— Хвала Гирру!

— Хвала великому вождю!

— Хвала победителю туров!

Гирр властно вскинул руку с растопыренными пальцами. Родичи смолкли на полуслове. Вождь сурово оглядел их.

— Люди лесного племени, — заговорил он с расстановкой, — вождь Гирр кланяется вам, что не ослушались его, что подчинились его воле, что вынесли и недостаток пищи, и недостаток шкур, но построили загон и победили туров. Кланяюсь вам, могучие люди лесного племени, — Гирр опустился на одно колено и склонил голову.

Стояла гробовая тишина. Такого никогда не было. У Кри повлажнели глаза. «Мудрости Гирру не занимать», — подумал он. Вождь выпрямился, снова вскинул руку и провозгласил:

— Хвала лесному племени!

— Хвала лесному племени! — радостно подхватили родичи. Гирр молча подождал тишины, спросил:

— Где Султ?

Шаман протиснулся вперед, но остановился в отдалении и склонил голову, боясь взглянуть на грозного вождя.

— Великий шаман Султ! — тем же твердым голосом заговорил Гирр. — Три дня и три ночи возноси хвалу духам и богам, корми их самым жирным жареным мясом, проси новых удач лесному племени и его вождю.

Султ упал на колени и кивал головой, слова застряли в его горле. Кри спрятал улыбку. Он знал, что шаман будет служить вождю как верная собака.

До рассвета пировало лесное племя, празднуя победу, хотя до победы было очень далеко, о чем знал, пожалуй, только Гирр.

Турицы спокойно паслись, загребая шершавым языком молодую траву, пили проточную воду, кормили молоком детенышей-сосунков, пережевывали жвачку и приносили приплод. На отдых уходили к обрывистому берегу реки, где обдувал ветерок и меньше надоедали насекомые. Травы, воды и простора в загоне хватало, животных никто не тревожил. Вожак первые дни мало ел, стоял на страже, чутко вслушивался во все звуки, часто нюхал воздух, подняв лобастую голову. Запах двуногих и дыма, то ослабевая, то усиливаясь, держал его в постоянном напряжении. Разрушить завал он больше не пытался и не искал в нем прохода, а на крутом берегу стоял подолгу, вглядываясь в заречные луга и лесные дали. К горловине, через которую провел стадо в памятную ночь, как он полагал, спасая туриц от огня, больше не приближался, видимо, боясь, что красный зверь притаился, а увидев его, оживет снова. Шло время, и вожак успокоился или смирился…

Но не знали покоя люди лесного племени. Тревожные мысли одолевали Гирра. Как всегда, он доверил свои мысли сначала отцу.

— Осенью тур-вожак прогонит из стада молодых самцов, — как бы между прочим сказал сын и замолчал.

Молчал и Кри, зная, что разговор не окончен.

— Но им некуда уйти из загона, и вожак убьет сыновей, — вслух рассуждал вождь племени, — их нужно уберечь. Это запас мяса на зиму для людей лесного племени. Не обойтись без второго загона. Нужно построить его раньше, чем деревья сбросят летние шкуры… И тогда, кроме добычи на охоте, племя сможет иметь свежее мясо туров каждую зиму.

— Не успеть, — возразил Кри. — Первый загон строили две зимы и одно лето.

— Смотри, отец… — Гирр на отсыревшей от росы тропе ножом прочертил изгиб реки, а также первый загон и крылья перед входом в него. — Смотри, второй загон почти сделан. Осталось перегородить узкий перешеек поляны и от реки до забора соорудить лесной завал. Нужно соединить концы крыльев. Успеем… но как найти тропу к сердцам людей?

— Мудро, — одобрил Кри, — а людям скажи все, как сейчас мне. Они поймут, они верят тебе.

Отец не ошибся. Люди лесного племени часто голодали, особенно зимой, и цену мясной пище знали. Они сразу поняли, о чем заботится вождь, и с энтузиазмом взялись за работу. От темна до темна горели костры, изредка падали деревья. Кри руководил сооружением завала, Гирр — строительством забора. Сначала поваленные деревья пережигали на несколько частей, то и дело очищая топором древесину от угольной корки; чтобы дерево не сгорело целиком, его по обе стороны костра обливали водой или обкладывали мокрым мхом. Сучковатые стволы носили на луговину. Здесь их ставили отвесно в приготовленные ямы, закладывали камнями и обкидывали землей. На стволы-столбы клали деревья потоньше и прикручивали гибкими ветками тальника и черемухи. С наружной стороны врывали в землю подпорки. Мужчины уже обрели опыт и работали слаженно.

