— Народ владимирский! Бояре, купцы! Вот они, супостаты, злодеи, перед вами! За все обиды ваши им отплачено сполна! Как вы и требовали!

Юрята рассчитал верно. Вид злодеев, лишенных глаз, сделал свое дело. Шум толпы становился все тише. Русский человек на раненого и перевязанного руку поднять не может. Ростиславичи же представляли теперь зрелище жалкое. Обвисшие всей тяжестью тела в руках дружинников, в белых окровавленных повязках, они больше не были врагами. Возмездие свершилось. Толпа еще шумела возбужденно, но уже не грозно.

И тут раздался голос великого князя. Вся тысячная толпа, разом забыв о своих жертвах, затихнув, обернулась к княжескому крыльцу.

— Честные горожане владимирские! Супостаты наказаны вами! Слезы и кровь ваши отлились им сполна! И все враги земли нашей пусть знают: будет и с ними так же! Спасибо вам, дети мои!

Всеволод поклонился. Кланяясь, успел посмотреть в сторону темницы. Обоих Ростиславичей уже затаскивали внутрь, закрывали дверь. Снова тысяча глаз смотрела на князя, пытаясь осознать сказанное. И тут раздался восторженный голос:

— Слава князю!

И тотчас же поднялись вверх сотни рук, восторженно потрясая оружием:

— Слава! Слава! Нашему князю слава!

Всеволод выпрямился, он теперь стоял гордо — он был их единственной надеждой и защитой, великий князь Владимирский. Не глядя, зная, что где-то там, сбоку, его знака ждет кравчий Захар, он махнул рукой. Потом все же взглянул искоса. Помощники Захара — дворовая челядь — выносили и начинали расставлять длинные столы, выкатывали из открытых дверей бочки с медом, пивом, выносили кадки с соленьями, размещали между столов. Всеволод, пересиливая шум, прокричал:

— Прошу отведать угощения моего, закусить чем Бог послал! Выпейте за мое здоровье, люди!

Столы уже были замечены толпой, и она, радостно гогоча, валила к ним, взгромождала на них бочки. Всеволод с удивлением заметил, что многие прихватили с собой чарки, черепки, кое-кто и целый ковш. Все это было пущено в ход, уступив место засунутым за пояс топорам и заправленным за голенище ножам. Возле темницы уже расчистилась площадь, и дружинники волокли три изувеченных тела, чтобы погрузить их на телегу. На тела эти уже никто не смотрел, словно не хотели портить себе неожиданный праздник.

К крыльцу подошел тысяцкий Никита, поклонился в ноги князю:

— Государь, прости! Пришлось мне идти с ними, а то разорвали бы меня.

— Так уж и разорвали, — холодно сказал Всеволод. — Вот ты их и повел, чтобы они меня, твоего князя, вместо тебя разорвали…

— Не гневайся, великий княже! На супостатов твоих их вел!

— Ты зачем поставлен? Порядок рядить в городе. А ты мятежу потакал! — Всеволод погрозил Никите кулаком. — Про это мы еще поговорим, тысяцкий. А сейчас — иди, пей с народом. Да уводи их. Княгиню напугали, а она дитя носит под сердцем.

У крыльца собрались бояре — Федор Ноздря, Завид, Обрядич, лица виноватые. Как оправдание, они держали перед собой — чтоб не упал — мертвецки пьяного Мирона Дедильца. Когда успел-то? Переживает смерть Петра все-таки, хоть и клял его при народе всечасно.

— С вами, господа бояре, завтра поговорим. Сейчас идите, помогайте тысяцкому, чтоб порядок был. И еще, бояре. Вы мне весь убыток возместите, отчитаетесь перед Захаром. Прощайте на этом.

Часа через два стараниями тысяцкого двор начал освобождаться от народа. Бояре увели свою челядь. Прочие владимирцы, не находя больше питья в пустых бочках, потянулись с княжеского двора в город — догуливать. Тащили под руки тех, кто не мог идти.

Юрята, видя, что все кончается хорошо, перевел дух. Заперев перевязанных, чудом уцелевших Мстислава и Яро-полка и отдав распоряжения охране, Юрята прошел во дворец. Дружина уже разошлась, оставался лишь небольшой отряд сверх того, что полагалось для несения службы. Дворцовая челядь утаскивала столы, катила пустые бочки, прибирала двор. На том месте, где валялись трупы, кто-то разбросал свежие опилки, и только они, пожалуй, напоминали о случившемся здесь убийстве.

На крыльцо дворца вышел Ратишич, увидел Юряту, позвал:

— Юрята! Пойдем, князь тебя кличет.

