Женщина не рассмеялась, но казалось, что нервозность, висевшая в воздухе, чуть уменьшилась. На заднее сидение сели худощавый мужчина в очках, женщина среднего роста и полная женщина из Германии. Хрупкая юная девушка безуспешно пыталась втиснуться между двух женщин. В конце концов женщина из Германии предложила, чтобы та села к ней на колени. Девушка слегка обиделась, ей не хотелось, чтобы с ней обращались как с ребенком. Помедлив, она неохотно согласилась посидеть там, по крайней мере какое-то время. Наша жизнь была поставлена на карту, а мы ссорились, кому куда лучше сесть.

Уехали мы около полуночи. До Брюсселя по прямой было километров двести, но Беккер должен был ехать второстепенными дорогами, чтобы избежать полицейского контроля. Когда мы сели в машину, он установил фару над задним номерным знаком. В случае если нас начнут преследовать, пояснил Беккер, он включит свет в надежде ослепить преследователя.

Меньше чем за час мы добрались до границы, но машина Беккера с шестью пассажирами и багажом была не в состоянии двигаться быстро. Подъехав к пограничному посту, Беккер снизил скорость, чтобы увидеть, есть ли там люди. Никого не было. Считалось, что в ночное время на второстепенных дорогах со слабым движением охрана границ не нужна, особенно между такими дружескими странами, как Люксембург и Бельгия. Мы с облегчением вздохнули — Беккер знал свое дело. Пограничный знак гласил: Belgique — België.

Мы продолжили наш путь в Брюссель по широкой двухполосной дороге, идущей в северо-западном направлении. Вскоре миновали Арденны, красоту которых невозможно было разглядеть в темноте. Вдоль дороги был виден лес. Никто из нас не пытался уснуть. Проезжая вблизи района Бастонь, мы не могли и предположить, какие кровавые бои между американцами и немцами произойдут здесь спустя шесть лет. Все, что мы знали в нашей короткой жизни, был страх.

Беккер ехал все быстрее и быстрее, и некоторые из нас забеспокоились. Внезапно маленькая девушка на заднем сидении, которая нервничала всю ночь, закашлялась, начала давиться, и наконец ее вырвало.

— Что случилось? — спросил Беккер.

— Малышку вырвало, — ответила женщина из Германии, щелкнув зубным протезом.

— Хорошо, — засмеялся Беккер, — теперь я знаю, что мы едем достаточно быстро.

Он пытался рассеять наш страх. Это немного помогло нам, но в машине ужасно воняло рвотой. Проезжая по промозглой сельской местности, мы открыли все окна.

— Тебя не беспокоит, как я еду? — спросил Беккер, поворачиваясь ко мне.

— Нет.

— Знаешь, — сказал он, подмигивая, — я умею и медленно ездить. Надеюсь, в этот раз ты не оставишь лужу на полу машины.

Он посоветовал стройной женщине, сидящей рядом с ним, чтобы она попыталась немного поспать.

— Я хочу смотреть в окно, — ответила женщина.

Чуть позже Беккер убрал руки с руля, чтобы закурить сигарету.

— Не надо так! — воскликнула женщина. — Держите руль!

— Вы же собирались смотреть в окно, — ответил Беккер.

Он пытался и дальше нас успокаивать, но наша тревога все возрастала. Мы вновь были в чужой стране и не имели представления, что ожидает нас впереди и нет ли вблизи погони.

Немного позже стало казаться, что страна открылась — деревья исчезли, и мы увидели небо, усыпанное звездами. Я смотрел вперед, когда мужчина в очках, сидящий прямо позади меня, воскликнул испугано на идише: «Смотрите, смотрите направо! Вы видите то же, что и я?»

Это было самое странное ночное небо, которое я когда-нибудь видел. Беккер замедлил ход и попытался посмотреть в ту сторону. Потом остановил машину совсем, и все мы стали смотреть на восток. Вдали, едва различимо, темный горизонт был расцвечен сполохами необычных цветов. Поскольку было еще темно, это не могла быть радуга. Там видны были цветные полосы и вспышки, как будто незримый великан пальцем раскрашивал небо.

