Это было нечто большее, чем чутье или болезненная вспышка инстинктивного ужаса. По сути, я сам несколько месяцев назад это предсказывал. Был летний вечер в Вашингтоне, я обедал в ресторане под отрытым небом неподалеку от Капитолия с теми, кого Wall Street Journal назвал «десятком спецов кампании Макговерна 76-го». На тот момент трое уже точно пробились в кандидаты: Джимми Картер, Мо Юдолл и Фред Харрис. Мы только что вышли после краткого и энергичного интервью с Джимми Картером и по пути в ресторан столкнулись на улице с Юдоллом, и по вполне понятным причинам разговор за столом свернул на «серьезную политику». Только один из нас питал хотя бы толику симпатий к кому-то из кандидатов 76-го, и через час-другой жестких оценок и горьких замечаний Алан Бэрон (пресс-секретарь Макговерна и главная фигура в крыле «новой политики» демократической партии) предложил устроить тайное голосование, чтобы выяснить, какой кандидат, по мнению сидящих за столом, действительно будет номинирован от партии в 1976-м.
– Не тот, кого бы мы хотели, и не тот, кто нам нравится, – подчеркнул Бэрон, – а тот, кто, по нашему мнению, действительно отхватит куш.
Вырвав страницу из блокнота, я порезал ее на «бюллетени». Каждый взял по одному, написал имя и передал Бэрону, персонажу в духе Фарука с хищным чувством юмора и телосложением борца сумо.
(Мы с Аланом не всегда дружили. В 1972-м он был менеджером кампании Маски во Флориде и так и не оправился от стычки с Одурелым от Джина Крикуна на «Саншайн спешл» Большого Эдда. И даже теперь, спустя столько лет, я иногда ловлю на себе его хищный взгляд. Ну да ладно… Корыто ссор, так сказать, уплыло под мост, а в президентской политике научаешься любить мосты и никогда не смотреть вниз.)
Вернемся к подсчету голосов и ухмылке на лице Бэрона, когда он развернул первый бюллетень.
– Так я и знал, – сказал он. – Считая меня, уже двое… ага, вот еще один. – Подняв глаза, он рассмеялся. – Сокрушительная победа Губерта Хамфри.
Вот как обернулось. Окончательный подсчет гласил: Хамфри – четыре, Маски – два и один голос за Юдолла от Рика Стирнса, который уже был задействован в планировании и организации различных стадий кампании последнего. Никто больше не выказал ничего, помимо уныния, пессимизма и своего рода агрессивной нейтральности.
* * *
Идея продолжения «Страха и отвращения тропой избирательной кампании 72-го» пошла псу под хвост. Если не случится ничего из ряда вон выходящего, я оставлю безотрадный труд хроникера этого дешевого трипа Тедди Уайту, который уже попал в ловушку там, где мне не хочется оказаться.
Но если хочешь мало-мальски разобраться что к чему, от нескольких ранних первичных никуда не деться. И чтобы вогнать себя в нужную депрессию перед грядущим испытанием, я решил в начале января возродить редакцию внутренней политики и снова водвориться там, где я столько времени провел в 72-м, а потом в 74-м годах. То были времена взлета и падения Ричарда Милхауза Никсона, который был преступным психопатом, а еще президентом Соединенных Штатов на протяжении пяти лет.
Вояж в Джорджию с Тедом Кеннеди…
Глубоко, вниз и прямиком в грязь: о темной
стороне стыда… Политика тайн и кровь
на руках Дина Раска… Речь Джимми Картера
на День права, и почему неведомые
злоумышленники окружили ее завесой
секретности… День дерби в особняке
губернатора и удушение Слоута Даймонда
Если мужчина или женщина познает как-либо плотски животное, или познает мужчину или женщину через анус или через рот или ртом, или добровольно подвергнется такому плотскому знанию, он или она повинны в тяжком преступлении и будут содержаться в исправительном заведении не менее одного года и не более трех лет.
