Я снова засыпаю, думая о море. Во сне Стивен занимается со мной любовью, и мирное наводнение, начинающееся, когда он прикасается к забытому мной месту, не закончится, пока я не утону.

Я знаю день, когда он влюбится в меня. Мчаться на велосипеде по дороге мимо болот: бурые болота, синее небо, продукты на багажнике. Мчаться на велосипеде между небом и болотом, покамест под тобой растет географическая карта. Вверх-вниз, долгий подъем или спуск под горку; там, где ветер — часть карты, где он пролезает внутрь линии, разделяющей землю и небо, где он отдирает землю от неба. Ветер — это кожа. Мчаться на велосипеде, и карта кажется не жесткой, а разношенной. Мили на ней разные — короткие и длинные в зависимости от того, меняется пейзаж или остается прежним. Вот день, когда он влюбится в меня.

Проволочка антигрязевого щитка проткнула молочный пакет на моем заднем багажнике, и молоко капает с велосипеда на дорогу. Молоко белым-бело. Молоко на дороге белее, чем молоко на траве. Молоко бело, как молоко, пролитое во дворе, скисшее молоко, заполняющее щели между булыжниками. Оно капает мимо колеса, а колесо немедленно разлучается с молоком, наматывая на себя длинные и короткие мили. Обернувшись, я увижу молоко на дороге. Я увижу молочный след, уходящий на вершину холма и теряющийся за горизонтом, и на вершине холма я увижу Стивена и облака за его спиной, и он будет смотреть на молоко или на меня, и он будет в меня влюблен.

Потому что, когда мы занимались любовью, ничто не умерло. Наверное, у женщин по-другому и не бывает. У женщин всегда все остается живым. Это имеет глубокий смысл. Такой же глубокий смысл, как молочные лужи на дороге между Фернесом и Леттермойрой.

Дарование Энн Энрайт отнюдь не исчерпывается ее незаурядным юмористическим талантом. Прежде всего она — поэт, чьи произведения лишь по формальным признакам считаются прозой. Ее тексты не стремятся соответствовать литературным канонам — они просто существуют и великолепно себя при этом чувствуют.

Правда, классифицировать их возможно. «Англоязычный женский магический реализм», где ключевые слова — женщина и магия. Сладостно-телесный, завораживающий, бездонный мир, увиденный с ведьмовского полета.

Есть и более знакомый нам жанр, уютный, как дедовское кресло, — «городская сказка для взрослых», повествующая, естественно, об обретенной и утраченной любви. Но мы привыкли, что сказки эти рассказываются тихим, скрипуче-интеллигентным голоском. Энрайт, напротив, захлестывает читателя стремительным потоком метафор и тащит в табуированные места: к постели полоумного отца, в ванную и туалет. Секретное оружие Энрайт — иммунитет к ханжеству.

Проза Энрайт расталкивает читателя, усыпленного условностями предсказуемого чтива. Она заставляет вспомнить, что под гладью жизни, которую мы выбираем, текут иные, странные струи жизни, которая выбирает нас.

Может, и хорошо, что к нам эта книга свалилась как бы ниоткуда, что современная Ирландия для нас — белое (точнее, зеленое) пятно с отдельными произвольными вкраплениями (серый череп Шинед О’Коннор, неистовые ноги ребят из «Ривердэнса», горький дымок очередных телерепортажей о терроризме да сонм славных призраков прошлого). Все равно действие происходит в стране без границ — в стране человеческих переживаний, где вместо ландшафта и погоды — родители, братья, сестры, коллеги, любовники…

С. Силакова