Мы приехали в Брюссель около семи часов утра; большинство из нас не спало в эту лихорадочную ночь. Беккер высадил нас возле небольшой гостиницы. В холле были газеты. Заголовки сообщали: «Nuit de terreur en Allemagne. Pogrom contre les Juifs» — «Ночь террора в Германии. Погром против евреев».

Теперь мы знали, откуда эти странные цвета на горизонте. Это был ответ нацистов на убийство немецкого секретаря посольства. Мы видели Хрустальную ночь, ночь разбитых витрин.

Хрустальная ночь явилась воплощением варварства Гитлера. Ничтожный предлог — поступок юного Гершла Гриншпана, который, услышав о мучениях отца и желая отомстить, отправился в немецкое посольство в Париже, — был Гитлеру как нельзя более кстати. Эрнст фон Рат, убитый Гриншпаном, уже через несколько часов после смерти был со всеми почестями, как герой, похоронен в Дюссельдорфе в присутствии Гитлера и его ближайшего окружения. Затем, этой же ночью, девятого ноября, в 23:55, из штаб-квартиры гестапо в Берлине всем офицерам была разослана депеша:

Подпись — «Гестапо II, Мюллер» следовала за словами «Телетайп разослать секретно».

Всем известный секрет.

Мы оказались свидетелями катастрофы, последовавшей за этим указом гестапо, когда по пути в Бельгию остановились на дороге и глядели на зловеще пылающий горизонт. В городах и деревнях немцы были разбужены звоном бьющегося стекла, вспышками факелов, которыми поджигались синагоги, и запахом пылающих молельных домов, в то время как полиция и пожарные безучастно наблюдали за происходящим. Офицеры гестапо руководили нападавшими, и тысячи добровольцев из гражданского населения помогали им рушить магазины и вдребезги разбивать витрины. Были слышны и другие звуки: крики беззащитных евреев, жестоко избиваемых их недавними соотечественниками. Затем тысячи евреев были проведены перед горланящим сбродом.

Когда мы приехали в гостиницу в Брюсселе и услышали первые сообщения, мы еще не могли оценить весь размах террора. Была ли моя мать одной из жертв Хрустальной ночи в Австрии, ставшей теперь частью Германии? Тысячи евреев были вытащены из своих квартир и арестованы. Были ли среди них мои сестры? При поддержке и одобрении со стороны немцев были разграблены, а затем стерты с лица земли почти триста синагог. Моя тоже? Стал ли наш раввин, который как раз четыре года назад благословил меня при моей Бар-мицве, одной из жертв? Кто благословлял теперь его? В эту ночь было уничтожено около семи тысяч еврейских магазинов и фирм. В течение лишь нескольких часов, когда улицы сверкали от осколков, обе стороны получили важный урок: евреи поняли, что нацисты не остановятся ни перед чем, а нацисты убедились, что мир позволяет им делать почти все что угодно.

В холле гостиницы, измученный бессонной ночью, я вспомнил день, когда Гитлер вошел в Вену. Как далеко все зашло! Я вспомнил, как коричневорубашечники хотели забрать мою кузину Марту и при этом разгромили магазин дяди Морица, а вся семья, сжавшись от страха, недоумевала, почему никто не пришел к нам на помощь. Сейчас существовало несметное множество таких семей, тысячи их были согнаны в такие места, как Дахау, где находился и мой дядя. Смогут ли они выжить? Никто этого не знал, и наш страх вспыхнул вновь от жара Хрустальной ночи.

В маленьком холле гостиницы незнакомые мне люди, с утренними газетами в руках, бродили среди нескольких мягких кресел и диванов и старались понять смысл тех ужасных событий, о которых читали.

— Подождите здесь все вместе, — сказал нам Беккер.

Он подошел к ближайшему окошку и передал служащему какие-то бумаги. Беккер был балагур, он часто паясничал, но его кривлянье было лишь уловкой, попыткой отвлечь нас от тяжелых раздумий об опасностях, сгущающихся вокруг. За клоунадой угадывалась сила, которая передавалась и нам.