Закон против содомии штата Виргиния, 1792
Одна из самых больших проблем журналиста, освещающего президентскую кампанию, заключается в том, как получше узнать кандидатов, чтобы с уверенностью о них высказываться, ведь практически невозможно установить сколько-нибудь личные отношения с кандидатом, который уже совершил большой шаг от «бесперспективного» до «серьезного претендента». По мере того как ставки растут, проблема обостряется, и к тому времени, когда кандидат выиграл достаточно первичных, чтобы убедить себя и свое окружение в том, что в ближайшие четыре года они будут есть ланч в столовой Белого дома, у него давно уже нет ни времени, ни желания видеть в журналисте, с которым не успел познакомиться лично, что-то большее, нежели еще одно новое лицо среди «прессы».
Существует много сложных теорий о поступательных стадиях президентской кампании, но пока давайте скажем, что таких стадий три. Первая стадия – период между решением баллотироваться в президенты и утром после первичных в Нью-Гэмпшире, когда игроков на поле еще много, организационная работа еще не отлажена и большинство кандидатов отчаянно нуждается в любой помощи – особенно упоминаний в прессе, чтобы их фамилии все-таки попали в опрос Гэллапа Вторая стадия – отделение зерен от плевел, отделение овец от козлищ, когда два-три уцелевших в первичных выборах кандидата начинают походить на марафонцев с реальным шансом получить номинацию своей партии. Третья стадия наступает, когда СМИ страны, опросы общественного мнения и мэр Дейли из Чикаго решают, что кандидат взял достаточный разбег, чтобы смахивать хотя бы на вероятного номинанта и возможного будущего президента.
Деление на три стадии не основывается ни на какой-то особой мудрости, ни на научном анализе, но достаточно хорошо подходит к кампаниям демократов и 1972 и 1976 годов. И потому очевидно: если журналист не задружился с кандидатом, пока тот еще на первой стадии, то до дня выборов в ноябре, ему останется только полагаться на интуицию, так как едва кандидат перейдет на вторую стадию, его образ жизни коренным образом изменится.
С этого момента он станет лицом публичным, серьезным претендентом, и претензии на его время будут возрастать до уровня безумия. Каждое утро его будет ждать посекундное расписание восемнадцатичасового рабочего дня с встречами, аэропортами, речами, пресс-конференциями, кортежами и рукопожатиями. Вместо раскованной болтовни за стаканом-другим с репортерами захолустных глазет, он теперь летает по всей стране на собственном чартерном самолете, набитом комментаторами и звездами телесетей и крупных глазет. Микрофоны и камеры следуют за ним повсюду, и вместо того чтобы долго и прочувствованно умолять о поддержке пятнадцать политических активистов-любителей, собравшихся в гостиной какого-нибудь профессора английской литературы в Кине, он зачитывает усеянную клише речугу (зачастую по три-четыре раза на дню) огромным аудиториям, забитым теми, кто смеется или аплодирует не к месту и кто, может, его поддержит, а может, и не поддержит. И все тузы, профсоюзники и воротилы большой политики, у кого не находилось времени ему перезвонить, когда несколько месяцев назад он отчаянно искал помощи, теперь уже через несколько минут после его прибытия, будь то в Майами, Бостон или Милоуки, обрывают телефон в отеле, который заказали ему менеджеры. Но звонят они не с предложениями помощи или поддержки, они просто хотят удостовериться, что он понимает: они не намерены поддерживать никого больше, пока с ним не познакомятся поближе.
Эти азартные, бессердечные дельцы играют в очень подлую игру. Президент Соединенных Штатов, возможно, уже «не самый могущественный человек в мире», но близко к тому, а потому доподлинно знает, что никто в мире случайно его злить не станет. А любому, у кого есть шансы вот-вот заполучить такую власть, лучше с самого начала смириться с мыслью, что для избрания ему придется опираться на очень подлых и безжалостных людей.
Власть президента столь огромна, что задним числом, наверное, даже неплохо, что лишь очень немногие в стране понимали серьезность психического состояния Ричарда Никсона в его последний год в Белом доме. В тот год случались моменты, когда друзья и советники были уверены, что президент США настолько сбрендил от ярости, выпивки и суицидального отчаяния, что до окончательного сумасшествия ему остается всего два «мартини», и тогда он, запершись у себя в кабинете, сделает один-единственный звонок, из-за которого взовьется достаточно ракет и бомбардировщиков, чтобы столкнуть наш шарик с его оси и лишить жизни по крайней мере сто миллионов человек.