Вот только Блур не унимался. Когда официантка оставила всяческую надежду, он пошел к стойке разговаривать с барменом сам. Я обвис на стуле, приглядывая за самолетом и надеясь, что он почти готов к взлету. Но багаж еще не загрузили, до отправления оставалось двадцать минут – достаточно времени, чтобы мелкое происшествие переросло в серьезные неприятности. Я наблюдал, как Блур разговаривает с барменом, тыча различные бутылки за стойкой и временами на пальцах показывая, сколько отмерить. Бармен терпеливо кивал.
Наконец, Блур вернулся к столу.
– Готовит, – сказал он. – Вернусь через минуту. У меня дело.
Я его проигнорировал. Мысли у меня путались. Двое суток без сна плюс постоянная диета из расширяющих сознание наркотиков и двойных «Маргарит» начали сказываться, не давая мне сосредоточиться. Заказав еще коктейль, я стал смотреть на прожаренные солнцем бурые холмы за взлетной полосой. В баре царила приятная прохлада от кондиционера, но через стекло припекало солнце.
К чему беспокоиться? Худшее позади. Теперь надо только не пропустить рейс. Как только пересечем границу, худшее, что может случиться, – кошмарное недоразумение на таможне в Сан-Антонио. Может, даже день в тюрьме, но какого черта? Несколько обвинений в мелких правонарушениях: пьянство в общественном месте, нарушение общественного спокойствия, сопротивление аресту, но ничего серьезного, никакой уголовщины. К тому времени, когда приземлимся в Техасе, все улики будут съедены.
Волновало меня единственно то, что против нас уже, возможно, выдвинуты обвинения в крупной краже на Козумеле. В конце-то концов мы сбежали, не заплатив по двум счетам на общую сумму в пятнадцать тысяч песо, да еще бросили угробленный джип на стоянке аэропорта – еще пятнадцать тысяч. И последние четыре-пять дней провели в обществе крупного торговца наркотиками, который своего занятия не скрывал и за всеми передвижениями и контактами которого, насколько мы знали, вероятно, следили агенты Интерпола, а может, даже их фотографировали.
Так где же сейчас Фрэнк? Благополучно вернулся в Калифорнию? Или сидит в тюрьме в Мехико-сити, клянясь и божась, что понятия не имеет, как столько банок белого порошка попали в его багаж? Я почти слышал его голос: «Вы должны мне поверить, капитан! Я поехал на Козумель проверить инвестиции в недвижимость, посмотреть, как там мой участок. Однажды вечером я сидел в баре, никого не трогал, как вдруг рядом со мной садятся два кислотника и говорят, что работают на Playboy. У одного была горсть пурпурных таблеток, и я был так глуп, что съел одну. И не успел я оглянуться, как они поселись в моем номере в отеле. Они вообще не спали. Я старался за ними присматривать, но мне же спать нужно, поэтому в мой багаж они могли подсунуть все что угодно… Что? Где они сейчас? Ну… Точно не скажу, но могу назвать вам отели, где они останавливались».
Господи! Кошмар какой! Допивая коктейль и заказывая следующий, я Постарался выбросить его из головы. Но параноидальная дрожь оторвала меня от приятных размышлений. Сев прямее, я огляделся. Где этот гад Блур? Как давно он ушел? Выглянув в окно, я увидел, что бензовоз все еще припаркован под крылом. Но уже забрасывают багаж. Еще десять минут.
* * *
Снова расслабившись, я сунул горсть песо официантке за наши коктейли и постарался ей улыбнуться. Но вдруг по всему аэропорту из тысячи динамиков эхом разнеслось мое имя… Затем я услышал имя Блура. Грубый голос с сильным акцентом ревел в коридорах воплем баньши:
– ПАССАЖИРЫ ХАНТЕР ТОМПСОН И ЙЕЙЛ БЛУР. НЕМЕДЛЕННО ПОДОЙДИТЕ К СТОЙКЕ ИММИГРАЦИОННОГО КОНТРОЛЯ.
Я был так ошеломлен, что не мог даже шелохнуться.
– Матерь двенадцати ублюдков! – прошептал я. – Я не ослышался?
Обеими руками схватившись за стул, я постарался сосредоточиться. У меня опять галлюцинации? Ну как Же определить?
