Для него это, должно быть, до ужаса унизительно, — думал Понтер Боддет, наслаждаясь каждым тактом испытываемого Советником Бедросом дискомфорта.

В конце концов, это Бедрос приказал ему и послу Тукане Прат вернуться из Мэриного мира для того, чтобы можно было закрыть межмировой портал. Но мало того, что Понтер отказался подчиниться: Тукана Прат убедила десятерых видных неандертальцев, включая самого Лонвеса Троба, отправиться в иную реальность.

И теперь Бедросу приходится приветствовать официальную делегацию мира глексенов. Понтер лично наблюдал за процессом в вычислительной камере, когда делегаты проходили по деркеровой трубе: было бы весьма неловко, если бы человека, выполняющего функции отсутствующего у неуживчивых глексенов мирового лидера в результате случайного отключения портала разрубило бы надвое.

Сам Бедрос не спускался сегодня в глубины Дебральской никелевой шахты. Он остался на поверхности ожидать, пока глексенский «всеобщий писарь» и другие делегаты Объединённых Наций поднимутся к нему.

Что они и сделали буквально несколько мгновений назад. Потребовалось два рейса цилиндрического шахтного подъёмника, чтобы их перевести, но теперь все они были наверху. Разумеется, здесь же были и четверо облачённых в серебряное эксгибиционистов, позволяющих широкой общественности следить за происходящим. Темнокожий лидер Объединённых Наций вышел из здания шахты первым; за ним последовал Понтер, потом три мужчины и две женщины с более светлой кожей и Джок Кригер, самый высокий из делегатов.

— Добро пожаловать на Жантар, — сказал Бедрос. Он, очевидно, проинструктировал свой компаньон не переводить имя, которое барасты дали своей планете. У семерых глексенов не было ни имплантов-компаньонов, ни временных пристёгивающихся устройств. По-видимому, это вызвало серьёзные споры, но в конечном итоге вследствие той самой непонятной «дипломатической неприкосновенности», с которой Понтер уже сталкивался ранее, для делегатов было сделано исключение: запись всего, что они говорят и делают, не попадёт в архив алиби. Правда, Джоку, если Понтер правильно понимал, такое особое отношение было не положено, однако компаньона на нём всё равно не было.

— Мы приветствуем вас здесь, глядя в будущее с великой надеждой, — продолжал Бедрос. Понтер с трудом подавил ухмылку: о том, как с точки зрения глексенов должна выглядеть приличная приветственная речь, Бедросу пришлось консультироваться с Туканой Прат — той самой, которая подорвала его авторитет. Бедрос говорил, казалось, не меньше децидня, и глексенский «всеобщий писарь» ответил в том же духе.

У Джока Кригера, должно быть, сердце бараста, подумал Понтер. В то время, как остальные глексены, по-видимому, получали удовольствие от формальных речей, он явно пропускал их мимо ушей, разглядывая деревья и холмы, каждую пролетающую мимо птицу, голубое небо над головой.

Наконец, все речи закончились. Понтер пристроился рядом с Джоком, одетым в длинный бежевый плащ, стянутый на талии бежевым поясом, кожаные перчатки и широкополую шляпу — глексенская делегация дождалась внизу окончания деконтаминации своей одежды.

— Ну как, что вы думаете о нашем мире? — спросил Понтер.

Джок медленно качнул головой; его голос был полон изумления.

— Он прекрасен…

В доме Бандры визор был установлен на стене гостиной; его поверхность плавно изгибалась, повторяя изгиб стены круглого помещения. Большой квадрат был разделён на четыре меньших, каждый из которых показывал то, что видит один четырёх присутствующих на Дебральской никелевой шахте эксгибиционистов в момент, когда из здания показалась делегация Объединённых Наций. Бандра была не в том виде, чтобы показываться сегодня на людях, и они с Мэри остались дома, якобы для того, чтобы посмотреть церемонию встречи.

— О, смотрите! — воскликнула Бандра. — Там Понтер!

Мэри надеялась увидеть его хоть на секунду — и, к сожалению, примерно на такое время он и попал в кадр. Эксгибиционистов не интересовали соплеменники-барасты — всё их внимание было приковано к глексенам.

