Сестра недоверчиво посмотрела на него. У Раса была горячка, это было ей ясно. Она должна привести к нему врача.

«У тебя есть продукты в доме? — решительно спросил Рас. — Упакуй их в пакет. Быстро».

Спустя десять минут он уже держал сверток в руках.

«Повернись, Сара. Через час я снова вернусь. Ты должна поверить мне, слышишь. Я буду…»

Она метнулась мимо него и закрыла дверь, а ключ спрятала в карман своего фартука.

«Оставайся здесь, Рас! Что бы ты ни собирался сделать, сначала придет доктор Шварц и осмотрит тебя. Я уже послала за ним, и он скажет…»

Она замолчала.

Она отвернулась лишь на мгновение, чтобы закрыть окно. Когда она снова обернулась к Расу, на том месте, где он стоял, никого не было…

Еще и четвертый случай заслуживает того, чтобы рассказать о нем, потому что он был, видимо, самым невероятным и загадочным, так как затрагивал область парапсихологии, о существовании которой до сих пор никто не догадывался.

В квартире писателя Эрнста Эллерта каждый вечер в пятницу собирались молодые представители мюнхенской богемы. Каждый вносил в вечеринку свою долю, чтобы не отягощать кошелька свободного художника.

Так было и на этот раз. Они праздновали день рождения Джонни, рьяного в работе художника, который даже в веселой компании не переставал расписывать обои.

Эллерт давно отказался от того, чтобы призывать его к порядку. В таких случаях он слышал в ответ что-то вроде «невежественного тормозного механизма», словечек, звучавших для него, как «вечное проклятие.

Немного позже, как всегда, появился Генрих Лотар, о котором никто точно не знал, на какие средства он живет.

Следующим в компании был Аарн Монро, издатель небольшого журнала. Конечно, Аарн Монро было его ненастоящее имя, но он любил называться по имени героя известного утопического романа. На одни только доходы от своего журнала он жить не мог, поэтому у него была еще и гражданская профессия, о которой он упоминал с неохотой. Ему хотелось считаться человеком творчества, и поскольку он делал очень хорошие рисунки, все его таковым и считали.

И наконец, следует упомянуть еще и Фреттеля, который был достаточно умен для того, чтобы считать творчество побочной профессией. Фреттель был певцом, конферансье, устроителем, менеджером, меценатом, организатором и — врачом.

«Тема сегодняшнего вечера, — начал хозяин и быстро достал сигарету у Аарна из пачки, пока тот не заметил, — видимо, известна. Еще в прошлую пятницу Фреттель начал говорить о некоторых странных событиях, происходящих в Лондоне. Мы не нашли им объяснения. Лотар считает, что речь без сомнения идет о паранауке, в которой я, честно говоря, мало что понимаю, а потому не очень-то в нее и верю. По крайней мере, до вчерашнего дня такова была моя точка зрения».

Лотар взял маслины, которые принес Аарн.

«До вчерашнего дня? — С удовольствием жуя, спросил он. — Что это значит?»

«Что я изменил свое мнение, — ответил Эллерт и попытался заполучить маслину и для себя, что ему, однако, не удалось. Он вознаградил себя виски, пожертвованным Джонни. — Художник ведь может изменить свое мнение, если хочет».

«Это единственное, что мы можем изменить, — глубокомысленно заметил Фреттель. — Кроме, может быть, чисел запрашиваемых нами гонораров».

«Ты врач! — напомнил ему Эллерт. — Для писателей это не так просто. Наши издатели…»

«Наши издатели — это больничные кассы, — двусмысленно произнес Фреттель. Он не спеша раскурил длинную трубку, словно боялся, что и так сказал слишком много. — Вы работаете по установленным ставкам».

Аарна этот вопрос не интересовал, потому что он вообще не платил своим авторам гонораров, так как они довольствовались тем, что могли прочесть свое имя в небольшом журнале. Поэтому он бесцеремонно перебил:

«Как это ты только вчера изменил свое мнение о парапсихологии, Эрнст?»

«Потому что вчера со мной произошло нечто странное».

«Рассказывай! — потребовал Джонни и постарался завладеть виски, пока бутылка не опустела. — Может быть, это взбодрит меня».