Потом по аэропорту снова разнесся голос:
– ПАССАЖИРЫ ХАНТЕР ТОМПСОН И ЙЕЙЛ БЛУР. НЕМЕДЛЕННО ПОДОЙДИТЕ К СТОЙКЕ ИММИГРАЦИОННОГО КОНТРОЛЯ…
«Нет! – подумал я. – Это невозможно. Это, наверное, параноидальное слабоумие. Страх, что в последний момент меня сцапают, разросся настолько, что я слышу голоса! Солнце из-за окна вскипятило кислоту у меня в мозгах: огромный пузырь наркотиков прорвал слабую вену в лобной доле!»
Тут я увидел, как через бар спешит Блур. Глаза у него были безумные, и он как сумасшедший всплескивал руками.
– Ты это слышал? – выкрикивал он.
Я уставился на него. Ну… подумал я, нам конец. Он тоже слышал… А если нет, если у нас обоих галлюцинации, значит, у нас передозняк и следующие шесть часов нас ничто не спасет: сойдем с ума от растерянности и страха, будем чувствовать, как тела наши исчезают, а головы раздуваются на манер воздушных шаров, даже друг друга узнать не сможем…
– Очнись, черт побери! – орал он. – Надо бежать на самолет!
Я пожал плечами. Без толку. Нас возьмут на выходе. Он лихорадочно дергал застежку дорожной сумки.
– Ты уверен, что это наши фамилии произнесли? Точно уверен?
Я кивнул, так и не шевелясь. В отупелом мозгу у меня закопошилась истина. Это не галлюцинация, кошмар реален. И вдруг я вспомнил, как пиарщик «Страйкера» рассказывал, насколько всемогущ тот шеф на Козумеле, у которого лицензия на продажу горючего.
Конечно! У такого человека связи по всей Мексике: полиция, авиалинии, иммиграционные службы. Безумием было считать, что сможем его разозлить и нам это сойдет с рук. Без сомнения, он и филиалы «Авис» тоже контролирует. И он вступил в игру, как только его громилы обнаружили на стоянке аэропорта разбитый джип: лобовое стекло вдребезги и счет за одиннадцать дней аренды не оплачен. Телефонные провода в двадцати тысячах футов под нами гудели до самого Монтеррея. А теперь, когда у нас в запасе всего десять минут, нас настигли.
Встав, я забросил на плечо баул, как раз когда официантка принесла Блуру его «Глаукому». Он глянул на нее, потом схватил коктейль с подноса и выпил залпом.
– Gracias, grasias, – забормотал он, протягивая ей банкноту в пятьдесят песо. Она было потянулась дать сдачи, но он затряс головой: – Nada, nada*, оставьте гребаную сдачу себе. – Потом указал на дверь в кухню. – Черный ход? – с надеждой спросил он. – Exitol
* «Спасибо… ничего-ничего» – (исп.).
Он кивнул на самолет на взлетной полосе в пятидесяти футах под нами. В окно я увидел, как немногие пассажиры поднимаются на борт.
– Большая спешка! – объяснил он.
С недоуменным видом девушка указала на главный выход из бара.
С секунду Блур бессильно заикался, потом заорал:
– Где хренов черный ход отсюда? Нам нужно попасть на самолет сейчас!
Внезапно отставленный прилив адреналина чуть прочистил мне мозги. Схватив Блура за руку, я дернул его к выходу.
– Пошли, – велел я. – Проскочим мимо сволочей.
В голове у меня до сих пор был туман, но адреналин пробудил к жизни инстинкт самосохранения. Наша единственная надежда – как обреченные крысы, проскользнуть в единственную имеющуюся дырку и надеяться на чудо.
Пока мы бежали по коридору, я сорвал с баула один из бэджиков «ПРЕССА» и сунул его Блуру.
– Когда будем у выхода на посадку, начинай им размахивать, – сказал я, отпрыгивая в сторону, чтобы пропустить процессию монашек. – Pardonnez! – кричал я. – Prensa! Ргеnsa! Mucho importante!*
* «Извините! Пресса! Пресса! Очень важно!» – (исп.).
Блур подхватил мои вопли, когда, сломя голову и бессвязно завывая на ломаном испанском, мы подбегали к выходу на посадку. Кабинка контроля была сразу за стеклянными дверьми, ведущими на взлетную полосу. Трап был еще полон пассажиров, но часы над выходом показывали ровно 11:20 – время вылета. Наша единственная надежда – юркнуть мимо копов у стойки и рвануть в самолет за секунду до того, как стюардесса закроет большую серебряную дверь.
Перед стеклянными дверями нам пришлось притормозить, но мы размахивали билетами и орали «Рrensа! Prensa!». К тому времени по мне ручьем тек пот и мы оба задыхались.
Когда мы ввалились через порог, дорогу нам заступил невысокий, с виду мускулистый коп в белой рубашке и черных очках.
