– Это кто? – озаботился Бо. – Ну-ка, намекните?

– Неужели не догадываетесь? – ужаснулась ведущая. – Ну подумайте, пожалуйста…

Я знал, о ком идет речь, и замешательства Бо не понял. Видда Новкугульти – пожалуй, наиболее известный в России калмык докирхановской эпохи. Член всего, что только доступно, народный поэт, мыслитель, лауреат Государственной премии СССР и так далее – интеллигенция российская его знает. Правда, народный поэт до странности хорошо ужился с новой властью и посвятил остаток жизни славословию молодого хана, но это уж, как я полагаю, личное дело каждого, в какой маразм впадать на старости лет. Человек пережил депортацию, массовые репрессии, гнет сталинского режима, возможно, видит в молодом хане некое знамение новой эпохи, надежду на демократические перемены и так далее. Кроме того, добрый хан подарил поэту роскошный дворец, в котором можно с успехом разместить крупный детский сад, так что…

– …певец степных просторов, безжалостный клеймитель произвола властей и тоталитарного режима… Да неужели не знаете?!

– Клеймитель? – Бо почесал нос, взгляда не поднимал – видимо, стыдно было ему. – Клеймитель… Я вообще… такое слово – в первый раз…

– Видда Новкугульти! – торжественно объявила Зоя Васильевна. – Неужели не знаете?!

– А-а-а… Этого – знаю. – Бо вдруг странно прищурился и как-то весь подобрался – как старая толстая рысь перед прыжком. – Читал. Могу на память. А?

– Сделайте одолжение, – оживилась ведущая. – Что за стихотворение?

– Это не стих. – Бо нехорошо подмигнул аудитории, и я насторожился: вел он себя так, словно собирался из пулемета полоснуть или как минимум долбануть кого-нибудь по черепу, а возможно, и ногой.

– Это цитата – я ж сказал… Двадцатипятилетней давности. Слушайте: «…Великая русская литература всегда смотрела на мир любящими глазами творца. Она создавалась чистыми руками, но не подлым пером Фаддея Булгарина. К сожалению, последний оказался не бездетным. Герострат был, Солженицын – есть. Но Герострату не платили за поджог храма, Солженицын берет. Однако даже замутненный злобою разум его должен бы понять, что пытающийся вдуть жизнь в червивую залежь фашизма обычно кончает всенародным презрением…»

Видда Новкугульти – народный поэт Калмыкии…

Аудитория на несколько секунд замерла. Я от неожиданности прикрыл ладонью рот: вот это речь! Для косноязычного Бо выучить такую безразмерную цитату – настоящий подвиг! И вопрос: откуда вообще толстый выкопал эту ужасающе скандальную цитату? Это что же такое вообще? С трудом верилось, что народный поэт, жертва сталинских репрессий, мог такое сказать про собрата по перенесенным страданиям – Солженицына!

– Есть такое дело! – отвязно воскликнул кто-то из собравшихся, нарушая неловкое молчание. – Читали мы эту статейку!

– Господи… Да что вы такое говорите?! – Зоя Васильевна пошла пятнами и сделала оператору знак – тот послушно остановил запись. – Вы… Вы соображаете, что говорите?

– Я за слова отвечаю, – веско сообщил Бо, доставая платок и утирая лоб – упрел, бедолага, толкая речь. – Передача выйдет – пусть он на меня в суд подаст. Я выиграю.

– Ничего он не подаст! – заверил из аудитории бесстрашный интеллигент, поддержавший Бо. – Что написано пером, не вырубишь топором! Зоя?

– Никакого суда не будет, – решительно заявила Зоя Васильевна и тут же в три приема выхлебала стакан воды. – Гхм-кхм… Фу ты, господи… Я это вырежу, сразу говорю. Тимофей Христофорович – вы не думайте… просто у нас… ну вы понимаете, да?

– Да вы не оглядывайтесь на меня – работайте, – покровительственно разрешил плешивый москвич, опять зевая. – Это ваши дела. А вообще – отрадно. Отрадно, что человек интересуется историей культуры своего народа, и вообще…

– Откуда? – спросила ведущая, морщась так, словно ей в трусики сунули лягушку. – Откуда вы это взяли?

