Сердце юноши сильно билось.

— Не покидай нас, Великий Ворон. Я принесу тебе желчь старого медведя! Ты сможешь залечить свои раны, и силы вернутся к тебе! — сказал он горячо.

— Желчь помогает только людям, — дыхание птицы стало тяжелым, и все чаще опускалась на глаза мутная пленка.

— Я улетаю, охотник Мизинец. Ты хорошо запомнил мои слова? Иди и перескажи их людям твоего рода.

Белый снег закружился перед глазами юноши, и, когда вихрь упал на землю и рассыпался, ни Ворона, ни камня, на котором он сидел, не было.

Мизинец хотел закричать, вернуть священную птицу, чтобы спросить, простила ли она его или нет, но кто-то больно толкнул в бок и потянул за руку.

— Проснись! Проснись!

Мизинец сбросил с себя оленью шкуру и вскочил на ноги. Перед ним стоял Птенец Куропатки. Маленькое лицо его, перемазанное сажей, было таинственным и важным.

— Ты принес хорошую весть? — серьезно, как подобает взрослому охотнику, спросил Мизинец, отчаянно прогоняя остатки сна.

Птенец Куропатки приблизил лицо к уху товарища.

— Толстяк трижды прокричал голосом ворона у большого огня.

И как ни старался Мизинец сохранить спокойствие, он все-таки не выдержал и даже подпрыгнул от удивления.

— Не говорит ли твой язык пустые слова?

— Птенец Куропатки — мужчина, — с достоинством сказал юноша и ударил себя растопыренной ладонью в грудь.

— Значит, это правда, что Толстяк нашел жилище Медведя?

— Тише! — Птенец Куропатки испуганно замахал руками. — Разве ты не знаешь, что нельзя вслух произносить его настоящее имя? Если он услышит, придет беда!

— Хорошо! Хорошо! — поспешно согласился Мизинец. — Я стану звать его Страшный.

Птенец Куропатки облегченно вздохнул.

— Так будет лучше… Бежим посмотрим, как мужчины готовятся к охоте.

Они выбрались из жилища. Яркий свет красного солнца ударил в лицо. До самого края земли лежали розовые снега. В стороне, откуда обычно прилетают белые Духи Метели, курился чадный туман, похожий на дым большого костра, в котором горят сырые деревья, — там было холодное море. А в стороне, откуда весной приходят олени, совсем близко от стойбища, вставал заснеженный лес. Пушистые и прямые, как волчьи хвосты, поднимались над тремя жилищами из жердей и оленьих шкур столбы дыма.

Птенец Куропатки заспешил, подтолкнул Мизинца в спину.

— Идем скорее к Толстяку.

— Подожди, — степенно сказал юноша, пряча прямые и жесткие волосы под меховой колпак, сшитый из шкурок евражки[8]. — Разве ты забыл, что мы мужчины и охотники? Разве ты забыл, что нам уже дали имена?

— Я забыл… — виновато сознался Птенец Куропатки. Из-за ближнего шатра выскочила огромная собака по кличке Острозубый, но, не добежав совсем немного до юношей, резко остановилась. Из-под мохнатых лап во все стороны брызнул снег. Острозубый уже спокойно и важно подошел к ним и, оскалив белые клыки, посмотрел каждому в глаза. Это была их собака, потому что ни с кем другим она не хотела ходить на охоту. В стойбище вообще было мало собак. Род оставлял их ровно столько, сколько мог прокормить.

— Видишь, даже Острозубый знает, что прыгать и вертеть от радости хвостом недостойно настоящего охотника, — сказал Мизинец, вороша ладонью заиндевевшую шерсть на загривке пса.

Мизинцу нравилось напоминать себе и другим, что теперь он и Птенец Куропатки — охотники, что они прошли все испытания и стали равноправными членами рода.

Ни тот, ни другой не помнили своих отцов и матерей. Злой дух голода забрал их в то время, когда оба мальчика только научились отличать день от ночи и тепло костра от холода пурги. В этот год совсем мало оленей пришло к местам осенних переправ, потому что среди лета духи Холодного моря пригнали в тундру большой ветер и мороз, от которого птицы, задремавшие совсем ненадолго на озерах, вмерзали в лед. Старики рассказывали, что и те олени, которым удалось спастись, были настолько слабы, что от громкого крика падали на колени и сердца их разрывались на части.