Всеволод сидел у себя в покоях, в светлой горнице, задумчивый и тихий. Увидев подручника, нахмурился.

— Глаза им сам выкалывал?

Юрята огляделся: они с князем были одни. Успокоил:

— Не выколол, княже. Кожу только надрезал. А сейчас они уж тебя благодарят, верно.

Всеволод облегченно вздохнул, засмеялся.

— Ну, спасибо, брат. Ловко ты. Однако пусть все так и думают — выколол. — Он снова нахмурился. — Отпустим их, так они, если не дураки, прозреют. Еще, глядишь, в святые попадут.

— Такое может случиться…

— А попадут в святые — стало быть, я злодей. Еще и войной пойдут опять, а, Юрята?

— Думаешь, государь, им мало показалось?

— Мало не мало, а увидишь. А я вот о чем думаю. Ты народ владимирский сегодня видал?

— Государь…

— Силы много в народе. Это нам на руку. Пора уж нам силу свою всем показать. А то съедят. Князь Святослав — первый. Да и земляки твои, новгородцы, не нравятся мне.

— Новгородцы, государь, поди, только себе и нравятся. Страха в них нет — живут сегодня так, завтра — этак. На мосту через Волхов то и дело у них бой. — одна половина города другую бьет. Поэтому я от них ушел к брату твоему, князю Андрею. Новгород сегодня одного князя зовет, завтра его палками прогоняет — зовет другого. А княжеская власть должна быть сильной. Дозволь сказать тебе, государь.

— Говори. — Всеволод внимательно слушал.

— Сегодня обошлось все — Божья Матерь, наверно, помогала нам.

— Да и ты постарался, — засмеялся Всеволод коротко.

— Сегодня помогла Заступница, а завтра? Этак они повадятся ходить, когда им что не понравится. Народ избаловать можно… Так что, государь, твоя воля, а оставлять этого нельзя. Накажи тысяцкого, накажи бояр, старост — чтоб впредь неповадно было. Ты — один у нас князь. Накажи сурово. Так накажи, чтоб и помыслить не могли на князя своего оружие поднимать. Хочешь — меня пошли, мне поручи.

— Я об этом думаю, — сказал Всеволод. — Твоя правда, друг сердечный. Спасибо тебе за сегодняшнее. Завтра утром приходи, да пусть твои люди расскажут, кто из бояр что народу говорил, кто подстрекал. С тобой да с воеводой подумаем, кого наказать. Я сегодня устал что-то. Да и скоро темнеть начнет. Прощай.

Юрята, сходя по ступенькам крыльца, тоже почувствовал усталость: прошедшую ночь не спал, да и денек выдался — не дай Бог. Дойти скорее до дома да спать завалиться. Мальчишки, наверное, ждут. Да и Любава извелась вся. Улыбнулся про себя: сегодня ей от него ночью толку мало будет, греховоднице.

Любава сама открыла ему дверь, хотела броситься на шею, но остановилась, попятилась. Добрыня и Бориска тоже не подходили, стояли, глядя расширенными глазами.

Что такое, подумал Юрята. Оглядел себя. Ох, забыл совсем. Пятна крови были на груди, на полах кафтана, на рукавах. Кровь, везде кровь.

Как предсказывал великий князь, так и получилось: слепцы прозрели. Разумеется, это произошло не где-нибудь в безлюдном месте, например, на лесной дороге, вдали от людских взоров, где чаще всего происходят подобные чудеса. Прибыв в Смоленск, где они попали под покровительство миролюбивого и добродушного князя Романа, они заказали в церкви Святого Глеба молебен в честь спасения душ своих от злодея Всеволода. Слепые князья, возимые на открытом возке, вызывали огромное любопытство, и к этому молебну в церкви и вокруг нее собралось множество народа. Во время службы коленопреклоненные князья вдруг оба схватились за головы, сорвали с себя повязки, и — о, чудо! — они видят! Об этом чуде говорилось вскоре по всей Руси. Оно настолько способствовало славе князей, что им уже мало кто припоминал их прошлые «подвиги».

Больше того — в конце осени в Смоленск прибыло посольство из Новгорода Великого. Весть о чудесном прозрении докатилась и до новгородцев, и они на большом вече постановили призвать Ростиславичей к себе. Своего князя, Всеволодова племянника Ярослава, с позором выгнали и, как бы в насмешку, поставили княжить в Волок Ламский, держа его там чуть ли не под охраной. Мстислав стал князем новгородским, а Ярополку дали Торжок. Таков был Новгород: ради прихоти своей, ради удовлетворения своего тщеславия он с легкостью пошел на разрыв со Всеволодом, хотя от великого князя Владимирского во многом зависело благополучие Новгородской земли.