– Дочка в Интернете нашла, – не стал скрытничать Бо. – На принтер скинула. Ревела, дура, как будто умер кто… Потом мне дала. Там и ссылки есть – из каких газет… Хотите – звякну дочке. Адрес в смысле…

– Да нет, я не про то! – досадливо скривилась Зоя Васильевна. – Какой адрес, о чем вы?! А вот вы… Вот вы – бизнесмен… новый… эм-м…

– Руководитель охранной фирмы, – подсказал Бо. – В смысле – зачем оно мне надо?

– Да – зачем вам это? Вам что – больше заняться нечем?

– Мне есть чем, – сурово отчеканил Бо. – Но как раз это мне надо. Это всем нам надо. Без этого мы просто выродимся и станем ханскими ублюдками. Я не прав?

Зоя Васильевна на этот раз не нашла что возразить – Бо вообще умеет быть убедительным, когда захочет. Аудитория смотрела на гвоздя по-особенному: кто-то прятал глаза, кто-то готов был аплодировать, а пара взглядов наполнились явным негодованием – даже во мраке студии стало заметно.

Вот такой душевный прорыв. Именно прорыв, а не порыв. А я и не подозревал, что мой толстый терминатор способен испытывать такие сложные околопатриотические чувства.

Хотя, может быть, тут просто вышло наложение: обычная реакция характера на необычную обстановку и наличие зрителей. Просто Бо любит называть вещи своими именами, не терпит витиеватостей и недомолвок. Сидели бы мы с ним в парилке, вякнул я об этом поэте что-нибудь хорошее, а Бо почесал бы задницу варежкой и обложил бы его в три этажа. И через «твою мать» объяснил бы мне, в чем дело. И – никакого резонанса…

Сами понимаете, так приятно катившаяся по утоптанной дорожке передача оказалась скомканной нехорошей выходкой Бо и в былое русло возвращаться не пожелала. Ведущая нашла в себе силы мягко закруглиться, а краевед под самый занавес, когда все натягивали последние улыбки, вдруг вспомнил про подарок: потащил из трепаного портфеля какую-то старинную книгу.

Вот, дорогой друг, – это он к Бо адресовался, – в память о нашем общении вам подарочек. Книга принадлежит перу известного дореволюционного врачевателя Бадмаева, в ней, наряду с диковинными рецептами и эзотерическими обрядами, его рассуждения о мистических особенностях некоторых исторических персон. В том числе и о предке Бо – том самом хане стародавнем. Точнее, о его роли в фатуме калмыцкого народа. Это реликвия сама по себе, к тому же ценна она еще и тем, что Бадмаев был штатным врачом российской императорской семьи и лечил от многих недугов…

– Все его пациенты умерли. Не своей смертью, – непонятно к чему сказал задумчивый Бо и мотнул подбородком в мою сторону: – Вон, брату подари. Он у нас фанатеет по этому делу.

– Брату? – У несправедливо обиженного краеведа отвисла и затряслась нижняя губа – нормальная реакция для большинства из тех, кто не привык к общению с толстым грубияном. – Э-э-э… какому брату?

– Да вот этому типу. – Бо ткнул пальцем в мою сторону. – У меня все равно потеряется или дети потреплют. А он такие штуки бережет. Будет с ней носиться как дурень со ступой, всем показывать…

– Снято, – скомандовала ведущая и призналась: – Уф-ф! Как хорошо, что у нас – имитация. Как они там прямые эфиры делают на Центральном – ума не приложу!

Вот так нехорошо закончилось столь славно начатое дело. Надо было краеведа предупредить. Если Бо чего не надо – ни в жизнь не возьмет. А будут приставать – пошлет подальше. Или, того хуже, оскорбит действием.

– Он всегда такой – не переживайте, – успокоил я готового заплакать краеведа, бережно пряча врученную книгу в пакет. – Не обращайте внимания. Уникум. Патологический невежа. Был бы чуть повежливее – давно бы уже в министерском кресле сидел.

– Сам дурак, – привычно отреагировал Бо и вдруг, обмахнув зашевелившуюся аудиторию широким жестом, рявкнул командирским голосом: – Стоять! А теперь мы с Про… эмр-р… с Эммануилом приглашаем всех в «Айс»! Всех!

– Куда? – не понял я. – Ты домой не собираешься?

– Эмр-р… Обед, – обернувшись ко мне, распорядился Бо и обвел аудиторию пальцем. – А?

– Где? – Я с готовностью достал свой антиударный мобильник. – Платишь сам? Сколько персон?

– Сам, – кивнул Бо. – Ноль-девять, спроси «Айс». Это рядом – за углом тут. Закажи. Персон… раз, два, три…