Хогарт был прав. До чего же она занудна.

— Я отпущу вас домой, если вы ответите на мои вопросы, — обещаю я ей, мелодраматично вздыхая. — Честное слово. — Я, естественно, забываю уточнить, когда именно отпущу ее. В таких случаях неведение блаженно.

— Зачем вы приехали в Лондон? — повторяю я.

— Повидать свет, — отвечает она, икая. Надо понимать — найти красивого, богатого мужа, хотя у меня не укладывается в голове, какими достоинствами эта капризная, до мозга костей буржуазная девчонка из Миннеаполиса могла бы заинтересовать серьезного лондонского джентльмена.

— Вам нравилась ваша кузина?

— Что вы хотите сказать? Она моя родственница, и все тут.

— Она была вам как сестра? Или она была умнее, красивее, обаятельнее?

— Не была она красивее, — протестует Джун. — Все говорили, что я красивее. Но у нее были большие зеленые глаза, и все мальчишки сходили по ним с ума.

Даже сейчас, даже здесь Джун все еще ревнует. Я прикусываю язык, чтобы не заговорить о тиаре.

— Где сейчас ваша кузина?

— Не знаю, — отвечает Джун, снова заливаясь слезами. — Понятия не имею. Кто вы такой, скажите же? Чего вы хотите? Зачем вы здесь?

Кто ты такая? Зачем ты здесь?

— Я хочу знать, что случилось с вашей кузиной.

— Она вышла замуж, — шепчет Джун. — Пошла на костюмированный бал без меня, познакомилась с мужчиной и сбежала, и вышла замуж, и бросила меня на произвол судьбы. — Она начинает рыдать по-настоящему, точнее, пронзительно скулит. Меня так бесит ее вой, что я затыкаю ей рот кляпом и ухожу налить себе виски. Джек сидит в соседней комнате и качает головой. Я отпиваю немного и возвращаюсь. Белладонна сидит на полу, она завернулась в свой черный хитон и не шевелится.

Я склоняюсь к плечу Джун.

— Хотите, чтобы я вынул кляп? — спрашиваю я, и она кивает. — Вы будете хорошо себя вести? — Она кивает еще усерднее. На всякий случай я выхожу, оставляя Джун медленно кипеть, допиваю виски и, чтобы успокоить нервы, читаю главу из «Последнего из могикан». Потом возвращаюсь к Джун и вынимаю кляп.

— Вам это не кажется странным? — спрашиваю я. Джун, не владея собой, трясется всем телом. — Ваша кузина, девушка всего лишь восемнадцати лет, сбежала с мужчиной, с которым только что познакомилась, и вы больше никогда о ней не слышали.

— Она звонила на нашу квартиру и оставила сообщение для меня, — с трудом выговаривает Джун между всхлипами. — Потом прислала письмо.

— Понимаю. А после того, как ваша сестра сбежала и вышла замуж, вы уже не хотели оставаться в Лондоне в одиночку? — спрашиваю я, и Джун кивает. — Значит, вы, одна-одинешенька, уехали домой, к маме и папе. Вы когда-нибудь получали вести от вашей кузины?

— Да, — отвечает Джун. — Она написала мне и родителям. Сообщила, что она счастлива и хочет начать новую жизнь.

— И вы поверили?

Джун опять кивает.

— Но вы ни разу не говорили с ней лично?

— Она оставила мне записку! — возмущается Джун. — Бросила меня одну в Лондоне. И уехала. И Хогарт уехал. — Она опять всхлипывает.

— Вы ей завидовали, верно?

— Нет.

— Да, завидовали, — настаиваю я. — Иначе и быть не может. Ваша более молодая кузина с красивыми зелеными глазами отправилась на костюмированный бал, где полным-полно богатых холостяков, а вы не могли пойти. Такого простить нельзя, верно? — В моем голосе, всегда таком сладком и благожелательном, звучит оттенок угрозы. — Верно?

— Отпустите меня, пожалуйста, — молит Джун.

— Кто такой Хогарт?

— Хогарт был моим другом. Моим, а не ее, — отвечает она.

— Где вы познакомились с этим Хогартом?

— В «Айви». За обедом.

— Он был очень мил, да? Везде водил вас?

— Да, — отвечает Джун. — И покупал подарки.

— Встречаясь с этим Хогартом, вы брали с собой кузину?

— Иногда.

— Знакомил ли вас Хогарт со своими друзьями? С интересными людьми?

— Да.

