Удалой поразмыслил и решил воспользоваться народной любовью к своему отцу. Он внезапно осадил Торжок — ключевой город Новгородской земли, из которого недавно волею великого князя был изгнан брат Удалого — Владимир Мстиславич. Взял Торжок, заковал в цепи Святославова наместника и тут же послал своего боярина в Новгород. Боярин, прибыв в древнюю столицу, передал мужам новгородским желание своего господина стать их князем. Мстислав сообщал, что не может спокойно смотреть, как владимирский князь попирает права народа, как его бояре и тиуны грабят новгородцев. Напоминал горожанам о том счастливом времени, когда ими управлял его отец, ныне лежавший в могиле у Святой Софии. И конечно, обещал — в случае если новгородцы его призовут, — восстановить их вольности и быть им в дальнейшем надежной защитой.

Нечего и говорить, что Новгород встретил предложение Мстислава Мстиславича ликованием. Юный князь Святослав вместе со своими боярами был извлечен из княжеского дворца. Всех их не убили потому лишь, что находились в радостном настроении по случаю прибытия нового князя. Святослава! с боярами поместили в архиерейском доме, послали к Мстиславу сказать, что путь свободен и княжеский стол дожидается его. Через несколько дней под восторженные крики Мстислав Удалой въехал в Новгород.

Он не стал, однако, предаваться радости: понимал, что поднял руку на великого князя, который не прощает обид. Мстислав начал готовиться к войне, объявил об этом горожанам, и очень скоро было создано ополчение, способное противостоять великому князю. Предупреждая удар Всеволода, Мстислав двинул свои полки к границам Владимирского княжества.

Навстречу ему двинулась рать под началом Константина Всеволодовича.

Но прежде битвы великий князь поручил Константину предложить мир. Всеволод Юрьевич по-прежнему не хотел воевать с новгородцами, против которых у него было гораздо более действенное оружие, чем меч, оружие это было — хлеб. Да к тому же великий князь боялся за Святослава— ведь его могли убить, узнав, что началась война.

«Ты мне сын, а я тебе отец, — велел передать Мстиславу великий князь. — Отпусти Святослава, а я отпущу всех новгородских торговых людей. И будем жить в мире и согласии». Мстислав был доволен. Он без промедления доставил Святослава и его бояр к князю Константину. Обе рати разошлись, не обнажив мечей. Мстислав возвратился в Новгород победителем, а Константин привел Святослава к отцу.

Великий князь знал, что все равно Новгород покорится ему. Так было уже много раз — оголодав, новгородцы признавали, что дружба с великим князем выгоднее вольностей. Святослав вернулся домой невредимым — чего еще желать любящему отцу?

Всеволод Юрьевич стал мало внимания уделять как рязанским, так и новгородским делам. Появилась другая забота: великий князь решил вступить во второй брак.

Он чувствовал себя еще вполне сильным мужчиной, ему надоело одиночество, и, в конце концов, ему просто захотелось обладать свежей юной девушкой — ласкать ее, баловать, может быть, выполнять ее прихоти, если они не окажутся чрезмерными. Ему захотелось жениться, чтобы избежать греха плотского, на который его все время тянуло. Хотел доказать сыновьям своим, что еще молод и полновластен.

Сыновья не стали возражать. Только Константин, как и ожидал великий князь, был заметно огорчен: он до сих пор в душе своей неразрывно связывал отца с памятью о матери. Хотя и был взрослым уже мужчиной и должен был понимать, каково жить одному. Наверное, думал, тоска по своей женщине свойственна лишь молодым, а в возрасте великого князя о многом пора бы и забыть.

Итак, о намерении было заявлено. Теперь оставалось найти подходящую невесту.

Едва ли не вся Русь вскоре знала, что великому князю владимирскому понадобилась молодая княжна. Отцы, имевшие взрослых дочерей, засуетились. Шутка ли — породниться с великим государем! Во Владимир отовсюду потянулись посольства — выведать, как и что. Вслед за посольствами поехали князья. Прибывали в стольный город вместе с семьями — женами и детьми. А как еще можно было устроить, чтобы взгляд великого князя остановился на которой-нибудь из дочек? Были и такие, что приезжали по прямому приглашению: сведения о красавицах поступали к Всеволоду Юрьевичу исправно, и он желал убедиться — правдивы ли они? Глаза разбегались от такого количества девичьей красоты. Из множества выбрать было трудно, казалось, следующая девушка будет еще лучше.

