Мэри рассмеялась, не столько от самой шутки, сколько от её неожиданности.
Понтер закатил глаза — мимический жест, который он перенял у Мэри.
— И так всё время, — сказал он.
— Я не уверена, что готова к такому, — сказала Мэри, — чтобы кто-то каждую секунду был со мной. — Мэри задумалась. — А Хак на самом деле… ну, мыслит?
— В каком смысле? — не понял Понтер.
— Ну, я знаю, что вы не верите в душу; я знаю, что вы считаете свой собственный разум абсолютно предсказуемой программой, выполняемой аппаратным обеспечением вашего мозга. Но, всё-таки — мыслит ли Хак по-настоящему? Осознаёт ли себя?
— Интересный вопрос, — сказал Понтер. — Хак, что скажешь?
— Я знаю о факте своего существования.
Мэри пожала плечами.
— Но… но, я не знаю, скажем, есть ли у тебя собственные желания или стремления?
— Я желаю быть полезным Понтеру.
— И всё?
— И всё.
Вау, подумала Мэри. Кольму следовало бы жениться на одном из них.
— Что будет с тобой — Понтер, извини — что будет с тобой, когда Понтер умрёт?
— Я получаю энергию от биохимических и биомеханических процессов в его теле. В течение нескольких децидней после его смерти я прекращу функционировать.
— Это не беспокоит тебя?
— Вместе с Понтером исчезнет цель моего существования. Нет, это меня не беспокоит.
— Интеллектуальный компаньон очень полезен, — сказал Понтер. — Я сомневаюсь, что сумел бы сохранить рассудок, когда впервые попал в ваш мир, если бы не Хак.
— Я не знаю, — сказала Мэри. — Просто это… прости меня, Хак… это как-то… жутковато. А можно его потом проапгрейдить? Ну, то есть, начать с базовой функциональности, а искусственный интеллект добавить как-нибудь потом?
— Конечно. У моего компаньона изначально тоже не было интеллекта.
— Может быть, так и надо сделать, — сказала Мэри. — Хотя…
Нет. Нет, она пытается стать здесь своей, и для этой цели компаньон, который может давать объяснения и советы, будет весьма полезен.
— Нет, давай уж со всем фаршем.
— Я… прости, не понял?
— В смысле, я хочу мыслящий компаньон, как Хак.
— Ты не пожалеешь об этом решении, — сказал Понтер. Он посмотрел на Мэри с улыбкой гордости на лице. — Ты не первый глексен, посетивший этот мир, — сказал он, и это была правда. Первой была либо женщина из Лабораторного центра контроля заболеваний в Оттаве, либо другая женщина, из Центра по контролю и профилактике заболеваний в Атланте; Мэри не знала, которая из них первой прошла через портал. — Однако, — продолжал Понтер, — ты станешь первым глексеном, установившим себе постоянный компаньон — первым, ставшим одним из нас.
Мэри посмотрела сквозь прозрачную стену транспортного куба на прекрасный осенний пейзаж.
И улыбнулась.
* * *
Водитель высадил их на массиве солнечных батарей, которые выполняли также функцию посадочной площадки у дома Понтера и Адекора. Дом был выращен методом древокультуры, и его центральная часть представляла собой полый ствол массивного лиственного дерева. Мэри уже видела дом Понтера, но тогда его листва ещё не начала менять цвет. Сейчас он выглядел просто изумительно.
Внутреннее освещение обеспечивалось химическими реакциями, идущими внутри проложенных вдоль стен прозрачных трубок. Собака Понтера Пабо выскочила навстречу поприветствовать их. Мэри уже привыкла к её волчьей внешности и наклонилась почесать животное за ухом.
Потом она оглядела круглую гостиную.
— Как жаль, что я не могу остаться здесь, — сказала она с сожалением.
Понтер подошёл к ней, и она обняла его, положив голову ему на плечо. Всё равно четыре дня с Понтером — это лучше, чем весь месяц с Кольмом.
Когда бы она ни вспоминала про Кольма, в голове сразу всплывала затронутая им тема — тема, о которой Мэри, по-видимому, подсознательно заставляла себя не думать, пока Кольм её не упомянул.
— Понтер, — тихо сказала Мэри, ощущая, как его грудь поднимается и опускается в такт дыханию.
— Да, женщина, которую я люблю?
— В следующем году, — сказала Мэри, пытаясь говорить настолько нейтральным тоном, насколько возможно, — будет зачато новое поколение.
