В этой саге внешний мир всегда будет находиться очень далеко. Корейская война идет на спад, но начинается возня в Индокитае; Маккарти вопит о коммунистах, и многие из гостей нашего клуба внезапно обнаруживают себя в «черных списках». Диор вот-вот поднимет подолы юбок и вызовет ожесточенные споры; в полном разгаре атомная истерия; в школах проводятся учебные тренировки по воздушной тревоге. Нам до них нет дела. У нас своя задача — искать.

Все остальное нас не интересует. С той минуты, как мы открыли клуб «Белладонна», все прочие дела ушли на задний план.

— Что нам делать с этими письмами? — спрашивает Белладонна, когда мы основательно подкрепились. — Их поток не иссякает. Наоборот — только растет.

— А может быть, будем приглашать к себе тех, кто их написал? — предлагаю я. Я давно размышляю над этим. Белладонне нужно найти какое-то дело, чтобы занять себя, пока тянется ожидание. Я боюсь, что она, как хорошо смазанная машина, сломается только потому, что ей нечего будет делать. Наш бизнес процветает. Белладонна раздает массу денег на благотворительные цели. Не стану утомлять вас перечислением наших дочерних фирм и фондов, которые учреждает Джек благодаря своим обширным связям. Все пожертвования, естественно, анонимны, часто получатели их не ожидают и поражаются щедрости неведомого друга. Однако, сколько бы Белладонна ни раздавала, это никогда не пробьет брешь в ее неисчерпаемом состоянии. Мне кажется, ей стоит заняться благодеяниями для отдельных лиц; может быть, это каким-то образом приблизит нас к цели наших поисков.

А может быть, мне не следует так усердно заботиться о Белладонне. Я не хочу, чтобы моя безволосая, младенчески нежная кожа от беспокойства покрылась морщинами. Лучше сосредоточить мысли на приятных вещах. На том, как люблю я сладчайшее наслаждение вендеттой!

— Это даст нам возможность занять себя чем-то определенным, пока мы ожидаем нужных нам людей. Энергии у нас хватит, — продолжаю я, — денег и знаний тоже. Дела в клубе идут гладко, а этим мы заполним свободное время. Да и занятно будет.

— Нам придется установить строгую систему проверки, — предлагает Джек, — дабы удостовериться, что их требования не противоречат закону. После того как они встретятся с вами в первый раз — если, конечно, вы захотите с ними встречаться — им уже не будет нужды приходить сюда. Мы можем организовать еще один офис, в другом месте, с телефонным номером, записанным на имя одной из наших подставных компаний. А до тех пор, — добавляет он, — можно впускать тех, с кем вам захочется поговорить, через погрузочный вход фабрики «Чмок-чмок» на Вашингтон-Стрит. Там никого не бывает.

А никого не бывает там потому, что мы расставили на всех углах вокруг клуба внештатных полицейских, переодетых проститутками. Эта затея радует блюстителей порядка со всего околотка даже больше, чем наши ежемесячные взносы на ремонт здания участка и в пользу Добровольной Ассоциации Патрульных. У нас всегда имеется список из дюжин полисменов, ожидающих своей очереди подзаработать. Неплохое занятие — прогуливаться в боа из перьев на каблуках-шпильках, жалуясь на то, как жмет корсет. Эти парни так уродливы, что подойти к ним близко может только слепой в порыве горького отчаяния.

— Это пойдет тебе на пользу, — замечает Маттео. Он единственный из нас, кто может сказать Белладонне нечто подобное и ему это сойдет с рук.

— Это пойдет на пользу всем нам, — добавляю я, видя, как она нахмурилась.

— Кое-кто из моих людей не прочь подзаработать, — говорит Джек. — У нас с избытком опытных детективов, которые с удовольствием займутся расследованием жалоб. Они могут приступать к работе сразу после того, как мы свяжемся с этими дамами. Займутся черновой работой, бумажными делами, проследят за кем надо, сделают все нужные звонки. Таким образом, ваше участие будет сведено к минимуму. Пара пустяков.

Белладонна глядит обеспокоенно. Ей не нравится сама мысль встречаться с посторонними, даже для того, чтобы помочь им. История с Аннабет Саймон была просто счастливой случайностью, она занялась этим в первую очередь ради Маттео.

