– Да мы так просто, товарищ начальник.

– Чем без толку время убивать, давайте лучше обсудим, как нам организовать строительство новых домов. Я думаю, если сумеем без раскачки начать в начале сентября, то к двадцатой годовщине Октября сможем уже закончить. У меня такой опыт есть, по предыдущей шахте.

Его слушали с открытыми ртами.

– Так, это, значит, выходит, мы сейчас начнем строить?

– Разумеется, давно ведь решили.

– Мы думали…

– Думали они. Вы только всякий вздор готовы на веру брать! Кстати, Федорчук, вы мне так и не ответили, при чем тут попы?

– А при том, товарищ Слепко, что многие узнали мужика того!

– В один голос, можно сказать, брешут, – многозначительно добавил Перфильев.

– И что же они брешут? – севший голос выдавал Евгения Семеновича с головой.

– А то и брешут, что не живой человек это был!

– А кто?

– Ванька Кудимов, покойник, Царствие ему Небесное.

Евгений Семенович Слепко, начальник двадцать третьей шахты, искренне обрадовался, когда главным инженером треста назначили Прохорова. Не то чтобы они были близко знакомы, но ему просто нравился этот добродушный и скромный человек. Главное дело, чувствовалась в нем «черная косточка», то есть был он, как и сам Слепко, специалистом советской формации. Впрочем, в первые месяцы работы в новой должности Прохоров ничем особенным себя не проявил. На совещаниях больше помалкивал и, казалось, не очень даже интересовался обсуждаемыми вопросами. На «объектах» он не появлялся и на «инструктаж», как это делал его предшественник, подчиненных не вызывал. Бумажные потоки между шахтами и трестом текли своим чередом, ничем не возмущаемые.

Вдруг, как степной пожар, разнесся слух: якобы новый главный разъезжает по шахтам и устраивает импровизированные митинги, на которых произносит драматические монологи о «засучивании рукавов», росте энтузиазма, стахановском движении и всем таком прочем. Будто бы при этом даются настоящие представления, причем привезенные из области цирковые атлеты демонстрируют фантастические результаты выработки, а Прохоров грозно требует от зрителей впредь работать на показанном уровне. Слушая подобные бредни, Евгений Семенович только иронично улыбался: для серьезного инженера, каким безусловно являлся Прохоров, все это выглядело совершенно невероятным. На такие выкрутасы не решился бы даже управляющий трестом Рубакин, которого Евгений Семенович про себя считал безграмотным фанфароном.

И вот, в один прекрасный день, точнее, уже ближе к вечеру в его кабинет влетела полоумная маркшейдерша Сапрыкина и, выпучив свои совиные зенки, закричала, что Прохоров и секретарь райкома Поспелов, оказывается, уже час как объявились на Западном участке, где устроили манифестацию с музыкой и революционными песнями. А приехавший вместе с ними парень демонстрирует форменные чудеса погрузки угля. Описывая парня, незамужняя Сапрыкина мечтательно закатила глаза. Слепко пришел в ярость. Ухватив за локоть опешившую маркшейдершу, он отвел ее в соседний кабинет, где заставил пересказать все своему заму Зощенко, после чего оба они поспешили на место происшествия. К сожалению, сведения Сапрыкиной полностью подтвердились. Весь участок, во главе с десятником, бездельно топтался в лаве, направив свет фонарей в одну точку. Там в сиянии множества лучей рыжий великан в красной майке лихо махал лопатой, наваливая на конвейер, по меньшей мере, двойную норму. Рядом с важным видом стояли Прохоров и Поспелов. Первый взирал на циферблат секундомера, второй что-то вещал, картинно жестикулируя своими пухлыми ручками.

– А вот наконец и товарищи начальники пожаловали, снизошли, так сказать, до нас, грешных, – приветствовал подошедших Поспелов. Кто-то из молодых рабочих восторженно заржал.

– Что тут происходит? – неприятно скрипучим голосом поинтересовался Слепко.

– Это мы вас должны спросить, что тут происходит! – закричал секретарь райкома. – Чем вы тут занимаетесь? Где болтается начальник этого участка? Мы застали здесь какое-то сонное царство, просто тьму египетскую! Где начальник участка, еще раз вас спрашиваю?

