Реальный мир трудно было соотнести с Facebook, потому что все в жизни происходит гораздо медленнее. А миллион пользователей Facebook незаметно превратился в два, скоро их будет три. Скромный поначалу веб-сайт родом из Гарварда теперь был всюду: на пяти сотнях кампусов; во всех газетах, которые попадались на глаза Эдуардо; во всех выпусках новостей, которые он успевал посмотреть до или после занятий. На Facebook были зарегистрированы все, кого он знал. Даже отец Эдуардо зашел на сайт, воспользовавшись его аккаунтом, и остался доволен увиденным. Facebook — это не «реальный мир», а нечто несравнимо большее. Это целая новая вселенная. Эдуардо не мог не гордиться тем, что ее породили они с Марком.

Однако за последние два месяца он почти не общался с приятелями из Калифорнии — ему звонили изредка, чтобы он помог найти того или иного человека в Нью-Йорке или поделился сведениями о потенциальных рекламодателях. Все эти месяцы он настолько мало контактировал с Марком, что даже выкроил время на создание собственного сайта — он назывался Joboozle и был неким подобием Facebook, ориентированным на поиск работы. На нем студенты могли искать работодателей, обмениваться резюме, заводить связи в профессиональной среде. Эдуардо не тешил себя надеждой, что Joboozle сможет хотя бы приблизиться по популярности к Facebook, но зато сайт скрашивал ему ожидание следующих телодвижений со стороны Марка.

И вот наконец Марк вышел на связь — пару дней назад прислал Эдуардо мейл с приглашением снова лететь в Калифорнию. Там он должен был принять участие в важной деловой встрече и ввести в курс работы нового сотрудника.

Но кое-какие слова из письма Марка насторожили Эдуардо. Так, Марк писал, что в последнее время Facebook обхаживают именитые венчурные фонды, в том числе крупнейший в Кремниевой долине фонд Sequoia Capital, которым руководит старый недруг Шона Паркера Майкл Мориц, и Accel Partners, компания из Пало-Альто, за последние десять лет заработавшая себе неплохую репутацию. Марк намекал на вероятность того, что инвестиционные предложения одного из фондов могут быть приняты. Кроме того, он упомянул, что интерес к Facebook проявляет Дон Грэм, генеральный директор Washington Post Company.

Далее Марк писал, что он сам, Шон Паркер и Дастин подумывают о продаже части своих акций и рассчитывают выручить за них по два миллиона на каждого.

Это заявление Эдуардо до крайности удивило: во-первых, из подписанных им бумаг следовало, что он не имеет права продавать свои акции — они еще очень долго не смогут поменять владельца. С какой стати тогда у Марка, Шона и Дастина взялась возможность получить за акции по два миллиона? Разве они не подписывали точно такие же документы?

И второе: чего это Марк вообще заговорил о продаже акций? С каких это пор его начали волновать деньги? И на каком основании два миллиона должны перепасть Шону Паркеру, который еще два с половиной месяца назад официально не имел к компании никакого отношения? А Эдуардо был в ней с самого начала…

Как-то все это выглядело несправедливо.

А вдруг Эдуардо просто не до конца понимал ситуацию? Быть может, при личной встрече Марк все ему объяснит. В любом случае Эдуардо решил на сей раз не давать волю чувствам — памятуя о том, что летом они сослужили ему дурную службу. Он поведет себя спокойно, разумно, с пониманием. Тем более на дворе весна, юбки становятся короче, учебе скоро придет конец…

Завтра Эдуардо совершит шестичасовой перелет, осмотрит строящийся офис, примет участие в совещании и введет в курс дела нового, пока неизвестного ему сотрудника. Можно надеяться, что с этого возобновится его нормальное сотрудничество с Марком и после окончания университета он вернется к оставленной на время роли партнера-основателя компании. Думать об этом было приятно — эта роль, предвкушал Эдуардо, поможет ему продлить студенческие годы, ибо, до каких бы масштабов ни вырос Facebook, в нем навсегда сохранится университетский дух. Facebook поможет ему оттянуть для себя — не исключено, что навсегда, — вступление в реальный мир, как его оттягивает Марк.

