Э: Очень хорошего, который тоже говорит, что это полнейшая чушь, но, по-моему, следует прояснить, и я проясню, как только представится шанс, что суть в том, что это Дин пришел к нам с Бобом относительно тебя, потому что мы обещали тебе, что Морис Стэнс не будет слишком на тебя наседать.

К: А еще потому, что ты знал, что я твой друг и что я адвокат президента. Э: Конечно.

К: И никогда не совершаю ничего неуместного, нелегального, неэтичного и так далее. Э: Верно. К: И…

Э: Но суть в том, что Митчелл не позвонил тебе сам, так как чертовски хорошо знал, что ты уже недоступен. К: Нуда.

Э: Но это было после шестого апреля. К: Да, седьмого.

Э: Поэтому и Митчелл, и Стэнс знали, что нет смысла звонить тебе напрямую, потому что мы вытащили тебя под предлогом, что ты многое для нас сделаешь.

К: Верно.

Э: Поэтому Дину пришлось пойти ко мне, а потом к Бобу и говорить, что дело безотлагательное, но в подробности не вдаваться, разве что ты должен мне верить, это очень важно, а Митчелл и так в безвыходном положении, или, ну знаешь, я хочу сказать, это, правда сработало, впрочем, он выразился не совсем так, но уж точно на стенку полез. И… Джон, если ты скажешь, что это важно, то конечно.

К: Знаешь, после того, как Джон мне про то рассказал, я пришел спросить тебя, мол, Джон задал мне задание, должен ли я выполнять. А ты сказал, да, и проехали. Тогда мне большего было не надо, я знал, что свою семью я опасности не подвергаю. Э: Конечно.

К: И прекрасно понимал, что мы с тобой тут заодно. Э: Без вопросов, Герб, я никогда намеренно тебя бы не подставил.

К: Ну да. Так вот, когда мы разговаривали, ты знал, что я собираюсь сделать, знал, что собираюсь собрать капусту на это дело. Это было гуманно.

Э: Это был фонд защиты.

К: Чтобы поддержать семью. А теперь я нервничаю, и заковыка с О’Брайеном в том, что он сказал, что разворачивается большая кампания по привлечению к суду всех юристов, включая нас с тобой, и я был слегка в шоке, и, наверное, мне от тебя, Джон, надо было услышать, что это не так.

Э: Про попытки на тебя нацелиться я вообще ничего не знаю. Я бы сказал, они пытаются добраться до меня, собрать доказательства. Понимаешь, Дину сказали, что он поблажки не получит, если они не смогут подтвердить нашу с Хальдеманом вину.

К: Господи Боже, а нельзя просто объяснить, что это пожертвования и ничего больше?

Э: Ага, но сомневаюсь, что я тебе когда-нибудь говорил, что всегда действовал исходя из того, что Дин меня прикрывает.

К: Вполне логично. Э: Вот именно.

К: И ничего противозаконного тут нет. Э: Понимаешь, он свой юрист.

К: Вот именно, и я просто не могу поверить. Ведь вы с Бобом и президентом слишком добрые друзья, чтобы поставить меня в такое положение, где я бы рисковал моей семьей. Это просто невероятно, немыслимо. Теперь я просто… Теперь, если Силвер меня спросит, я расскажу ему все как есть.

Э: Да, только я не стал бы впутывать президента.

К: Конечно нет.

Э: Но в будущем, пожалуй, если представится возможность, я буду напирать на то, что мы никоим образом не контролировали и что все были согласны, что ты не будешь на побегушках у комитета.

К: И, конечно же, я действовал исключительна согласно распоряжениям, сам понимаешь, по инструкции, и если ты считаешь, что это достаточно важно, и если ты уверен, что это вообще уместно, я за задание возьмусь, потому что всегда так делаю и делал. И вы с Бобом, и президент это знаете.

Э: Да-да, в том, что касается молчания, мы, думаю, оба полагались исключительно на Дина.

К: Нуда.

Э: Я сам решений не принимал.

К: Да. Да.

Э.: И, уверен, Боб тоже.

К.: Нет, конечно. Просто у меня такое чувство… Джон, ну не знаю… Не слишком ли слабая это соломинка? Э: Кто? Дин?

К: Нет, я про то, что они все равно скажут, мол, Герб, ты не мог не знать.

Э: Ну, не знаю. Откуда? Ты же справок не наводил.

К: Никогда. А спрашивал только у тебя, после того как поговорил с Джоном Дином.

Э: И обнаружил, что не так-то и много мне известно.

