— Единственный пример ненормальности, известный мне в семье Хандлей,— это брак Рекса с Люси, этой девкой из кино... Посмотришь — сама кротость и голубиная нежность, а внутри у нее сам черт не поймет, что творится!

Шанс оставил свою машину на Десятой авеню уже почти в половине второго. Возвращение из Лаксвилла было приятным и успокаивающим. После душного и жаркого дня ночь особенно радовала прохладой. Визит к старому Беву Уотсону вселил в Шанса надежду, ему казалось, что недоразумение почти ликвидировано. Но, конечно, с Люси никогда ничего наперед не знаешь...

Дав возможность старику отвести душу и обругать Люси всеми скверными словами, какие ему в тот момент пришли ка ум, Шанс принялся выяснять интересующие его подробности. Сестра Бева, мать Рекса, умерла через пять лет после своего мужа. Рексу тогда было одиннадцать лет. Его единственный родственник, дядюшка Уотсон, поместил его в школу Хот Кисс, где он сам в то время преподавал и где Рекс проучился до отъезда в Йель. Бев был для него не только опекуном, но и лучшим другом. Мать Рекса умерла после длительной, тяжелой болезни, она частенько разговаривала с братом о будущем своего сына. Если бы она знала о каких-то хронических заболеваниях в семье, она бы непременно все рассказала Беву, чтобы он помог Рексу.

То, что она ничего такого не говорила, пожалуй, лучше всего разоблачало ту напраслину, которую возводила на сына Люси. Остальное должен был дополнить Джералд Браун, если ему удастся что-то обнаружить в военных и медицинских архивах.

Если же он там не найдет подтверждение слов Люси, тогда молодой человек сможет противостоять деспотизму матери.

Шанс не торопясь шагал к зданию, где помещался и театр, и его квартира. Подходя уже к Восьмой авеню, он ясно увидел красный огонек сигареты, которую кто-то курил под аркой входа. Шанс невольно насторожился. В такой час в этом квартале еще часто встречались сомнительные личности. Он обернулся, нет ли кого-нибудь поблизости.

Он уже находился в нескольких ярдах от входа, когда красная точка, описав в воздухе дугу, упала на мостовую, а тень человека замерла у дверей.

— Это вы, патрон? — послышался голос.

Голос Хемингуэя.

Шанс удивился: в этот час Хемингуэю полагалось быть в театре, а не улице.

— Что вы здесь делаете? — воскликнул Темпест.

— Жду вас,— ответил Хемингуэй, роясь в кармане в поисках новой сигареты.— Полагаю, вам необходимо чем-нибудь подкрепиться.

Шанс обеспокоенно посмотрел на ночного сторожа. Руки у человека не дрожали, зажигая спичку. Не было похоже, что он выпил, однако же он почему-то покинул свой пост!

— Мне ничего не надо,— отрезал Шанс, идя вперед.

— Я позвонил в гараж, там ответили, что вашей машины еще нет. Тогда я спустился сюда.

Хемингуэй схватил его за рукав.

— Послушайте, патрон, вам надо выпить...

—- Какого дьявола вы меня задерживаете?

— Вас ждет страшная неприятность... Вот почему я советую предварительно заглянуть напротив, в бар.

— Пожар? — ахнул Шанс. Огонь был для него самым настоящим кошмаром. Подсознательно он всегда опасался именно пожара, особенно во время спектакля.

— Нет, не пожар. Дело не в театре. Но тем не менее это очень серьезно. Ну ладно, входите, я все объясню.

Шанс почувствовал, что Хемингуэй все же тянет его в маленький бар.

— Двойной «Бурбон» и рюмку джина,— распорядился он.— Вообще-то мне не следовало выходить из театра. Точнее, я не имел права... но ищейки не знают про заднюю дверь из подвала...

— Какие ищейки?

— Полиция. В театре их полно. Пейте!

И Хемингуэй придвинул хозяину бокал:

— Скажете вы, черт подери, что случилось, или нет? — разъярился Шанс.

— В половине двенадцатого ночи мадам Тауэрс упала на сцену со сценического перехода. Ну, а это почти тридцать футов высоты, так что она разбилась насмерть.

— Люси?

— Да нет, мадам Тауэрс,— чуть ли не по слогам сказал Хемингуэй, глядя в глаза Шансу.— Старая миссис Тауэрс, бабушка Люси.

