Их работа – там, где найдется, их багаж – небольшой чемоданчик или бумажный мешок, а виды на будущее – столь же мрачны, как и ограничены.

До этих людей так и не дошло, что неотесанный индивидуализм в наши гиперорганизованные времена претерпел кое-какие решительные изменения. Они все еще живут в эпоху Хораса Грили, Горацио Олджера и, в некоторых случаях, Юджина Дебса. Они. не желают иметь ничего общего с «городской жизнью», но им не хватает ни образования, ни интереса понять, почему им все труднее зарабатывать «там, на просторе». Кончина непринужденного и независимого Запада наполняет их горечью и иногда отчаянием. В былые дни мужик с руками мог явиться в любой западный поселок или на железнодорожный узел и найти работенку-другую, и оплаты хватало на комнату и еду, плюс оставалось еще немного, чтобы проводить время с местными ребятами.

Сегодня нужна карточка профсоюза, не то большинство строительных прорабов даже разговаривать не будут, и у многих крупных компаний имеется ядро постоянных рабочих, перебирающихся с проекта на проект. Их видишь на трассах в Вайоминге, Колорадо и обеих Дакотах: процессии пикапов, которые тащат за собой жилые трейлеры или бульдозеры. В окнах кабин – суровые лица мужчин из Калифорнии и Техаса и их семейств, но автомобили едут высоко на платформах огромных тягачей – едут, скажем, со строительства федеральной трассы в Монтане на строительство дамбы в Колорадо.

Это хорошо оплачиваемая элита мигрирующих строительных рабочих жиреет на федеральных проектах, а ведь именно их западные штаты все больше и больше считают экономической необходимостью.

Одни винят западных губернаторов, сенаторов и конгрессменов, дескать те запускают руки в казенный пирог, но другие говорят, что эти проекты не более чем правомочные ассигнования денег налогоплательщиков на необходимое строительство, которое западные штаты не могут или не хотят себе позволить. Как бы то ни было, это крупная индустрия на Западе, золотая жила для многих, включая прорабов и квалифицированных рабочих, умеющих обращаться с тяжелым оборудованием, они составляют строительную элиту, но те же самые федеральные проекты – крупный источник надежды и разочарования для старателей, бродяг и прочих мигрантов, которые шикуют, когда их нанимают, и перебиваются кое-как, когда нет.

* * *

Бад, широкоплечий оператор буровой установки с пивным брюшком, был не слишком доволен жизнью, когда я познакомился с ним в большом данс-холле в Джексоне. На нем был дорогой серый «стетсон» и моднючие ковбойские сапоги, не проделавшие большой бреши в окладе в двести баксов в неделю, – Бад работал на строительстве дороги за городом. За час он пригласил на танец тридцать девушек (по меньшей мере двадцать пять ему отказали) и остальное время провел, регулярно позируя у барной стойки и одаривая всех и каждого афоризмами и остротами. В какой-то момент он окинул взглядом танцующих и тоном человека, давно научившегося кидаться большими деньгами, возвестил:

– Чертовы недотепы-туристы считают, что они транжиры! Ха! Я им покажу!

На этом он смахнул со стойки в карман мелочь и был таков.

Бродяге в Миссуле повезло меньше. На нем была дешевая, потертая ветровка, практически бесполезная в холодные ночи поздней весны в Скалистых горах. Он был высоким, с толстой шеей и покатыми плечами человека, гнущего спину, но глаза у него были тусклые на пустом лице, и шел он устало шаркая, от чего в свои двадцать шесть казался стариком.

Пока мы шли по пустынной Хиггинс-авеню, я спросил, какие у него планы.

– Не знаю, Приятель, – ответил он, пожав плечами и криво улыбнувшись. – Может, в Калифорнию двину, может, в Юту – все едино. Тронусь в путь, когда рассветет. Для хорошего рудокопа всегда работенка найдется.

* * *

Бобби Клири был своего рода специалистом: рудокоп-мигрант – просто тело, которое можно нанять для любой опасной работы под землей. Он приехал из Бута, где, по его словам, попал в черный список у администрации шахт, потому что слишком часто увольнялся. В Миссуле работы не было, он был без гроша, и его виды на ближайшее будущее были не слишком радужные. Теперь он посмотрел в небо, которое уже серело, достал из-за уха чинарик, прикурил и продекламировал фразу, похоже, свой девиз:

– Так оно и уходит, сперва денежки, потом одежка. Прошлой ночью он несколько раз ее повторял, когда мы

разговорились в «Тандерберде» после того, как он распугал всех у стойки длинной диатрибой: «Справедливость для рабочего человека, Иисусом клянусь. Мой старик за профсоюз боролся, и когда-нибудь я все запишу, как Джек Лондон. Иисусом клянусь, ему было дело. Он знал каково это, и как насчет еще стаканчика виски, приятель, для нищего рудокопа без зарплаты?»

