бы разобрать по камешку устрашающий храм и высадила на том месте величавое дерево Нимлот. Позвала бы людей к алтарю Эру веселиться и петь песни. Привечала бы эльфов. Вскоре в нуменорские гавани опять стали бы приплывать корабли из волшебного Тол-Эрессеа. Она научила бы свой народ любить этот мир и любить друг друга.
Саурон молча наблюдал, как мечтами одухотворяется ее лицо, и ничто не выдавало его мыслей.
Словно от волшебного сна очнулась Мириэль, сердце ее сжалось. Он лукавит, порочный жрец, он ненавидит ее, никогда не допустит, чтобы кто-то был счастлив.
— У Вас в застенках находится один дорогой мне человек,? — сказала она, — если хотите сделать мне приятное, отпустите его.
— Я не отпущу этого человека! — возмутился жрец. — Он оставил на моем теле больше шрамов, чем все мои недруги вместе взятые. Я очень зол на него. Он недолго будет пребывать у меня в заточении. Скоро я отдам его в жертву Мелкору.
— Тогда я не желаю Вас больше слушать! Я хочу быть с ним. Отдайте нас обоих в жертву своему ненасытному Богу.
— Вы добровольно предлагаете себя в жертву Мелкору?? — удивился Саурон. — Чтобы погибнуть вместе с этим оборотнем из Страны Вечных Льдов? Он не достоин этого, принцесса. Вы убедили себя в том, что любите его. Он же оставил Вас. И не вспомнил ни разу за долгие годы.
— Верю ему, а Вам — нет, — сказала Мириэль решительно.
— Как Вам угодно! У меня нет больше сил убеждать Вас. Похоже, это черта Вашего характера — всегда хотеть того, чего нельзя получить. Отправляйтесь в темницы, в застенки храма. Я дам Вам провожатых. Но помните, у Вас есть выбор. Не обязательно быть жертвой и умирать вместе с ним. Вы еще молоды, в Ваших силах сделать Вашу мечту осуществимой. Нуменор Ваш, если передумаете страдать.
Потом жрец позвонил в колокольчик, в зал вошли люди в черных балахонах, похожие на тех молчаливых слуг, которые опекали ее в замке Саурона в Мордоре. Он приказал им сопроводить ее в подземелье к узнику из Страны Вечных Льдов.
«Куда я иду? Почему я ему верю? — недоумевала Мириэль, послушно следуя за слугами жреца. — Добровольная жертва».
— Постойте! — окликнул ее Саурон. Она обернулась. В руках он держал продолговатую коробочку. — Я хранил его все эти годы, как реликвию. Но сейчас мне захотелось вернуть его Вам.
Он вытащил из коробки тот самый эльфийский клинок, который она вонзила ему в шею в Мордоре, и протянул ей. Она приняла его и снова задумалась над тем, чтобы это могло значить.
Мириэль и не предполагала, что подземелье под храмом окажется таким глубоким. Слуги в темных балахонах все шли и шли вперед, каменные двери раскрывались перед ними и смыкались, как только они проходили. Крутые лестницы не были высечены полностью, а лишь намечены, и трудно было не оступиться и не сорваться вниз в одну из расщелин. Как часто приходится ей блуждать по подземельям! Прежде ей всегда удавалось выбраться на солнечный свет.
Через некоторое время они оказались на самом дне ущелья. Слуги молча кивнули в сторону бессильно повисшей на цепях фигуры, оставили ей один факел и удалились. Воздух едва доходил сюда, дышать было тяжело. «Как же он находился здесь, во мраке и холоде, столько дней?!» — ужаснулась принцесса и подошла к узнику. Он висел, поддерживаемый цепями, с закованными в кандалы руками и ногами, с головой, понуро склоненной на грудь. От одежд остались лишь лохмотья, кровоподтеки были видны по всему телу, не осталось и места без раны. Саурон сполна рассчитался за шрамы. Мириэль слегка прикоснулась к прохладной коже, но узник не пошевелился, он пребывал в глубоком забытье. Сердце принцессы болезненно сжалось. Сколько страданий он мог бы избежать, если бы не ее гордыня! «Проклятье лежит на мне, все, кто становятся мне близкими, терпят лишения и коверкают свои судьбы. Во имя чего они гибнут?» — Она разгневалась. В этот раз гнев был направлен на себя. К чему ей жить, если от этого страдают другие? Чем она лучше Саурона? Она повертела в руках эльфийский клинок. Убить себя — вот лучшее ему применение. Она проиграла борьбу, пора признать это. Чайлдин был прав, чтобы стать могущественным и несокрушимым магом-воином, нужно пожертвовать всем, кроме одной единственной цели, и идти к ней напролом, презрев чувства и сердечные муки, используя друзей для своей корысти, до тех пор, пока ты не останешься один. Она нежно погладила пальцем сталь клинка. Умереть и не видеть, что станет с этим миром. Если вершить судьбы других она считала себя вправе, то почему бы не распорядиться своей жизнью? «Если передумаете, то Нуменор — ваш, — предложил Саурон. — А что мне с ним делать? Почему я решила, что мое правление будет на благо людям? Разве я знаю, как сделать людей счастливыми? Нет».
Мириэль попыталась вспомнить, когда она чувствовала себя по-настоящему счастливой в последний раз. Многие светлые мгновения ее жизни промелькнули в уме, но страшно было то, что в какой-то момент она перестала придавать им значение, и переживания, приносящие радость, улетучились. Она перестала обращать внимание на состояние своей души, как будто чувствовать себя счастливым в жизни не было сколько-нибудь существенным. Лотлуин (одно имя его вызывало душевный подъем) не представлял себе смысла жизни иначе, чем в наслаждении каждым ее мгновением, но она, любя его и восхищаясь им, относилась к нему, как к ребенку, играющему в свои игры. У нее всегда находились заботы, проблемы, на решение которых она потратила большую часть своей жизни. Она пыталась найти схему более совершенного миропорядка. Была ли она не права? Нет ничего дурного в стремлении стать лучше или попытке искоренить зло там, где оно очевидно. Но необходимо не терять при этом умения радоваться жизни и не считать себя единственно правым и мудрым.
