Вскоре после нашего знакомства я посоветовал Килли посмотреть ролики проходов О. Джея Симпсона с мячом. Жан-Клод сказал, что не знает, что это за игра, но я настаивал, мол, неважно.

– Словно видишь, как пьяный перебегает запруженное бесплатное шоссе, – сказал я. – Не нужно разбираться в игре, чтобы оценить манеру О. Дж. Это зрелище надо видеть!

Это было до того, как я осознал пределы любознательности Килли. Как Кальвин Кулидж, он как будто считал, что «бизнес Америки – дело Америки». Он приехал делать деньги, и плевать на эстетику. В О. Джее его не интересовало ничего, кроме суммы его контракта с «Шевроле», и то довольно смутно.

На протяжении наших многочисленных, рассеянных разговоров моя беспорядочная манера вызывала у него недоумение и смутное раздражение. Он как будто полагал, что любой стоящий журналист задаст десять четко сформулированных вопросов, запишет десять заранее оговоренных ответов и откланяется. Без сомнения, это отражало точку зрения его советников по рекламе, которые высоко ценят такие понятия, как «трудозатраты», «освещение в прессе» и «инициатива Барнума».

* * *

Решение бросить статью о Килли пришло ко мне внезапно, без особой на то причины. Или, может, просто был взрыв ярости и застойной ненависти к роли просителя, которую мне два дня приходилось играть в обществе пешек, чье представление о собственной значимости основывалось исключительно на отблеске их французской собственности.

Некоторое время спустя, чуть успокоившись, я задумался, как бы взломать пиар-барьер, и позвонил Жан-Клоду. Он был в Сан-Вэлли, где позволял фотографировать себя для журнальной статьи о «стиле Килли». Я позвонил, чтобы объяснить, почему не полетел с ним, как планировалось, из Чикаго в Сан-Вэлли.

– Ты в прошлом году завел себе странных друзей, – сказал я. – Тебе не действует на нервы, что ты путешествуешь в обществе копов?

Он негромко рассмеялся.

– Вот именно. Они в точности как копы, да? Мне это не нравится, но что поделаешь. Я никогда не бываю один. Такова моя жизнь, сам знаешь.

У меня есть магнитофонная запись того разговора, и временами я кручу ее смеха ради. Своего рода жутковатая классика: сорок пять минут взаимонепониманий, вопреки героическим усилиям обеих сторон. Общий эффект получился, как если бы профессиональный псих, прикинутый под Великого Колибри, старался уболтать озадаченных билетеров, чтобы те пропустили его через кордон на дармовое место в первом ряду на распроданном концерте Боба Дилана.

Позвонил я – без особой охоты – после того, как Милли Уиггинс Солхейм, королева стиля Сан-Вэлли, заверила меня, дескать, по сети слухов «Хид Ски» ей донесли, что Жан-Клод очень хочет поговорить со мной по душам. «Какого черта? – подумал я. – Почему нет?» Но на сей раз на моих условиях: в полночном стиле Великого Колибри. Запись полна смеха и бессвязных разглагольствований. Килли первым предложил снова встретиться на автошоу в Чикаго, где планировал быть во второй уик-энд ангажемента «Шеви» по тому же расписанию 1-3-5-7-9.

– Ни за что на свете, – ответил я. – Тебе достаточно платят, чтобы ты терпел этих свиньей, а мне нет. Они вели себя так, будто думали, я украду аккумулятор из мерзкой тачки, которую ты продавал.

Он снова рассмеялся.

– Верно, мне заплатили, чтобы я там был. Но тебе заплатили за написание статьи.

– Какой статьи? – переспросил я. – Да мне вообще все равно, есть ли ты на белом свете. Ты – пенопластовый манекен в человеческий рост. Из того, как я однажды видел Жана-Клода Килли на другом конце переполненного зала большой скотобойни, статьи не выйдет.

Пауза, потом еще тихий смешок и:

– Ну, может, тебе написать о том, как тяжело обо мне писать.

«Ну и ну, – подумал я. – Ах ты, хитрюга, значит, в голове у тебя все-таки что-то есть». Это был единственный раз, когда я почувствовал, что мы на одной волне, и то лишь на мгновение. После разговор быстро зашел в тупик.