— Так кто из них кто? — спросила Бандра.

— Вон тот мужчина, — как и большинство канадцев, из боязни показаться расисткой она избегала говорить «чернокожий мужчина» или «мужчина с тёмной кожей», хотя это было наиболее очевидное отличие Кофи Аннана от остальных делегатов, — генеральный секретарь Объединённых Наций.

— Который?

— Вон тот. Крайний слева.

— Это который с коричневым лицом?

— Э-э… да.

— Так он — руководитель вашего мира?

— Нет. Не совсем. Но он — руководитель ООН.

— Ага. А вон тот высокий кто?

— Это Джок Кригер. Мой начальник.

— Он… у него вид какой-то… хищный.

Мэри подумала над этим и решила, что Бандра права.

— «В глазах холодный блеск…»[38] — процитировала она.

— О-о-о! — восхитилась Бандра. — Это поговорка?

— Строка из пьесы.

— Ну, к нему это подходит. — Она решительно кивнула. — Мне не нравится, как он держится. На его лице никакой радости. — Но тут Бандра сообразила, что это может прозвучать обидно. — О, простите! Я не должна так говорить о вашем друге.

— Мы не друзья, — ответила Мэри. Она придерживалась эмпирического правила, в соответствии с которым друг — это тот, кто приглашал вас в свой дом, или кого вы приглашали к себе. — Мы просто вместе работаем.

— И посмотрите-ка! — сказала Бандра. — У него нет компаньона!

Мэри вгляделась в экран.

— И правда нет. — Она внимательно осмотрела все четыре изображения. — Ни у кого из глексенов их нет.

— Как такое может быть?

Мэри задумалась.

— Возможно, дипломатическая неприкосновенность. Это когда…

— Да?

Сердце Мэри возбуждённо заколотилось.

— Обычно это означает, что во время путешествия багаж дипломата не досматривают. Если я отдам кодонатор Джоку, он сможет унести его в мой мир без всяких хлопот.

— Здо́рово! — сказала Бандра. — О, смотрите! Опять Понтер!

Полёт из Салдака на остров Донакат занял два децидня — как уже было известно Понтеру, гораздо дольше, чем такое же пушествие занимает в мире Мэри. Большую часть этого времени он провёл, думая о Мэри и о приборе Вессан, который поможет им зачать ребёнка, однако Джок, сидевший в просторной кабине вертолёта рядом с Понтером, прервал его грёзы.

— Вы так и не изобрели самолёт? — спросил он.

— Нет, — ответил Понтер. — Я сам об этом задумывался. Конечно, многих в нашем мире завораживала идея летать, как птицы, но я видел ваши длинные… вы это называете «взлётно-посадочная полоса», не так ли?

Джок кивнул.

— Так вот, я видел взлётно-посадочные полосы, которых требуют ваши самолёты. Я думаю, что только существа, которые уже занимались вырубкой лесов для нужд сельского хозяйства, посчитали бы естественным делать то же самое для размещения аэродромов или хотя бы прокладки дорог.

— Никогда не смотрел на это с такой стороны, — признал Джок.

— Ну, у нас определённо нет таких дорог, как у вас. Большинство из нас… как вы это называете? Да, домоседы. Мы мало путешествуем, и предпочитаем добывать еду рядом с домом.

Джок осмотрел вертолёт.

— Тем не менее, он весьма комфортабелен. Много места между сиденьями. У нас принято впихивать в самолёт столько людей, сколько туда войдёт. Собственно, как и в поезда и в автобусы.

— Это делается не для комфорта как такового, — объяснил Понтер, — а чтобы не дать феромонам одного человека достигнуть носа другого. Мне нелегко даются полёты на ваших больших самолётах с герметично закупоренными кабинами. Одна из причин того, что мы не летаем так высоко, как вы, в том, что тогда нет нужды герметизировать кабину — свежий воздух постоянно поступает снаружи, так что феромоны не накапливаются, и… — Понтер замолк и слегка наклонил голову. — А, спасибо, Хак. — Он посмотрел на Джока. — Я попросил Хака предупредить меня, когда мы будем пролетать над местом, соответствующим в нашем мире вашему Рочестеру. Если вы посмотрите сейчас в окно…