Именно в тот год Общей беды много детей, стариков и молодых охотников ушло к Верхним людям. Гордые и сильные просили у сородичей смерти сами, слабые умирали тяжело и долго, мучая себя и других. Из всех детей рода выжили тогда только Мизинец и Птенец Куропатки. Как это случилось — никто не мог объяснить. Все говорили: «Так захотели духи». И в этом была великая правда той земли, на которой жил род. Здесь рождались по воле Духов, жили, как хотели они, и умирали, когда за ними приходили Духи. Добрые и злые Духи прятались в каждом камне, в каждом дереве, в каждой пригоршне воды, в каждой травинке.

Люди рода честно, как и прежде, делились с мальчиками тем, что удавалось добыть, — мясом и кореньями, давали теплое место для сна рядом с собой и учили всему, что умели сами. И это тоже был закон земли, на которой они жили, — суровой земли Тундры и Леса.

Семнадцать раз земля укрывалась снегом, и столько же раз прилетали красноголовые журавли и приносили на своих крыльях теплое солнце. И настало время, когда, посоветовавшись меж собой, мужчины рода сказали юношам: «Мы даем вам имена. Станьте охотниками. Пусть будет обильной ваша добыча».

Утоптанный снег звонко заскрипел под ногами юношей. Путь их был недолог. Шатер, в котором жил Толстяк, стоял рядом. Они откинули край шкуры и на коленях вползли в жилище.

У маленького яркого костра сидели Толстяк и его друг Оленье Сало. Оба были заняты работой и не посмотрели на юношей. Те медленно приблизились к костру и присели на корточки. Спрашивать ничего не полагалось. Да и зачем? То, чем занимались охотники, лучше всяких слов говорило, что произошло в стойбище и что будет дальше.

Оленье Сало, низкий ростом, но широкий в плечах, положив между ног большой и плоский камень, другим, зажатым в ладони, скалывал с плитки песчаника тонкие пластинки. Мизинец засмотрелся на то, как красиво работал охотник, как прямо на глазах превращалась серая плитка в широкий, с острыми краями наконечник копья. Он и сам мог сделать наконечник, но никогда у него не получалось столь быстро и хорошо. Недаром Оленье Сало имел самое лучшее копье в стойбище, а стрелы его летели дальше всех. Дух удачи водил его на охоту.

— Я научусь делать такие наконечники, какие делает Оленье Сало, — громко сказал Птенец Куропатки.

— Так будет, — важно согласился Мизинец.

Юноши нарочно говорили громко, чтобы привлечь внимание старших, но охотники по-прежнему делали вид, что не замечают их.

Толстяк, которому совсем не подходило его имя, потому что был он худой и длинный, проворно орудуя костяной проколкой, прошивал ремень для крепости оленьей жилой. Длинные прямые волосы падали ему на лицо, закрывали узкие маленькие глаза, и трудно было угадать, о чем он думает.

Пора уходить. Так велел закон рода. Если охотники готовятся к важному делу и не хотят разговаривать, им нельзя мешать. Юноши тихо уползли из жилища.

И только когда выбрались на улицу, Мизинец вдруг вспомнил свой сон. Торопливо опустившись на колени и просунув голову в жилище, он обратился к Толстяку, потому что тот был здесь старшим — он раньше всех увидел солнце.

— Сегодня во сне ко мне приходил Великий Ворон. Толстяк резко откинул со лба волосы и сердито посмотрел на юношу.

— Разве ты Заклинатель, что к тебе стали являться духи?

— Нет, — сказал Мизинец, выдержав взгляд охотника. — Но язык мой говорит правду. Уши мои слышали его слова.

— Что же он тебе сказал? — насмешливо спросил Толстяк.

— Я видел Великого Ворона с разбитым клювом… Он сказал, что надолго улетает в Край Горящих Гор и Белой Воды, чтобы снова сделаться сильным. Он велел, прежде чем уйдет спать солнце, насыпать вокруг стойбища снежный вал и облить его водой. Он сказал — злые духи станут бродить теперь вокруг.

— Кто ты такой, чтобы Великий Ворон стал твоим языком предупреждать людей Края Лесов о беде?! — повторил Толстяк, и лицо его презрительно скривилось.