Согретый этой мыслью, Эдуардо спускался по ступеням библиотеки. Завтра он снова увидится с Марком, и тот ему все объяснит.

Этого момента Эдуардо не забудет никогда в жизни.

Его буквально затрясло, стоило взглянуть на документы, полученные у юриста в тот момент, когда Эдуардо переступил порог недоделанного офиса. Юрист был не тем, что в прошлый раз, а офис — не похож на прежний. Вместо студенческой берлоги в зеленом пригороде он очутился в настоящем офисном здании на Юниверсити-авеню в центре Пало-Альто, со стеклянными стенами, столами из клена, новыми современными мониторами, ковровым покрытием, даже с росписью на стенах лестничной клетки — ее создал специально нанятый местный художник — мастер по граффити. Настоящий офис. В нем настоящий новый юрист встал между Эдуардо и Марком, который сидел где-то в глубине здания за своим вечным компьютером под надежной защитой светящегося монитора.

Сначала Эдуардо подумал, что юрист просто шутит — сует новые документы на подпись, не дав осмотреть помещение, расспросить Марка о новом сотруднике и о продаже акций на два миллиона. Но, приступив к чтению, Эдуардо понял, что в Калифорнию он прилетел совсем не на деловую встречу.

Он прилетел сюда в западню.

Только через несколько минут до Эдуардо дошел смысл того, что он читал, — а когда наконец это произошло, у него побледнели щеки и похолодели конечности. Осознание катастрофы сразило его, как выстрел в упор, потрясло с головы до пят, безвозвратно уничтожило какую-то частицу его души. Никакими гиперболами, никакими прилагательными и существительными невозможно описать, что именно он испытал. Ведь он мог предвидеть, что так будет, он, черт возьми, мог различить признаки надвигающегося кошмара — но был слеп. Позорно слеп. И позорно недогадлив.

Такого он не ожидал от Марка, от своего друга, с которым они, два неказистых ботаника, сошлись на вечеринке еврейского студенческого братства, пытаясь самоутвердиться в Гарварде. Да, у них не все складывалось гладко, Марк нередко был холодным и отстраненным — но сейчас поступил совсем уж гадко.

Эдуардо считал, что это грязное и откровенное предательство. Марк предал его, уничтожил, перечеркнул все, что между ними было. В бумагах, которые он держал в руках, это читалось четко, как черные буквы граффити на стенах цвета слоновой кости.

Первым шел документ, датированный 14 февраля 2005 года, — письменное согласие акционеров компании Thefacebook увеличить объем разрешенной эмиссии до 19 миллионов обыкновенных акций. Следующий документ, от 28 марта, увеличивал названную в первом цифру до 20 890 000 акций. Третий санкционировал выпуск 3,3 миллиона акций в пользу Марка Цукерберга, 2 миллионов — для Дастина Московица и еще 2 миллионов — для Шона Паркера.

Эдуардо смотрел на эти числа и быстро подсчитывал в уме. С учетом всех этих нововыпущенных акций его доля в компании теперь и близко не дотягивала до 34 процентов. Если были выпущены только акции, доставшиеся Марку, Шону и Дастину, то его доля составляла теперь значительно меньше 10 процентов, а в случае выпуска всех разрешенных к эмиссии акций его участие в капитале компании сводилось практически к нулю.

Путем разводнения акций его выпирали из компании.

Юрист начал что-то говорить, а Эдуардо все не мог понять, какой реакции ожидал от него Марк. Не исключено, что он вообще не ожидал никакой реакции. Он мог думать, что Эдуардо давным-давно покинул компанию. Может быть, осенью, когда подписал бумаги, которые позволили сделать то, что творится сейчас. Или еще раньше, летом, когда заблокировал счет. Они с Марком функционировали в разных диапазонах, придерживались непересекающихся точек зрения.

Юрист бубнил о том, что выпуск дополнительных акций необходим, что в нем заинтересованы инвесторы, что подпись Эдуардо — это чистая формальность, поскольку разрешение на эмиссию и так существует, что все делается ради пользы компании и решение об этом уже принято…