Толчком послужила свадьба, о которой говорили все пограничные государства — смешанная свадьба. Надменный и своевольный граф Обсидиан, богатый, родовитый, первый жених королевства и при том страшный чудак, женился на своей прислуге — худенькой и невзрачной девушке по имени Вишня. Вся страна затаив дыхание ждала рождения первенца: унаследует ли он тягу к камням от отца, или станет разговаривать с деревьями, как мать? А может быть, он станет никем: ни тем, ни другим?

Родился мальчик, и опытные старики из окружения графа сразу поставили на нем клеймо выродка. Обсидиан выгнал их всех и стал в уединении растить своего умного и подвижного ребенка. В остальном он вел себя так, как и положено отпрыску древнего и непрерывного рода: появлялся там, где считал нужным, в мелочах исполнял королевский протокол и был готов проткнуть каждого, кто хоть как-то намекнет на уродство его сына. Обсидиан вызывал невольное восхищение и, сам того не желая, ввел смешанные браки в моду.

И вот, наторговавшись вдоволь в Кузнецово и несколько выпив, Алмазник удачно сымпровизировал. Все крестьяне, сидевшие в трактире, делали вид, что не смотрят и не слышат, но — он знал — ловили каждое его слово.

Развалившись на удобном резном стуле и поигрывая камешком на кожаном шнурке, Алмазник сказал:

— Слово для нас придумали, конечно, громкое. Выродки вы, мол. То есть род на нас закончится. Но теперь, слава прародителям, я вижу, что не на нас закончится род, — голос его по-актерски дрогнул. После паузы он продолжил, мерзко и пьяненько подхихикивая, — вы сами убиваете себя. Потомство и у вас теперь с гнильцой. Что, что могут ваши детки, ваши метисы, ваши выблядки?! Кто через сто лет сможет построить дом? А выковать меч? Идиоты…

Алмазник встал и, опираясь на посох, вышел из трактира.

Через неделю начались народные волнения.

Под жестким нажимом брата с одной стороны и разгневанных крестьян — с другой Смарагд был вынужден издать указ о категорическом запрете смешанных браков.

Берковский был уверен в необходимости силового вмешательства. Революция, путч, переворот — все равно что, но что-то делать было надо. Крон-принц уже был близок к совершеннолетию. Алмазник мялся и чего-то ждал. Даже во сне Берковский не переставал думать, как бы попасть в Камни самому. Придумать не удавалось, и тогда он усилил давление на Алмазника, тот — делать нечего — нашел исполнителя убийства и пугнул принцев.

Несколько лет спустя Алмазник заставил Ломню узаконить милицию и высылать тех, кто ослушался указа, из деревень на болота. Так появились Выселки.

Алмазник шел к Берковскому в отличном настроении. С некоторого времени у Берковского появилась дурная привычка: он все время цеплялся к Алмазнику и унижал его, но на этот раз Алмазник был уверен, что докажет свою состоятельность.

— Ну, что принес? — Берковский встретил Алмазника с показным равнодушием. — Опять мелочь и дешевка?

— Нет, у меня сегодня есть кое-что получше, чем камни.

— Да? Ну и что же?

Алмазник сунул руку во внутренний карман пиджака и достал оттуда КПК.

На экране была карта города. Пролетарка — отметил Берковский. Около волжского моста мигала зеленая точка.

— И кто это?

— Это собака. Любимый пес Нефрита.

— Не понял.

Алмазнику нравилось ощущать превосходство над Берковским — это так редко случалось. Медленно, растягивая слова, упиваясь триумфом, он начал объяснять:

— Я тут пару дней назад — случайно — поймал собаку. Оказалось, этот пес принадлежит Нефриту. Я хотел его просто прибить, а потом подумал — вот он, наш шанс найти вход в Камни.

— Это уже интересно, — Берковский подался вперед.

— Собака не простая, то есть не такая, как ваши собаки. У нас такие на вес золота. В буквальном смысле. Насколько я слышал, за этого пса отдали три бриллианта по шестьсот карат.

— И в чем же его особенность?