– Думаю, он сейчас действительно спит, товарищ секретарь.

– Спит?!

– Он сегодня в первую смену выходил. А что до тьмы, то должен вам доложить, в шахте это самое обыкновенное дело. Яркое освещение, оно только в цирке бывает.

– Мы, собственно, находились на своих рабочих местах, – криво улыбаясь, добавил Зощенко. – Разумеется, если бы мы вовремя получили информацию о том, что вы намереваетесь спуститься в шахту, мы бы немедленно явились, уверяю вас, поскольку товарища Поспелова я вообще не имею права допустить под землю без предварительного инструктажа по технике безопасности и назначенного в приказном порядке сопровождающего. Будет проведено самое тщательное расследование. Стволовой, во всяком случае, получит строгое взыскание.

– Ну зачем же вы так, товарищи? – примирительным тоном вступил Прохоров. – Мы попросили никому не сообщать о нашем визите, потому что хотели выяснить, как тут обстоят дела на самом деле.

– И обнаружили крайне прискорбную картину! – добавил обиженный Поспелов.

– Скажем так: далекую от идеальной, – смягчил формулировку главный инженер треста. – А что до товарища секретаря, то он уже проходил инструктаж на других шахтах. Да, да, согласен, здесь имеется момент некоторого нарушения, всю вину за это беру на себя. Давайте пока отложим разбирательство. Главная наша задача – продемонстрировать рабочим новые методы повышения производительности труда. Еще несколько минут…

– И в чем же состоят эти ваши новые методы? – любезно поинтересовался Слепко. – Может, в том, чтобы кушать побольше каши?

И, в свою очередь, сорвал одобрительный гогот публики.

– А так ли уж это смешно, товарищ Слепко? – поднял брови Поспелов.

– Стоп! – крикнул Прохоров и нажал кнопку секундомера. Детина в красной майке послушно ссыпал наполненную уже лопату назад в кучу угля и разогнулся.

– Полные шесть вагонеток, – восторженно прокричал незнакомый курчавый очкарик.

– Итак, товарищи, сейчас на ваших глазах передовой навальщик Бурминчук погрузил за час полных шесть тонн! – голосом эстрадного конферансье провозгласил Прохоров.

– Пока мы видим только, что сорван план смены на этом участке, – процедил сквозь зубы Слепко.

Зощенко тихонько пихнул его локтем – мол, держи себя в руках, не зарывайся.

– Так это, чего? – сообразил вдруг один из рабочих. – Это значит, нам теперя нормы повысят?

– При чем тут это? – всплеснул ручками Поспелов. – Как что – так сразу: «нормы повысят». Мы просто вам показали, какие у вас еще резервы имеются, чтобы вы сами тут прикинули, как и что. Вы, рабочие, – хозяева шахты, вот и смотрите. Я, со своей стороны, должен вам доложить, что работать, как товарищ Бурминчук, некоторые сразу, может быть, и не сумеют, но поднять выработку хотя бы в два раза вы свободно можете уже сейчас. Заработки ваши от этого только вырастут.

Народ глухо забубнил. С одной стороны, мужикам польстил уважительный тон партийного руководителя. А с другой стороны, здесь чувствовался несомненный подвох, за которым маячило именно увеличение норм. В результате недавней модернизации заработки на шахте, как ни странно, заметно подросли, и местные мудрецы полагали, что начальство спит и видит, как бы с этой лафой покончить.

После отбытия незваных гостей Слепко, громогласно высказавшись по поводу «разных горе-инженеров», вломил десятнику, стволовому и еще кое-кому, кто подвернулся под руку. Он немного успокоился, только узнав, что Западный все же вытянул сменный план. В конце концов, это был лучший участок на шахте.

Через пару дней последовал вызов в трест. Когда он вошел к Прохорову, тот приказал секретарше ни с кем его не соединять. Усадив Слепко на стул, он задумался, нервно вертя в пальцах двухцветный карандаш. Казалось, он не знал, с чего начать. Евгений Семенович демонстративно принялся разглядывать обстановку. В знакомом кабинете изменилось многое. Появилась, например, целая выставка спортивных кубков. Однако молчание таки затягивалось.