Французская буржуазия накануне войны упорно стремилась к сплочению своих сил. «Против социалистического пролетариата, — говорил В. И. Ленин, — все теснее сплачивается вся буржуазия, от радикальной до реакционной, и все больше стираются границы между той и другой… Такое сплочение — верный признак крайнего обострения классовых противоречий»[1007].

Стирание граней между буржуазными партиями накануне войны представляло характерную особенность тех лет. Общее полевение в стране привело на целое десятилетие левобуржуазные партии радикалов и «республиканских социалистов» к власти. Хозяином в стране оставалась монополистическая буржуазия. Находясь у власти, радикалы и «независимые» социалисты проводили все более реакционную, правую политику.

Накануне войны французская буржуазия стремилась использовать все свои резервы, в том числе католическую церковь. Восстановление связей с Римом, утверждал Пуанкаре, сохранит и поднимет на высшую ступень «коллективное самосознание и единство национального чувства, составляющее славу и бессмертие народов»[1008].

Перед первой мировой войной во Франции явно активизировалась деятельность реакционно-националистических элементов. Их новая организация «Аксьон франсез» («Французское действие») создала свои боевые вооруженные отряды «Королевские молодчики». С 1908 г., когда еженедельный орган «Аксьон франсез» становится ежедневной газетой, деятельность этой реакционной группы расцветает пышным цветом. Руководители газеты и организации Шарль Моррас, Леон Доде и др. считают необходимым «установление традиционной, наследственной, антипарламентской и децентрализованной монархии»[1009].

Процветавшее и ранее в Третьей республике преклонение перед армией с начала XX в. превратилось в подлинное восхваление милитаризма. «Вокруг идеи армии, — пишет французский историк Рауль Жирарде, — создавалось единство Франции»[1010]. В стране существовал культ армии. Все большее внимание уделялось вооружению армии и строительству морского флота и авиации.

В 1911 г. палата подробно обсуждала вопрос о верховном командовании армии, 59-летний генерал Жоффр был назначен главой генерального штаба Франции ^[1011]. Еще большее внимание военным проблемам уделяло правительство Раймона Пуанкаре (январь 1912 г. — январь 1913 г.), принявшее закон от 29 марта 1912 г. о реорганизации воздушного флота и морскую программу от 13 февраля 1912 г., согласно которой французский флот к 1 января 1920 г. должен был иметь 28 линкоров, 10 эскадренных разведчиков, 52 миноносца.

Культивировавшийся во Франции милитаризм имел две стороны — внешнюю и внутреннюю. Он имел сугубо классовый характер и предназначался для подавления рабочего движения. Милитаризм служит, подчеркивал В. И. Ленин, «главным орудием классового господства буржуазии и политического подчинения рабочего класса». Кроме того, милитаризм неизбежно связан с подготовкой к войне[1012].

Стремление французской дипломатии консолидировать силы Антанты, связанное с усилением агрессивности германского империализма, представляло характерную черту всей предвоенной внешней политики Франции. В первую очередь политические деятели Франции заботились об установлении самых тесных отношений с Россией в области военно-стратегической. Уже с 1909 г. ежегодно в различные военные округа России откомандировались французские офицеры, а с 1911 г. начались регулярные командировки русских офицеров во французскую армию. Еще большее внимание уделялось усилению контакта между генеральными штабами обеих стран. Если за 18 лет, с 1893 по 1911 г., состоялось всего шесть совместных совещаний штабов, то с 1911 г. они становятся ежегодными. В августе 1913 г. в Красном Селе состоялось девятое совместное совещание генеральных штабов, принявшее решение о том, что «теперь еще больше, чем раньше, ввиду значительного увеличения относительного военного могущества Германии в Тройственном союзе поражение немецких войск остается первой и основной целью союзных армий»[1013].

Параллельно между Россией и Францией велись переговоры о заключении военно-морской конвенции, имевшей целью установление согласованных действий флотов. 16 июля 1912 г. русско-французская морская конвенция была подписана адмиралом Аивеном и морским министром Григоровичем со стороны России, Делькассе и начальником морского штаба Обером — со стороны Франции. Эта секретная конвенция предусматривала совместные действия морских сил, совещания начальников морских штабов обеих стран; срок ее действия был приравнен к сроку действия военной конвенции 1892 г.[1014] Одновременно Ливен и Обер подписали «Конвенцию об обмене информацией между русским и французским флотом». «Эта конвенция, — писал Пуанкаре, — отныне устанавливает между нашими флотами постоянный и систематический контакт, и я имею честь сообщить, что правительство республики ее одобряет»[1015].

О чрезвычайной заинтересованности французского правительства в укреплении связей с Россией свидетельствует также поездка премьера Пуанкаре в августе 1912 г. в Петербург. В Париже были обеспокоены медленными темпами подготовки России к войне. Пуанкаре имел ряд бесед с русскими политическими деятелями по основным вопросам международной политики. Французская пресса весьма сочувственно отнеслась к поездке Пуанкаре и с удовлетворением отмечала общность интересов обеих стран. А сам Пуанкаре по возвращении в беседе с журналистами подчеркивал «сердечность оказанного ему приема и прочность существующих между обеими странами отношений»[1016]. Однако Пуанкаре не мог не прийти к выводу о крайней медленности подготовки России к войне и о необходимости оказать ей помощь путем предоставления нового займа. Вскоре были начаты переговоры по этому вопросу.

Консолидация сил Антанты предусматривала также укрепление франко-английских отношений. Вскоре после 1904 г. начались, как называл их Эдуард Грей, военно-морские «собеседования»[1017]. Несмотря на отсутствие письменных соглашений, Англия и Франция установили тесную связь в целях подготовки предстоящей войны против общего врага — империалистической Германии. В августе 1912 г. Пуанкаре, будучи в Петербурге, сообщил Сазонову, что между Францией и Англией имеется устное соглашение о поддержке английскими войсками Франции в случае нападения на нее Германии[1018].

Однако французская дипломатия стремилась связать свою союзницу более определенными обязательствами, и вскоре для этого представилась благоприятная возможность. Обеспокоенная ростом германского военно-морского флота, Англия сочла необходимым сосредоточить свои военно-морские силы в Северном море. Но это вызывало необходимость усилить флот Франции в Средиземном море, где проходили важнейшие коммуникации Британской империи. Французское правительство не возражало против снятия части своего флота с побережья Ла-Манша, но лишь при условии формального соглашения. Последнее было заключено в форме обмена письмами 22–23 ноября 1912 г. между Э. Греем и П. Камбоном. В эти дни хорошо информированный Извольский писал, что «существующие военные и морские соглашения в самое последнее Время получили еще большее развитие, так что в настоящую минуту англо-французская военная конвенция имеет столь же законченный и исчерпывающий характер, как такая же франкорусская конвенция»[1019]. Вскоре во Францию приехал начальник английского генерального штаба генерал Вильсон для обсуждения ряда вопросов, связанных с возможными военными действиями. Визит Вильсона был секретным, и о нем, как и о самом обмене письмами, были информированы лишь несколько человек во Франции, в Англии и в России ^[1020]. 8 марта 1913 г. была заключена секретная морская конвенция между Англией и Францией, содействовавшая дальнейшему укреплению Антанты.