В кафе «Оксфорд» (или «Оке», как его называют безработные и зачастую бездомные завсегдатаи) я заказал кофе, а Клири попросил «миску бобов». Посмотрел на меня и усмехнулся:

– Полагаю, ты платишь, приятель. Иначе я бы заказал воду и крекеры. – Он покивал. – Крахмал с водой еще как брюхо набивают.

Сунув руку в карман кожаной куртки-дубленки, я достал черный бумажник размером с паспорт и положил на стойку два доллара. Безотрадным утром, когда в кафе «Оксфорд» завтракают бомжи, бумажник казался таким же неуместным, как дипломатическая вализа или дизайнерские «ливайсы».

Через неделю или около того бумажник опять поставил меня в неловкое положение. На федеральной 90-й неподалеку от скотоводческого городка Майлс-сити, Монтана, я подобрал престарелого стопщика по имени Боб Варне. На границе с Северной Дакотой мы заехали на заправку, и, присобачивая на место отваливающий глушитель, я оставил бумажник на бардачке. Когда я сел в машину, Боб очень тихо сказал:

– Очень хороший бумажник. Где такой взял?

– В Буэнос-Айресе, – ответил я и тут же добавил: – Там все дешево.

Но произнес это недостаточно быстро, что и прочел по его лицу: юный подонок с толстым черным бумажником, то ли из глупости, то ли из жестокости, или из того и другого разом походя третирует старика, который и сам понимает, что катится вниз.

Бывший водитель грузовика, Боб Варне внешне походил на школьного учителя в годах. Теперь он был слишком стар, чтобы надеяться наняться в крупную транспортную компанию, но еще способен работать на случайных перевозках, – приблизительно так же, как подающий, от которого отказались «Янки», еще может найти место в «Мете». Он занял денег, чтобы добраться из Миннеаполиса в Грейт-Фоллс, Монтана, где у него был старый друг, владелец небольшой фирмы грузоперевозок, который дал бы ему работу. Но друг переехал в Калифорнию, и ничего больше не подворачивалось, – во всяком случае, до того, как у него кончились деньги, а когда это случилось, он двинул автостопом назад в Миннеаполис, не имея даже пачки сигарет или зубной щетки в багаже и десятицентовика в кармане.

* * *

Когда я подобрал его около полудня в воскресенье, он не ел с утра пятницы.

– Всякий раз, когда я проходил мимо ресторана у трассы, то думал, что вот сейчас войду и спрошу, нельзя ли помыть посуду за кормежку, – объяснил он, – но так и не смог себя заставить. Я же не бродяга и не знаю, как полагается себя вести.

Мы провели время вместе до конца дня, проделав долгий путь через равнины и пустоши до Бисмарка, но лишь под конец он собрался с духом признать, что его поездка была не сахар.

Когда наконец он заговорил о себе, я пожалел, что он открыл рот. Его жена погибла два года назад в автокатастрофе. С тех пор он переезжает с места на место, но это тяжкий хлеб для человека под пятьдесят, и идея попытать счастья в Монтане была последним его реальным вариантом, теперь же он вообще не знает, что с собой делать. Он считал, что, когда вернется в Миннеаполис, сумеет «договориться о кредите до тех пор, пока жизнь не наладится».

В отличие от прочих мигрантов, с какими я сталкивался, Боб Барнс дошел до самого конца и обнаружил, что финишная прямая довольно голая. Он гонял огромные грузовики с лесом через метели северной Миннесоты и проезжал напрямик из Флориды в Чикаго с грузом помидоров, которые испортятся, если он остановится поспать. Он водил любые тяжеловозы по всем крупным трассам страны. Он знал имена официанток на всех стоянках в Виргинии, Техасе и Орегоне и может рассказать, как добраться из Нью-Йорка в Лос-Анджелес на перегруженном грузовике по поселочным дорогам, чтобы избегнуть весов на шоссе: такой маршрут остался только один, и лишь немногие ветераны его знают.