— У нас есть остров Кинесс, где разводят особых собак и особых лошадей. Все крестьяне, рожденные разговаривать с собаками или лошадьми, уезжают туда и учатся делать потрясающие вещи! Кинессийцы воспитывают щенков так, что они чуют не только запахи, они могут учуять мысли. Кинессийский пес найдет хозяина всюду, вернется к нему из любого места, даже незнакомого. Это уже проверено: бывало не раз. Эти собаки — потрясающие бойцы и охранники. Им можно давать задания, выстраивая объекты по ценности: это охранять ценой жизни, это можно бросить в случае угрозы… это вообще не слишком важно — гавкни для порядка и отойди… Я купил себе кинессийского коня — большой умница, уже успел спасти мне жизнь…

— Ну ладно, в пределах вашего мира пес, может быть, хозяина и учует. Но надеяться на то, что он найдет переход, я бы не стал.

— Ой, зря! Зря!

— Сколько он уже у нас?

— Вторые сутки.

— И до сих пор ничего?

— Нет, — Алмазник чувствовал, что снова теряет почву под ногами. — Он приблудился к какой-то старухе.

— А сейчас он где?

Алмазник взглянул на КПК:

— Смотри-ка, Дмитрово-Черкассы. Это же недалеко от того места, где я выхожу.

Берковский оживился:

— Да неужели?

Зеленая точка на экране замерла возле границы старого кладбища. Потом она мигнула и пропала. «Нет сигнала», — появилась надпись на экране компьютера.

Берковский вскипел от злости:

— Это что?! — заорал он на Алмазника.

— Так это же…

— Ты на что маяк подвесил? Ты, вообще, где его взял?

— Я его купил в зоомагазине, самый дорогой. Специально для собак. Крепится к ошейнику…

— Так этот засранец его содрал, и все! Это же такая дубина, которую нельзя не почувствовать!

— Он не мог…

— Что — не мог?!

— Не ори на меня! — Алмазник тоже повысил голос, и гнев Берковского поутих.

— Он не мог содрать маячок, — сказал принц тихо, — потому что я прикрепил его к тому же месту, к какому крепится королевская печать Камней. Он не стал бы сдирать маячок, потому что одновременно содрал бы и печать. И снять его он тоже никому не дал бы, потому что у него приказ не давать никому дотрагиваться до печати.

— Значит маяк — дерьмо!

— Нет. Это значит, что псина вернулась домой.

Берковский и Алмазник уселись в машину.

— Кладбище в Черкассах, — бросил Берковский водителю и поднял звуконепроницаемое стекло. — Теперь расскажи мне, принц, все, что ты не договорил.

— Я все сказал.

— А про печать? Что там у него за печать?

— А-а, это… Просто, когда наследники бежали, Опал умудрился прихватить с собой королевскую печать. А поскольку принцы все время скитаются, Нефрит и придумал хранить печать на шее у своего пса. Тот будет защищать ее любой ценой.

— Как же ты сумел подвесить маячок?

— Пес лежал у меня дома связанный. Ты бы видел, как он извивался — веревки трещали. Пришлось купить в магазине не только маяк, но и инъекцию снотворного.

Алмазник говорил спокойно, но упомянув о снотворном, почему-то вдруг взорвался:

— И вообще, почему я тут отчитываюсь перед тобой, как мальчик?! Что ты меня допрашиваешь? Да ты знаешь, что я мог пристукнуть пса, снять печать, вернуться в Камнелот и потребовать признать меня наследником. Печать все-таки что-то значит! А я оставил ее на месте и сделал все, чтобы найти для тебя проход в Камни!..

— И ты хочешь сказать, — на губах Берковского появилась кривая усмешка, — что все это ты сделал из бескорыстной любви ко мне?

Алмазник промолчал. Отвернувшись от собеседника, принц смотрел на улицу.

— Я скажу тебе, почему ты не взял печать. Ты струсил — в очередной раз. Я нужен тебе там, в Камнелоте. Ты не знаешь, что делать без меня — даже с печатью. Ты не способен на жесткие поступки. Вот и все. Ты точно знаешь, что я сделаю тебя королем вернее, чем все печати мира. А теперь скажи, что, пес шлялся один, без хозяев? Или ты снова упустил наследников?

Конечно, Алмазник снова их упустил. Принц и сам смутно понимал, что борьба за власть — не его дело. Он был рожден торговцем и в мире Берковского вполне мог бы возглавить крупную торговую корпорацию, но не политическую партию. То, что он делал в Камнях, он делал по большей части из мести. И кроме того, он жаждал справедливости — такой, какой он сам ее понимал.