«Вряд ли, — ответил Эллерт. — Хорошо, я расскажу вам историю, одну очень интересную историю и уже сейчас могу утверждать, что мне никто не поверит».

Он подождал, пока его гости усядутся поудобнее и закурят свои сигареты, а потом спросил:

«Что вы думаете о путешествии во времени?»

Остальные смотрели на него без воодушевления, а Аарн Монро недовольно произнес:

«Это твое хобби, правда? Ты даже писал об этом, за что все нормальные люди на тебя обиделись. Если ты спрашиваешь меня, то я считаю это химерой».

Остальные согласно кивнули. Эллерт вздохнул.

«Ничего другого я и не ожидал. Но тем не менее послушайте мою историю. Вы знаете, что я занимаюсь этой проблемой и считаю безусловно возможным осуществление мысленного путешествия во времени. Даже сон может быть таким своеобразным путешествием во времени, если он переносит нас в прошлое или в далекое будущее. Даже воспоминание о прошедшем событии также является таким путешествием во времени, хотя и в широком смысле слова».

«Момент! — воскликнул Фреттель. — Это же чепуха! Что общего это имеет с путешествием во времени? Я понимаю под этим перемещение тела человека в будущее или в прошлое. То есть я сам должен находиться в другом времени, чтобы иметь право говорить о таком путешествии».

«Правильно, — подтвердил Эллерт. — Я такого же мнения. Короче говоря: вечерами я часто часами лежу в постели и размышляю о том, не смог бы я хотя бы одним глазком увидеть будущее. Я стремлюсь к этому даже тогда, когда имею дело всего лишь с воображением. Назовите это внутренним побуждением, которому я поддаюсь, хочу я того или нет. Я уже сломал себе голову над взаимосвязями между сном, фантазией, телетранспортацией и обусловленной временем телетранспортацией. Если бы было возможно, чтобы тело следовало за разумом в другую точку, тогда было бы возможно, что оно последует за ним и в другое время».

«Молодой человек, — сказал Джонни, не выпуская из рук стоявшую на столе бутылку. — Ты обладаешь способностью совершать невозможное».

«Фокусы, — пробурчал Фреттель. — За это ему и платят».

Эллерт подождал, пока протесты стихнут. Он выглядел очень самоуверенным, и тот, кто был знаком с ним, знал, что впереди еще и другие неожиданности.

«Обстановка постепенно накаляется», — цинично заметил Лотар.

«Дальше!» — потребовал Аарн, неожиданно заинтересовавшись.

Эллерт кивнул.

«Меня интересует будущее, поэтому все мои мысли постоянно обращены к нему. Никто не знает, что будет завтра, и никто точно не знает, будем ли мы завтра существовать. В прошлом году мы два или три раза избежали всеобщей катастрофы. Атомная война — и нас нет. Это ясно каждому. Если бы не вмешался этот Родан, мы бы не сидели сегодня вместе. Несмотря на это, его называют нашим врагом. Одно это кажется мне нелогичным. Короче говоря, вчера, лежа в постели, я сконцентрировал свои мысли на будущем таким образом, что вдруг оказался в нем. Я непременно хотел знать, что произойдет через год. И я узнал это!»

«Как, прости? — воскликнул Джонни и отпустил бутылку, чем бесцеремонно воспользовался Аарн. — Ты узнал? Ты должен объяснить нам это подробнее».

«Я как раз и собирался это сделать. В то время, как мои мысли поистине врывались в будущее, я вдруг почувствовал, как во мне что-то изменилось. У меня не было времени дать этому определения, потому что все произошло слишком быстро. В моей комнате стало темно. Несколько секунд — может быть, это была вечность — я летел в полной темноте, потом вокруг снова стало светло. Комнату освещало солнце. Я сидел на постели».

«Ты наверняка был пьян, — предположил Джонни.

Эллерт покачал головой.

«Подожди, мой друг. Я еще не закончил моей истории. Итак, был день, и светило солнце. Я встал и удивленно огляделся вокруг. Сначала я подумал, что в результате напряженных размышлений я действительно заснул, и теперь наступило утро. Но потом я обратил внимание, что нет двух картин. Кстати, твоих, Джонни. Зато висели две другие, такого же размера, на том же месте. С монограммой Аарна…»