Последний вопрос относился уже к Шансу.

— Конечно,— ответил тот.

— Могу ли я видеть дочь? — сухо спросил советник.

— Я ее предупредил, что вы здесь. А в остальном — решать ей.

Через несколько минут, когда Полхэм и Шанс остались вдвоем в кабинете, капитан вытащил из ящика стола бутылку «Бурбона».

— В отношении сна бабушка еще надвое сказала, но выпить я должен немедленно! — сказал он.— Чертовщина какая-то! Вам налить?

— Да, пожалуйста,— согласился Шанс, поглядывая на часы. Была уже половина девятого.

Полхэм налил виски в два стакана и принялся неистово протирать глаза рукой.

— Скажите, Шанс, вы лучше знаете Люси. Ее исповедь звучала правдоподобно, не так ли?

— Да.

— Но можно ли ей стопроцентно доверять? Ведь она актриса!

— И это верно, однако, как мне кажется, в основе ее рассказа лежат подлинные факты. Но поручиться, что она не приукрасила их и что за ними ничего другого не скрывается, я не могу, как бы правдиво Люси все это ни рассказывала...

— Тем более, теперь я убедился: добровольно, так сказать, по собственной инициативе, она ничего не расскажет... Вот и приходится сразу же констатировать — нам мало что известно! Старая истина: убийцу не поймаешь, развалившись в удобном кресле и перебирая известные факты, как колоду карт. Так делается только в детективных романах. Пока достоверным является лишь то, что у нас на руках два трупа, причём один наверняка убит, а второй — под вопросом. Ну и три анонимных письма, которые, возможно, написал Хемингуэй, хотя это мне не кажется убедительным. Но если да, тогда он же изрезал и портрет Люси. И, главное, ни одного свидетеля... Что еще? Двадцатилетней давности история о половых извращениях и вполне понятная в тех условиях жизни ложь Рекса Хандлея. Незаконный сын, чувства которого нужно всячески щадить. Кстати, кто знает, что он незаконный? А? И единственный человек, тесно связанный с двумя жертвами,— сама Люси, имеющая оба раза убедительное алиби...

Шанс грустно покачал головой.

— А что мне сказать Джеффри, если он по вашему совету обратится ко мне?

Полхэм подошел к окну.

— Был бы он мой сын, я бы ему давно рассказал все, если только это действительно правда, а не выдумка, прикрывающая нечто постыдное в прошлом Люси. Один Рекс мог бы сказать, так ли все было на самом деле. Люси, конечно, будет всеми силами держаться за свою версию, и Джефу нужно ее знать, чтобы не слитком строго судить свою мать...

Шанс вскинул голову.

— Надеюсь, вы не подозреваете Джефа? Ведь вы говорили о двух убитых. А ведь у Джеффри нет алиби на то время, когда была убита миссис Тауэрс. Предположим, она открыла ему тайну его отца? Возможно, он не хотел, чтобы она стала всеобщим достоянием? Джеф все время бродил возле театра...

— Прошу простить меня,— не слишком-то вежливо прервал его Полхэм,— мне сейчас нужны факты, факты весомые, которые могут ответить на конкретные вопросы. Например, где то оружие, которым убит Хандлей? Боюсь, от наших рассуждений нет никакого толка. Возвращайтесь-ка домой, мистер Темпест, устройтесь поудобнее в кресле, поднимите повыше ноги, тогда можете дать волю своему воображению. Ну а я займусь отпечатками пальцев в жилище Хемингуэя. Да, нужно отправить эксперта посмотреть портрет Люси. Тот, кто его порезал, наверняка страшно спешил и не мог быть осторожен. Так что отпечатки должны остаться...

— Только учтите, в театре больше нет ночного сторожа. Предупредите вашего сотрудника, чтобы он звонил в мой звонок... А я, вернувшись домой, прежде всего суну под кран голову...

Вместе с Шансом в машину сел молодой инспектор Чарлз Томпкинс. В руках у него был маленький чемоданчик со всем необходимым для дактилоскопических исследований.

— Обработка писем ничего не дала, на них нет никаких следов. Тот, кто их состряпал, не новичок, знает все тонкости опознавательной методики. Будем надеяться, что портрет даст нам какую-нибудь ниточку...