Шанс с открытым ртом смотрел на бородача Хемингуэя. Он знал, что мадам Тауэрс не выходила из своей квартиры на Пятой авеню вот уже лет двенадцать. Каким образом могла она очутиться на узеньком металлическом мостике, именуемом «кошачьим переходом», над сценой театра ночью, в воскресенье? Этим мостиком не отваживались пользоваться даже молодые артисты, а пожилые вообще обходили его стороной...

— Она приехала в театр к девяти часам,— сказал Хемингуэй,— позвонила в вашу квартиру. Я вышел и очень удивился, увидев старую миссис Тауэрс.

— Как вы ее узнали?

Хемингуэй усмехнулся.

— Само собой разумеется, она мне об этом сказала. Бедная старушка! Ведь она совершенно глухая, а из-за бороды ей было трудно понимать меня по губам. Она сама так сказала. Ну, а в остальном симпатичнейшее создание, прямая, остроумная!

— И она была одна? Но вы-то понимаете, Хемингуэй, что уже многие годы она не выходит из дома?

— Она приехала в такси, которое ее ожидало у тротуара. Сказала, что ей срочно нужно вас видеть!

— Не объяснила, почему?

— Нет. Я не заметил, когда вы уехали. Мы с ней поднялись наверх, я позвонил, а когда мне не ответили, пришлось сознаться, что я не представляю, куда вы девались и где вас искать. Ведь дело шло к ночи, верно? Она попросила разрешения вас подождать. Уважая ее возраст и то, что она бабушка Люси, я решил, что ее надо впустить к вам в квартиру.

— Вы были совершенно правы.

— Я открыл ей дверь, устроил ее в мягком кресле. Музыку не стал включать. Она попросила отпустить такси. Решила, что вы вызовите другое, когда ей будет пора уезжать. Я спустился вниз и отправил шофера, обошел помещение и отправился вздремнуть, как обычно во время перерыва. Это удобное время: в театре затишье, а на улицах еще многолюдно. Миссис Тауэрс я показал звонок, которым она может вызвать меня в случае необходимости, поэтому был совершенно спокоен.

Хемингуэй передохнул и продолжал:

— Я проснулся от шума падения какого-то тяжелого предмета на сцене. Когда я вскочил, в здании раздался женский крик. Я бросился в театр. Сигнальные лампочки горели, вроде бы не было никаких нарушений. Но примерно в третьем ряду неистово кричала молодая особа. Это была сестра Люси Тауэрс, Анна.

— Анна?

— Одновременно со мной откуда-то из глубины театра прибежал человек, отрекомендовавшийся потом доктором Брауном... Вы его знаете?

— Конечно, жених Анны, один из моих друзей. Но он-то как попал в театр?

— Понятия не имею, как это могло быть. Не знаю — и все! — упрямо повторял Хемингуэй.— Причем они были не одни. Пока я разбирался, что к чему, откуда-то появился Джеф с молодой женой.

— Господи Боже мой! И вы не знаете, как они вошли в помещение? Вы сказали, что оставили миссис Тауэрс у меня в квартире и обошли помещение. По-видимому, вы не все осмотрели?

— В том-то и дело, что я всюду побывал. Решительно все двери были закрыты... Потом мы проверили весь театр с полицией, они подтвердят, что все было закрыто. Войти могли только вы сами да мисс Дженсон, потому что и у вас, и у нее есть собственные ключи.

— Точно так же, как у вас,— заметил Шанс.

— Правильно, но я-то уже находился внутри, и ключи были при мне.

— Может быть, вы оставили открытой входную дверь, когда ходили отпускать такси?

— Нет, мое дело тщательно проверять все замки и двери, так что я это делаю уже совершенно автоматически,— убежденно ответил Хемингуэй.— Ручаюсь, дверь была закрыта.

— А как же тогда могли войти Анна и все остальные?

— Они утверждают, что дверь была открыта,— спокойно ответил Хемингуэй.— Якобы им надо было вас видеть, они приехали и увидели незакрытую дверь. Поднялись наверх, позвонили к вашу квартиру, но миссис Тауэрс, конечно, ничего не слышала.

— Очевидно, вы все-таки оставили дверь открытой!

— Я твердо знаю, дверь была заперта. Сейчас полиция допрашивает мисс Дженсон. И ждут вас. У вас же второй ключ, вам потребуется алиби. Поэтому я и поджидал вас на улице.