К: Ты сказал, мне нужно кое-что сделать и…

Э: Да, и тебе известно, что сказал я так не из личной обиды, а на основании того, что мне представили.

К: Ага, а потому… чтобы создать фонд защиты и позаботиться о семьях тех парней, которые тогда были.

Э: Нуждались.

К: Не были признаны ни виновными, ни невиновными.

Э: И, главное, не стараться ни к чему их побуждать. К: Никто никогда и не старался, совершенно верно.

Э: О’кей.

К: Можем завтра повидаться, перед тем как я пойду на слушанья в два?

Э: Если хочешь. Но тебя спросят.

К: Спросят?

Э: Конечно.

К: Тогда, может, не надо.

Э: Тебя спросят, с кем ты говорил о том, что придется давать показания, и мне бы очень хотелось, чтобы ты сказал, что разговаривал со мной в Калифорнии, потому что в то время я расследовал там то дело для президента.

К: Но не сейчас?

Э: Я не прошу тебя лгать.

К: Знаю, что нет.

Э: Но суть в том…

К: Но показания в Калифорнии.

Э: Суть в том. Ну, нет, насколько тебе помнятся факты и так далее.

К: Да. Согласен.

Э.: Понимаешь, думаю, нехорошо, чтобы нас видели вместе, но в какой-то момент мне придется сказать, что я разговаривал об этом деле с О’Брайеном, Дином, Магрудером, Митчеллом, с тобой и еще с уймой людей.

К.: Да.

Э: Поэтому расхождений не будет.

К: Как, по-твоему, я правильно сделал, что позвонил? Ты уверен, как тогда, когда мы там были, что никакой вины нет?

Э:Да.

К: И волноваться не о чем?

Э: Говорю тебе, Герб, судя по тому, что я слышал, они не на тебя нацелились.

К: Есть, сэр.

Э: По всему, что я слышал.

К: Сам понимаешь, Барбара.

Э: Они нацелились на меня и на Боба.

К: Господи милосердный. Ладно, Джон, будет совершенно ясно, что никакого покрывательства нет. Все делалось исключительно из гуманных соображений, и я просто хочу… когда я с тобой говорил, просто хотел, чтобы ты меня успокоил, мол, на этом фронте у нас все в порядке.

Э: На этом фронте.

К: Двигаться вперед.

Э: Это было необходимо.

К: Так оно и есть.

Э: Да, о’кей. Спасибо, Герб, пока.

17:00 понедельник, 30 июля

Зал заседаний

Старое здание сената

* Вступительное заявление Хальдемана

– Ужасная жара от телесофитов, развернутых к прессе и галерке. Лай (звуки как с псарни) в комнате для прессы, когда появляется Хальдеман. По телевизору не слышно, зато в коридоре даже очень.

«Никогда я не утверждал (голосом обиженного суперскаута), что питаю полное доверие к Дину, как питал его в то время президент…»

Стрижка ежиком Хальдемана в духе 1951-го смотрится в этом зале неуместно, даже странно, также странно, как бородатый сенатор в 1951-м. Или ниггер в студенческом братстве Бета-Тета-Фи в конце сороковых.

Голова Хальдемана на экране выглядит так, словно его огрели граблями.

Тоска зеленая, пока Хальдеман все бормочет и бормочет. В критических моментах его версия различается с показаниями Дина… тут определенное лжесвидетельство… кто из них лжет?

* * *

«Если последняя речь [15 августа] не даст нужных президенту результатов, он сделает то, к чему уже пришел. Пустит в ход все грозные ресурсы своей должности. „Сеять раздор“ – еще мягкое выражение для предсказуемых последствий».

Джо Олсоп. Washington Post, 17 августа, 1973

«Недвусмысленное предостережение: мистер Никсон уже не собирается смывать с себя пятно Уотергейта, поскольку не может. Если демократы не позволят ему вернуться к обязанностям президента, но продолжат то, что один из высокопоставленных помощников президента назвал „вендеттой“, следующим его шагом будет полномасштабное возмездие».

Ивенс и Новак. Washington Post, 17 августа, 1973

«„Когда на меня нападают, – сказал мне однажды Никсон, – моя первая реакция – дать сдачи“. Сейчас президент явно настроен прислушаться к этому инстинкту. Поэтому в среду 18 июля на совещании в Белом доме было принято единогласное решение не отдавать записи разговоров. Если употреблять так любимые президентом спортивные клише, это означает совершенно иной матч, требующий иной стратегии. Новая стратегия требует ответного удара, в согласии с президентской интуицией, а не политики уступок и соглашений…»