Шанс уселся поглубже и откинул голову на сиденье.

Это и правда какое-то необыкновенное дело... Он стал припоминать, как все началось. При каких обстоятельствах пришел к нему три года назад Хемингуэй? Ведь первому встречному не поручишь охрану театра! Ночной сторож отвечает за декорации, реквизит и прочее театральное имущество стоимостью в несколько сот тысяч долларов... Несомненно, Хемингуэй представил ему солидные рекомендации. Но какие же?

Шансу смутно припомнился разговор с одним из его актеров, Тимом Хорхоном, который в то время только что вернулся из турне по Японии, где и повстречался с Леем Кингом... Да, да, он сказал, что Лей — тоже актер, которому сильно не повезло в жизни. Потому что он сильно пил. Но теперь он полностью излечился, а возвращаться на сцену уже поздно... Кинг приехал в Америку и попросил Хорхона устроить его на какую-нибудь маленькую должность в театре. Совершенно верно, Хор-хон и рекомендовал Хемингуэя... По всей вероятности, Рекс хотел быть поближе к Люси, раздумывал Шанс. Вот он и устроился в тот же театр, где работала она...

Можно представить, какими кошмарными были эти три года для Люси. Каждое утро она со страхом думала, что принесет ей этот день, что предпримет Хемингуэй... Впрочем, она ведь сказала, что почти сразу же он стал для нее тем же, что и для остальных. Но все равно она не могла быть спокойна. Отсюда, конечно, и ее нервозность, и те вспышки, которые все приписывали ее дурному характеру.

Машина остановилась перед театром «Темпест». Шанс и Томпкинс вышли. У входа их ожидали Джералд Браун и Вуди Мейер, режиссер.

Вуди сделал несколько шагов им навстречу.

— Я прочитал в газете о трагической гибели Хемингуэя,— сказал он,— и подумал, что театр остался без ночного сторожа. Не знаю, какое решение вы приняли, но я посчитал необходимым приехать.

— Вы просто сокровище... Не могли бы вы сегодня переночевать в театре? А завтра мы что-нибудь придумаем.

— Конечно, могу.

— Я вижу, с вами и доктор Браун?

— Да, он ждет вас.

Шанс представил Томпкинса и попросил Вуди проводить его в кабинет, чтобы тот сразу же приступил к делу, сам же он подошел к Джералду.

— Приехал сотрудник научно-технического отдела управления проверить отпечатки пальцев на портрете Люси,— пояснил Шанс Брауну.

Из кармана доктора торчала газета, значит, он был в курсе последних событий.

Молодой человек посмотрел вслед инспектору, вздохнул и пробормотал:

— Как-то неудобно заставлять его возиться с отпечатками...

Но Шанс пропустил мимо ушей эту интересную фразу доктора, потому что был все еще во власти грустной истории Люси.

— Знаете, Джералд, у меня впечатление, что в скором времени Люси придется обратиться к вам за советом. Она только что рассказала нам такие подробности о своей замужней жизни, что я до сих пор не могу опомниться. Не знаю, имею ли я право пересказать все это вам, но считаю, что вы, как врач, должны об этом знать.

— Не надо мне ничего рассказывать! — отрезал Джералд каким-то чужим, деревянным голосом.— Сначала послушайте, почему я приехал сюда. Совсем не для того, чтобы выслушивать россказни Люси...

— Да?

— Шанс, я в большом долгу перед вами и не знаю, как...

— В каком долгу? Разве вы брали у меня деньги? События последних дней настолько выбили меня из колеи, что я стал необычайно рассеянным и ничего не помню.

Рот Джералда искривился то ли в гримасе, то ли в попытке улыбнуться, но глаза оставались грустными.

— Вандал, который изрезал портрет Люси, я, Шанс...

На свете много самых невероятных вещей, но случаются такие, перед которыми разум капитулирует, отказываясь верить, что это правда.

Шанс взглянул на Джералда и расхохотался.

— Ну, старина,— сказал он,— я уже достиг такого возраста, когда сказки или небылицы меня не интересуют!