– Гаси, – хрипло прошептал Бо. – Валим отсюда.

– Пакет. – Я мотнул фонариком. – Надо…

Бо быстро сунул руку меж прутьев забора и схватил окровавленный пакет.

– Сэкономили штуку, – не к месту сыронизировал я. – Гхм-кхм…

– Это не кассета. – Развернув пакет, Бо пару секунд полюбовался тем, что там лежало, и бестрепетно выбросил в траву. – Гаси. Валим.

Я погасил фонарь и, втянув голову в плечи, поспешил за толстым.

Увы, дорогие мои, – кассета и в самом деле отсутствовала. А в пакете…

В пакете был небольшой кусочек окровавленной плоти – по самый корень отрезанный язык несчастного Валеры Эрдниевича…

…Видимо, казачьи часовые на вышках заставных углядели-таки, когда Бокту с Никитой водили к шатру. Молодцы зорки соколы! От Ставки до заставы далековато, к шатру и обратно пленников тащили быстро, кратчайшим путем – запросто могли бы и пропустить момент.

Однако углядели… В ту же ночь, под утро, на краю ямы раздался тихий шорох, посыпалась вниз землица, и опустилась веревка. А на веревке – котомка, в которой немного хлеба с мясом да две жмени квашеной капусты с резаным луком.

– Кто тут? – шепотом спросил Бокта, доставая из котомки еду.

– Трофим, – раздался шепот сверху – пленники тотчас узнали полковникова ординарца, что постоянно мелькал в командирской хате. – Как вы тут?

– Ничего, слава богу, – ответил Бокта. – Ты как смог? А стража? А собаки?

– Стражи спят! В шалаш полезли под утро, у шалаша костер тлеет – видно будет, как полезут обратно. Храпят. Собак теперь, как заваруха у них тут случилась, в ночь на караул собирают всех – вкруг Ставки сажают на прищепки.[45]

– Ну спасибо, Трофимушка, – поблагодарил Бокта, деля с побратимом еду. – Ты кажну ночь не шастай – то, что принес, через раз хватит за глаза. И то придется ямку копать, дабы дерьмецом не смущать стражу. А то откуда бы? Ничего не дают, а оно – лезет… Хе-хе!

– Вам чего еще надобно? – уточнил Трофим. – А то поползу я, негоже тут долго…

– Да малость совсем, – хрипло прошептал Никита. – Достань нас отсюда да коней дай – и вся недолга!

– Больно тут бревна тяжелы, – не понял шутки Трофим. – Втроем ворочать – не иначе. А и ворочать: шум будет, стража вскочит. Ежели только стражу резать… так полковника надо спросить…

– Не надобно никого резать – шуткует брат, – пояснил Бокта. – А ты вот что: глянь там у вас барсучьего або суслячьего жиру. Собачье сало тож сгодится. И малинки сушеной, то ли смородинки. Брата помяли крепко, лихомань его колотит. Ежели долго торчать тут будем, совсем занеможет.

– Ладно, гляну, – пообещал Трофим. – И братов спрошу, може, есть что… Ну ладно, браты, пошел я. Бывайте…

…За трое суток Никита почти оклемался – на другую же ночь Трофим принес все, что просили: малины сушеной, суслячьего жиру, даже меда задубевший кус добыл где-то. В яме сидеть, конечно, было несладко, но терпели – Бокта чего-то ждал…

Ранним утром седьмых суток сидения, незадолго до свету, послышалась наверху какая-то странная возня.

Никита толкнул дремавшего побратима – мало ли? Вдруг ханше надоело ждать и дала команду гвардейцам – прирезать по-тихому. Тем только скажи!

Наверху как будто кто-то всхрапнул, как лошадь, затем послышалось несколько глухих ударов в мягкое, кто-то задушенно вскрикнул. Решетка из бревен скрипнула, малость отъехала в сторону.

– Держи! – послышался сверху знакомый шепот Трофима.

– Чего у вас там? – спросил Бокта, нащупав брошенную в яму пустую веревку.

– Хватайся – потащим! Давай живее, долго тут нельзя…

С Трофимом оказались еще двое – кто такие, пластуны не поняли, темно было.

– Дуйте вдоль Астраханского тракту, – принялся наставлять Трофим. – Держитесь подале, хоронитесь – со светом там патруль ездит. На пятой версте глядите – где-то там, по леву руку, в полверсты от тракта, будут вас ждать с лошадьми да припасом. Глядите здесь – караул снимают со светом и собак также.