Всеволод Юрьевич остановил свой выбор на дочери витебского князя Василька Брячиславича. Ей было пятнадцать лет. Звали ее Любовь.

Великого князя было не узнать — он словно помолодел на добрых два десятка лет, если не телом, то душой. Стал веселым, чего давно уже не видели люди, окружавшие его. Во время ожидания и подготовки к свадьбе непривычно оживлялся, и странно было видеть его увлеченным не государственными, а мелкими личными заботами: придирчивым выбором одежды, подарков для невесты, подробным обсуждением свадьбы и свадебного пира, переустройством и украшением покоев для будущей княгини. За последние годы женская половина из-за болезни, а потом и смерти княгини Марьи успела потерять уют, который был так мил сердцу молодого Всеволода Юрьевича.

Кроме своей женитьбы, его сейчас ничто не занимало — ни Ольговичи, ни Новгород, ни Рязань, ни Галич. Во Владимире всем распоряжался вместо великого князя боярин Михаил Борисович. В Суздале — Георгий, в Ростове — Константин. В сущности великий князь мог и не заниматься делами своего государства: везде повелевало уже одно его имя. Люди, враждебные владимирскому князю, его не беспокоили: одни завязли в киевских и галицких дрязгах, другие на время были умиротворены, третьи и вовсе сидели под замком, не имея возможности вредить. Так отчего же не заняться своей собственной жизнью, отчего не попытаться увидеть в этом наслаждение не меньшее, чем дает великая власть? И что может порадовать больше, чем воз-вращение молодости, пусть кажущееся, но так ясно ощутимое!

Невеста была хороша. Она не походила на княгиню Марью в юности — второй такой, наверно, и не было, даже отдаленно похожей. Но Всеволод Юрьевич и не искал похожую на Марью, ему это даже в голову не приходило.

Княжна Любовь Васильковна была невысокого росточка, чересчур, может быть, пышная и отличалась необыкновенной красотой лица, словно нарочно написанного неким живописцем по образу любовной мечты. Свою судьбу она приняла спокойно, даже мужественно — не проронив ни единой слезинки, когда ей была объявлена воля отца, бывшая, по существу, волей великого князя. Если и была огорчена и напугана, то виду не подала. Хотя к своим пятнадцати годам успела ощутить на себе, как что-то привычное, взгляды молодых мужчин и юношей, жаркие и просящие, и наверняка много думала об этих взглядах, а отдаться ей предстояло человеку на сорок лет старше ее. Было у княжны достаточно гордости и честолюбия, чтобы разом отбросить, как ненужный хлам, все мысли о молодом муже; она уже заранее полюбила старого великого князя — за его огромную власть и за то, что он делает ее великой княгиней.

Свадьбу устроили осенью, вскоре после того, как князь Георгий с победой вернулся во Владимир, разбив Глебовичей под Москвой. По случаю бракосочетания отца все сыновья собрались в родительском доме — впервые с того дня, когда провожали в монастырь княгиню Марью. Из Ростова прибыл Константин, державшийся замкнуто и от этого выглядевший слегка надменным. Он был уже отцом двух сыновей-погодков: родившегося в прошлом году первенца и первого внука великого князя назвал Всеволодом, а только что появившегося на свет второго сына — Василием. Но казалось, что положение ростовского князя, взрослого человека и отца семейства не сделало Константина более терпимым. Он с раздражением смотрел на великого князя, считая его женитьбу глупой старческой выходкой, нарочитым проявлением деспотического своеволия. Князь Георгий, счастливый победитель, наоборот, относился ко всему со свойственным ему благодушием и даже был доволен, что его мачеха так соблазнительна и моложе пасынка на пять лет. Князь же Ярослав, которому Любовь была ровесницей, украдкой посматривал на нее и, когда встречались их взгляды, краснел.