На следующий день Маттео, как мы и думали, отнес Аннабет ее колье. Уэсли, тоже на следующий день, переселился с Линдой в небольшую, укрытую от посторонних глаз гостиницу. Это, пожалуй, станет наилучшим выходом для всех. Он сразу же пустил в дело своих адвокатов, но мы заверили Аннабет, что наши лучше. К тому же ей нечего бояться. Джек установил круглосуточное наблюдение за гостиницей и за конторой, где работает Уэсли, а фотографии в его папке — не из тех, что я на его месте охотно показал бы сослуживцам. Если мы кое-что смыслим в бракоразводных делах, то банковский счет Уэсли очень скоро исчерпается.

Все это мы знаем потому, что Маттео внезапно заделался частым гостем в доме Саймонов. Если бы события не приняли такой поразительный оборот, я бы сказал, что он влюбился. Вот уж не думал, что такое возможно. Сами понимаете, гормональная недостаточность, наша с ним общая проблема, о которой не принято говорить. Но Аннабет не спрашивала ни о чем, об этом еще даже разговор не заходил. И больше всего она благодарна ему за то, что он охотно уделяет внимание ее сыну Маршаллу. Мальчуган очарован этим молчаливым великаном, который приходит к ним в гости после обеда и учит его карточным фокусам. Естественно, только после того, как Маршалл выучит все уроки.

Должен признать, я слишком мало рассказывал о моем любимом старшем брате. Брайони его обожает, особенно когда он играет с ней или, после школы, берет на прогулку поглазеть на витрины. Без него мы бы не управились с клубом. Он — живое воплощение всех наших теневых вышибал: он здесь, но не показывается на ярком свету, а прячется во тьме. Он очень подружился с Орландо — тот по натуре мало разговорчив, и часто они уходят в долгие прогулки по городу, навещают свой любимый джаз-клуб. Оба они из тех, на кого можно положиться, и ничего не просят. Я всегда волновался за Маттео гораздо сильнее, чем показываю, потому что он очень мало говорит. Мы никогда не обсуждаем наших трудностей.

Я же, напротив, научился занимать себя излишней общительностью и, как вы знаете, обожаю совать свой хлопотливый нос куда не следует. Я смешиваюсь с толпой в клубе и купаюсь в их досужей болтовне. Иногда Белладонна посмеивается надо мной, говорит, что я чувствую себя среди толпы как дома, но она знает, что моя непоседливость и болтливость — это броня, которой я отгораживаюсь от боли и одиночества, хотя все-таки они нет-нет да и вползают по ночам в наш уютный дом. Каково же приходится Маттео? Его жизнь куда более одинока, чем моя. Он избрал для себя долю часового, стоящего на страже в любую погоду, и в дождь и в ветер, в компании только Джеффри да собаки. Он не жалуется. Но между ним и Белладонной пролегла какая-то внутренняя связь, которой я, по правде сказать, очень завидую.

Они нашли общий язык — язык боли.

Маттео просто есть, и все. Он не говорит о своих нуждах, о мечтах, о страхах.

И все мы не говорим. Если бы хоть один из нас об этом заикнулся, мы, наверное, сошли бы с ума. Но кто сказал, что мы и без того не сумасшедшие?

И кто мы такие, чтобы удивляться, если Маттео нашел в своем сердце мужество искать любви? Конечно, если их отношения зайдут далеко, бедную Аннабет ждет небольшой сюрприз, но я не думаю, что Маттео созрел для такого разговора. Эта беседа окажется нелегкой.

— Мне надо подумать, — говорит в конце концов Белладонна и обводит нас взглядом. Но ответ, который она читает на наших лицах, ей не нравится. Она вздыхает.

— Давайте подождем, что будет дальше, и начнем действовать постепенно, — говорит ей Джек. — Может быть, окажется, что мы занимается не тем, чем надо, напрасно тратим время и силы. В таком случае сразу же прекратим. Подготовиться нужно очень тщательно, примерно так же, как мы готовились к открытию клуба.

Я вижу, он завелся. Тот, кто любит совать нос не в свои дела, никогда не упустит случая.

И еще внутренний голос говорит мне, что Джек рад любой возможности оказаться поближе к Белладонне.