– Стражей совсем порезали иль приглушили? – спросил Никита.

– Совсем, – ответил один из тех, кто был с Трофимом. – Иль жалко?

– Не жалко. – Никита нахмурился. – Теперь уж точно – ежели впоймают, сразу на месте и порубают. В третий раз – уж не простят… Да, братка?

– Ага, – согласился Бокта – но как-то безразлично, словно вовсе не волновался за свою судьбу. – Ножи дадите?

– Зачем вам? – удивился Трофимов спутник. – На пятой версте вам полный боевой припас выдадут. А щас – куда вам ножи? Ежели не сумеете тишком пролезть за караульную линию, никакие ножи не помогут!

– Дайте ножи, не жмите, – попросил Бокта. – То наше дело, на кой нам ножи.

– А они у нас… – открыл было рот Трофимов спутник.

– А ваши меченые нам без надобности, – понятливо перебил Бокта. – Вы те дайте, что со стражей сняли. Не жмите, нам надо!

– Ладно. – Лиходеи отдали ножи, посокрушались: – Больно хороши клинки – такие где потом возьмем?

– Ништо, оказия будет – вернем! – повеселевшим голосом сказал Бокта. – А вам – стремнина: ну как ханские у вас те ножи найдут? На колы ведь взденут!

– Ладно, дуйте уж, – обеспокоился Трофим. – Пора нам – нельзя тут долго.

– Надо в шалаш слазить, лепешки у стражей взять, – сказал Бокта.

– Да потерпите пять верст – потом вам будет цельный мешок провианту! – обеспокоился Трофим. – Уходите уже, нельзя здесь долго!

– То для собак, – пояснил Бокта. – Коли наткнемся – дадим.

– Леший забери этих собак! – досадливо прошипел один из Трофимовых спутников, полезая в шалаш. – Где ж тут… А, вот – держите…

– Ну, прощевайте, браты, спасибо за все…

Пластуны обнялись с Трофимом и лиходеями, отошли от ямы недалече и, наметив направление, бесшумно поползли к Астраханскому тракту, через каждый десяток саженей останавливаясь, чтобы послушать да понюхать – где посты караула.

Караульную линию миновали в створе двух постов, рассаженных друг от друга саженей на двадцать. Стражи изредка тихо переговаривались друг с дружкой, за тыл не опасаясь – слушали черную предутреннюю степь.

Аккурат посередке постов торчал колышек с привязью, на конце которой сидела собака. Учуяв ползущих, собака было заворчала, потом принюхалась – пластуны пахли лагерем, двигались от центра на край и, судя по всему, опасности не представляли. Проползая мимо, Бокта кинул псине кусок лепешки, та в благодарность заурчала и ни разу не тявкнула вслед.

Удалившись на достаточное расстояние от постов, встали и сторожко пошли в рост, каждые двадцать саженей останавливаясь – слушали, не заметили ли чего часовые. К тому часу, когда восток начал заметно светлеть и стало можно различить большие бугры да рощицы, беглецы были уже далеко от Ставки.

– Вроде ушли, – осторожно порадовался Бокта, не слыша со стороны Ставки тревожного барабана и шума погони. – Давай-ка, братка, прибавим шагу…

Версты полторы бежали трусцой, переходя временами на быструю ходьбу: после сидения в яме было тяжко, ноги никак не хотели приноравливаться к забытой нагрузке, да и Никита был еще слаб – не совсем отошел от побоев. Ничего, справились – опять помогла воинская закалка да особая выучка.

Скоро вышли на подставу, что обещал Трофим. Сделав полукружье, подошли тихо, крадучись, подползли с ножами – мало ли кто может быть? Служивые, увидев свалившихся в балку беглецов, опешили – не ждали так скоро.

– Вы не пластуны ли? – спросил один, ухватившись за сабельную рукоять.

– Они самые, – успокоил Бокта, пряча нож. – Давай размениваться живее – скоро патруль по тракту пустят…

Забрав у служивых коней, вооружение, съестной припас да два войлока для ночевки, наскоро распрощались и поскакали в степь – куда именно, подставщики не спрашивали, а пластуны не сказали. Чего говорить, коль не спрашивают?

Отмахав хорошей рысью верст пять, завели коней в первую встречную балку – маленько остыть да перекусить самим – со вчерашней ночи маковой росинки во рту не держали.