— Они тоже были милы? — Такие милые поклонники для тебя, дуреха ты эдакая. Проклятье. Я заговорил почти как Хогарт. — Вы больше расстроились из-за того, что исчез Хогарт, чем из-за своей кузины, верно? — сурово спрашиваю я. — Говорите правду.

— Да. — На щеках у Джун пламенеют багровые пятна, куда более яркие, чем румяна, которые она наложила щедрой рукой. — Не убивайте меня, — просит она. — Отпустите, пожалуйста.

Сладкий яд в ее устах.

Эта Джун глупа, как новорожденный младенец. Никакого характера. Мы потратили на нее столько времени, сил, и что? Она не стоит даже того, чтобы связываться с ней. Но, конечно, я не кузина, которую она без раздумий бросила на произвол судьбы.

— Хватит распускать нюни. Я не собираюсь убивать вас. Это слишком хлопотно, — продолжаю я. — Но что сделали ваши родители? Неужели они не поинтересовались, что стало с девочкой, доверенной их попечению?

— Они были рады, что о ней есть кому позаботиться. Они не виноваты, что она свалилась к нам на голову после того, как ее родители погибли по пьянке. — До Джун доходит, какую глупость она сморозила, и она опять начинает скулить. Могу себе представить, каково было слушать такие разговоры маленькой сиротке, заброшенной в этот дом, как тепло встретили ее дядя с тетей.

— Заткнись, — говорю я, и между нами повисает болезненная тишина, которую нарушают лишь отрывистые всхлипы Джун. — Вашей старшей дочери всего на два года меньше, чем было вашей кузине, когда она исчезла. Хотели бы вы, чтобы то же самое случилось с вашей маленькой милой Хелен?

Глаза Джун широко распахиваются от ужаса.

— Нет… Вы не можете…

— Вы меня обижаете, — грубо обрываю я. — Мне дела нет ни до вашей драгоценной Хелен, ни до милой малышки Кэролайн, ни до любимого муженька Джорджа. Меня тревожит другое: за столько лет, прошедших после исчезновения вашей кузины, вы ни разу не поинтересовались, что с ней, здорова ли она. Жива ли. Вы можете объяснить такое упущение?

Джун снова плачет.

— Не бейте меня, — всхлипывает она.

— Почему вы поступили так? — Я наклоняюсь и шепчу эти слова на ухо Джун. Кажется, она вот-вот упадет в обморок. — Почему? Отвечайте. Я хочу знать, почему вы ее бросили. Вы так ненавидели свою кузину? Заслужила ли она это? Отвечайте.

— Я… я… — Джун трясется, как фруктовое желе.

— Заслужила?

Джун открывает рот, но оттуда не доносится ни звука.

В этот миг кто-то настойчиво стучит в дверь, так громко, что Джун взвизгивает от трусливого ужаса. Ее крик выбивает меня из колеи, я торопливо иду открывать дверь, спрашивая себя, что же у них стряслось. На пороге стоит Маттео, на нем нет лица. У него за спиной расхаживает Джек. Маттео быстро подходит к сидящей на полу Белладонне и что-то шепчет ей на ухо.

В комнате так темно, что я не вижу ее лица, но все равно понимаю, в чем дело. Свершилось. Один из них здесь. Появился нежданно-негаданно, как снег на голову. Один из членов Клуба.

Один из них здесь. Из всех ночей ему надо было выбрать именно эту, когда нам нельзя мешать. Ну, не молодец ли я! Всегда доверяй своим предчувствиям, говорю я себе, похлопывая колено. Разве я не говорил Белладонне, что, может быть, каким-то мистическим образом Джун принесет нам удачу?

Я подхожу к Маттео и Белладонне.

— Прогоните ее, — шепчет Белладонна. — Мне нужен Джек.

Я вижу даже сквозь вуаль, что ее лицо покрывается смертельной бледностью, но темные глаза сверкают таким убийственным напряжением, что кажется — тронь ее, и посыплются искры. Джун мгновенно поблекла и канула в небытие.

Крохотный разум может вынести только крохотное наказание.

Глупая телка получила хорошую встряску, ее чудесный вечер испорчен непоправимо. Теперь ей уже не похвастаться перед такими же глупыми подругами своим знакомством с божественной Белладонной.

Но разговор с Джун и Джорджем, с дорогими папочкой и мамочкой еще не закончен. Скоро, очень скоро их фирма пойдет с молотка, деньги кончатся, репутация погибнет. Живите, дорогое семейство Никерсонов, вы достойны самого лучшего.