Мы еще поговорили, и наконец я сказал:

– А пошло все. Тебе реклама не нужна, а мне эта бредятина и подавно. Отдали бы статью какому-нибудь карлику-крючкотвору с амбициями и золотыми зубами…

На том конце повисла долгая пауза. Потом:

– Попробуй позвонить Баду Стэннеру, менеджеру «Хид Ски». Он сегодня здесь в «Лодже». Наверное, он сможет что-нибудь устроить.

«Ладно, попробуем», – решил я, но к тому времени, когда дозвонился до Стэннера, был час ночи. Я заверил его, что нужно мне лишь перекинуться парой фраз и немного посмотреть на Килли в деле.

– Неудивительно, что Жан-Клод отказался сегодня вечером с вами разговаривать, – ответил он со знающим смешком. – Я случайно знаю, что он… э… его в данный момент развлекают.

– Странно, – отозвался я. – Я только что сорок пять минут с ним разговаривал.

– О?.. – Стэннер с секунду раздумывал над моими словами, потом как умелый политик просто их проигнорировал. -Видели? Курам на смех, да и только, – весело продолжал он как ни в чем не бывало. – Треклятые девки проходу ему не дают. Даже неловко иногда, как они на него наседают.

– Ага, – согласился я. – Наслышан.

На самом деле слышал я это так часто, что давно догадался: это часть рекламы. Килли от природы сексуально привлекателен – настолько очевидно, что я даже подустал от ушлых умников, которые то и дело тыкали меня носом, чтобы я это заметил. Мак-Кормак задал тон при первой же нашей встрече – своим странным замечанием о «такте». Несколько минут спустя, отвечая на вопрос, не намерен ли Килли сделать карьеру в кино, Мак-Кормак с ухмылкой ответил: «О нет, мы никуда не спешим; предложений была уйма. И всякий раз, когда он говорит „нет“, цена только растет».

Сам Килли ничего не говорит. От частых интервью ему так и так скучно, но он старается быть вежливым, даже улыбается, невзирая на настораживающую мозги тягомотину одних и тех же ответов на одни и те же вопросы. Он умеет сносить какое угодно пустоголовое невежество, но его улыбка гаснет, как перегоревшая лампочка, едва он замечает, что разговор сворачивает на радости плоти. Если интервьюер наседает или задает вопрос в лоб, вроде: «Есть ли правда в слухах о вас и Винни Рут Джадд?», Килли неизменно меняет тему гневным пожатием плеч.

Его нежелание говорить о женщинах кажется искренним и не оставляет разочарованным репортерам выбора, кроме как довольствоваться туманными домыслами. «У Килли репутация лыжного Ромео, – писал автор недавней журнальной статьи. – Но, будучи типичным французом, он тактично молчит о своей бурной любовной жизни, отделываясь простыми „да, у меня есть девушка, модель“».

Это было совершенно верно. За неделю до того, как я с ним познакомился, он провел с ней тихий отпуск на Багамах, и поначалу у меня возникло ощущение, что у них все довольно серьезно. Потом, послушав какое-то время его рекламщиков, я начал сомневаться. «Такт», который привел бы в отчаяние самого тактичного пресс-секретаря старого толка, в руках лихих футуристов Мак-Кормака превратился в таинственную и чуть жутковатую историю для обложки, так как неловкость Килли, мол, «без комментариев», используется для раздувания каждого слуха, о каком он отказывается разговаривать.

Жан-Клод понимает, что его сексуальная жизнь обладает некоторой денежной ценностью, но так и не сумел уговорить себя, что ему это нравится. В какой-то момент я спросил, как ему этот аспект его имиджа.

– Ну что тут скажешь? – Он пожал плечами. – Никто ведь не уймется. Я нормальный. Мне нравятся девушки. Но что я делаю, это только мое дело…

(Вскоре после того телефонного разговора в Сан-Вэлли я узнал, что, когда я позвонил, его действительно «развлекали», и я так и не понял, что там происходило, если он три четверти часа провисел на телефоне. Бедная девушка.)

Я постарался быть со Стэннером откровенным. Еще в начале моего знакомства с Килли он в одном разговоре сказал:

– Послушайте, я помогу вам чем смогу и думаю, я в состоянии оказать вам ту помощь, которая необходима. Разумеется, я ожидаю, что в фотоматериалах к статье будет фигурировать «Хид Ски», это ведь моя работа…