Вождя тревожили новые заботы. Через зиму для молодых туриц нужен будет вожак. Сын Барса говорил, что вожаком нельзя оставлять быка одной с ними крови — отца или брата. Значит, из первого стада, от вожака-отца, молодых туриц нужно убрать. Но куда? Строить третий загон? И как добыть им вожака?

Занятый трудными думами, вождь вместе со всеми носил деревья и наблюдал за ходом работ. Однажды он увидел, что трое мужчин, стоя на коленях, глядели в траву и громко смеялись. Сын Агу подошел к ним. Два черных муравья на пределе сил тащили веточку во много раз большую, чем они сами.

— Темнокожие хотят построить загон, чтобы ловить туров, — весело сказал Юм, взглянув на Гирра.

Вождь засмеялся вместе со всеми. Маленькая шутка Юма развеселила его, отвлекла от изнуряющих мыслей, и почему-то после этого трудности перестали казаться неразрешимыми.

Под вечер из поселения прибежал подросток — и сразу к Гирру.

— Агу велела сказать, что Кит уходит во власть духов. Ее укусила змея, — выпалил он.

Сын Агу закаменел. «Духи наказали меня, — подумал он. — Ждал сына и рождение дочери принял без радости». В следующее мгновение вождь стрелой мчался в поселение. У хижины Агу толпились женщины, изнутри доносились завывания шамана, изгоняющего из тела девочки злого духа, что вселила в него змея.

Гирр влетел в хижину. В глаза бросилось заплаканное лицо Лани. Она сидела у костра, судорожно сжав руки у подбородка, и неотрывно глядела на дочь. Кит лежала на шкуре лицом вверх, ниже колена нога покраснела и опухла. Суровое спокойствие Агу не удивило Гирра. Мать матерей знала, что укус змеи смертелен, что чистая душа девочки улетит в лучший мир. Не надо только суетиться и плакать, чтобы не тревожить ребенка и не злить духов.

Гирр отстранил шамана, костяным ножом разрезал место укуса. Кит закричала от боли. «Силы не покинули ее», — подумал сын Агу. Он припал губами к ране, высасывал, сплевывал и снова высасывал кровь. Агу и Султ глядели на вождя, оцепенев от ужаса. Им казалось, что Гирр пьет кровь дочери, зная, что она умрет. Но Кит вскоре уснула, а через несколько дней встала на ноги…

В южном племени укусы змей случались нередко, и людей спасали таким образом. Узнав о несчастье, Лань с ножом в руке бросилась к дочери. Агу встала на пути, решив, что мать хотела прекратить страдания девочки.

— Пусть ее душа сама уйдет в мир духов, — строго сказала старуха.

Старейшие матери подхватили Лань, отвели в сторону и усадили возле костра. Несчастная женщина не знала, почему старухи во главе с Агу приговорили ее дочь к смерти. Обливаясь слезами, она молча прощалась с Кит, когда в хижину вошел Гирр. Чувство благодарности к своему мужчине переполнило ее сердце, Лань успокоилась. Но пришла другая беда — в ее груди не стало молока. Голодный Грун надрывался криком. Обычно невозмутимый вождь не находил себе места. Наконец он решился. Старая сука Пи, видимо, в последний раз, принесла двух слепых щенят. Гирр выбросил их в реку и к соскам суки подложил Груна. В лесном племени жизнь собаки ценилась не ниже, чем жизнь человека. Но Грун — сын вождя. Люди промолчали. Как только Кит вернулась к жизни, в грудь Лани вернулось молоко, и ненасытный крепыш Грун высасывал и мать, и Пи. Пока ребенок сосал собаку, она старательно облизывала его белокурую головку розовым языком.

— Растет тигр, — улыбался Гирр.

— Тигренок, — соглашалась Лань.

Настоящая беда пришла в лесное племя осенью.

Второй загон был уже построен, без особого труда отделили в него молодых самцов-туров. Ближе к осени вожак все чаще награждал подросших сыновей ударом широкого лба, они сторонились отца, прятались за матерей, но турицы не защищали их. Со временем бычки стали уходить для ночлега к горловине загона, к которой вожак по-прежнему не приближался. Постепенно они стали держаться вообще отдельно от стада, а при нападении вожака бежали к горловине. Однажды они обнаружили ее открытой и перешли во второй загон. Вопрос разрешился легко и просто.