Понтер немного отстранил Мэри и внимательно посмотрел на неё, медленно приподнимая бровь.
— Ка, — ответил он.
— Может быть, и нам завести ребёнка?
Понтер выпучил глаза.
— Я даже не думал о такой возможности, — сказал он, наконец.
— Потому что у нас разное число хромосом, да? Конечно, это серьёзное препятствие, но ведь должны быть способы его обойти. И, в общем, Джок ведь послал меня изучать неандертальские генетические технологии. И в процессе я могла бы поискать способы, с помощью которых можно бы было как-то объединить наши ДНК и произвести ребёнка.
— В самом деле?
Мэри кивнула.
— Конечно, оплодотворение можно провести in vitro.
Хак загудел.
— В пробирке. Вне тела.
— А, — сказал Понтер. — Я удивлён, что ваша система верований допускает такой процесс, запрещая многое другое, связанное с репродукцией.
Мэри пожала плечами.
— Ну, на самом деле Римская Католическая Церковь не разрешает оплодотворение in vitro. Но я хочу ребёнка. Я хочу ребёнка от тебя. И я не вижу, что плохого в том, чтобы чуть-чуть помочь природе в этом. — Она опустила взгляд. — Но я знаю, что у тебя уже двое детей. Возможно… возможно, ты не хочешь становиться папой в третий раз?
— Я всегда буду папой, — сказал Понтер, — до самой смерти. — Мэри вскинула глаза и обрадовалась, увидев, что Понтер смотрит прямо на неё. — Я не задумывался о ещё одном ребёнке, но…
Мэри чувствовала, будто вот-вот лопнет. До этого момента она и не подозревала, насколько сильно хочет, чтобы Понтер ответил «да».
— Но что? — спросила она.
Понтер пожал своими массивными плечами — они двигались медленно, тяжело, будто перемещая на себе тяжесть целого мира.
— Но мы верим в нулевой прирост населения. У нас с Класт уже двое детей; они заменят нас, когда мы умрём.
— Но у Адекора и Лурт всего один ребёнок, — сказала Мэри.
— Ага, Даб. Но они ещё могут попытать счастья в следующем году.
— Они на самом деле планируют это сделать? Ты говорил об этом с Адекором? — Мэри не понравились прорезавшиеся в её голосе нотки отчаяния.
— Нет, не говорил, — ответил Понтер. — Думаю, я мог бы коснуться этой темы, но даже если они не станут пробовать снова, Серый совет…
— Чёрт возьми, Понтер, меня тошнит от Серого совета! Тошнит от этих правил и положений. Тошнит от того, что кучка стариков контролирует твою жизнь.
Понтер взглянул на Мэри; его бровь удивлённо взлетела вверх.
— Их, знаешь ли, избирают. Устанавливаемые ими правила — это правила, которые мой народ установил для себя.
Мэри глубоко вздохнула.
— Я знаю. Прости. Это просто… просто, это должно быть только наше с тобой дело, хотим ли мы ребёнка.
— Ты права, — согласился Понтер. — Собственно, у некоторых людей в нашем мире больше двух детей. Близнецы не так уж редки: у моего ближайшего соседа сыновья-близнецы. Да и женщине не так уж редко удаётся зачать трижды — в девятнадцать, в двадцать девять и тридцать девять лет.
— Мне тридцать девять. Почему бы не пропробовать?
— Найдутся те, кто скажет, что такой ребёнок будет неестественным, — ответил Понтер.
Мэри огляделась. Потом села на край растущего из стены дивана и хлопнула ладонью рядом с собой, приглашая Понтера присоединиться. Понтер тоже сел.
— Там, откуда я пришла, — сказала Мэри, — многие считают, что когда двое мужчин… как это сформулировала Луиза, когда мы гостили у Рубена? «Нежно соприкасаются гениталиями»? Так вот, многие мои соплеменники считают, что это тоже неестественно. — Лицо Мэри словно окаменело. — Но они неправы. Я не знаю, могла бы я это сказать с полной уверенностью до того, как попала сюда, но сейчас я могу. — Она кивнула, больше для себя самой, чем для Понтера. — Мир — любой мир — гораздо лучше, когда живущие в нём люди любят друг друга, когда заботятся друг о друге, и, пока речь идёт о добровольных отношениях между взрослыми людьми, это никого не касается, кроме них самих. Мужчина и женщина, или два мужчины, или две женщины — это всё естественно, если между ними любовь. Глексенка и бараст — это тоже естественно, если они любят друг друга.
