Последний бой, в котором принимали участие бомбардировщики Проскурова, без сомнения привлек к нему внимание Сталина. 29 мая 1937 года республиканская авиация получила приказ бомбардировать порт Пальма на острове Майорка. Внезапно два бомбардировщика, ведомые советскими пилотами, отделились от группы и нанесли удар по немецкому линкору «Дойчланд» в соседнем порту Ибиса. Тридцать один германский моряк был убит и семьдесят четыре ранены. Разъяренный Гитлер отомстил, приказав бомбить республиканский порт Альмерия. В телеграмме, присланной из штаба РУ в Москве главным советским советникам, было указано, что «Босс» «считает неприемлемым, чтобы самолеты бомбили итальянские и немецкие корабли, и что это должно быть запрещено». [11] Некоторые источники приписывали Проскурову участие в этом рейде. [12] Но кажется сомнительным, что офицер с его данными мог ослушаться приказа или совершить навигационную ошибку такого масштаба — Ибиса находится по крайней мере в 115 километрах от Пальма. Поэтому вряд ли Проскуров не имел молчаливого разрешения атаковать «Дойчланд», но когда Сталин увидел реакцию Гитлера, он отступил и дал приказы, запрещающие дальнейшие действия подобного рода. Каким бы ни было объяснение, вскоре после этого события Проскуров вернулся в Советский Союз. 21 июня 1937 года он получил звание майор, и ему было присвоено звание Героя Советского Союза. Вероятно, это был самый счастливый день из всей его короткой и нелегкой жизни.
В июле 1937 года Проскуров принял командование 54-й бомбардировочной бригадой. 22 февраля 1938 года он получил высокое звание комбрига, а в мае стал командиром 2-й авиационной армии особого назначения, оставаясь на этом посту до апреля 1939 года. За это время он получил репутацию требовательного офицера, который говорит и делает то, что он считает правильным. Его храбрость не ограничивалась полем боя. Гавриил Прокофьев, его бывший штурман, вспоминает, как Проскуров, был на заседании комиссии, обсуждавшей проект четырехмоторного самолета с втягивающимся шасси. Известный военный летчик-испытатель Владимир Коккинаки спросил: «Зачем нам нужен такой дорогой и сложный самолет — Ил-4 и ТБ-3 вполне достаточны; на них мы можем спокойно долететь от Москвы до Берлина». После его замечания наступила тишина, и все присутствующие ждали, когда Сталин выскажет свое мнение. Обычный протокол состоял из «никогда не выступай, пока не услышишь мнения Сталина, а затем соглашайся с ним», но Проскуров резко сказал: «Вы, Коккинаки, летаете один, для рекорда. Мы летаем эскадрильями и должны маневрировать». Сталин, который мог быть разозлен, подошел к глобусу и спросил: «Товарищ Коккинаки, что если вы будете должны лететь на Берлин через Балтику, Финляндию?» Коккинаки признал, что на старом самолете это невозможно. Вопрос был решен. Как показывают дальнейшие события, сомнительно, чтобы Сталин забыл показ независимости Проскуровым[13].
Проскуров был сделан начальником РУ 14 апреля 1939 года. Ранее, 21 мая 1937 года Сталин заявил, что «Разведывательное управление попало в лапы к немцам», сигнализируя о фактическом обезглавливании РУ в чистках и потерю ценных кадров. Вероятно для того, чтобы восстановить уверенность службы в себе и улучшить моральное состояние, был выбран Герой Советского Союза с боевым опытом в испанской гражданской войне. Говорилось, что за два месяца до этого, в феврале 1939 года, нарком обороны Ворошилов спросил собранных офицеров военной разведки, примут ли они Александра Орлова, исполняющего обязанности главы РУ, как постоянного начальника. Офицеры возразили, отметив, что Орлов был хорошим аналитиком, знающим несколько иностранных языков, но не был оперативником. Что было нужно РУ, так это новое лицо. [14]Вместе с женой и двумя дочерьми Проскуров приехал в Москву в качестве начальника РУ и заместителя наркома обороны. Его должность предусматривала предоставление ему квартиры в знаменитом «Доме на Набережной», который в течение многих лет был резиденцией привилегированных лиц советского общества. [15] Его награды давали ему право на повышение зарплаты, но он отказался, сказав, что это был его долг. Ему также предоставили двухэтажную дачу в престижном усадебном ансамбле Архангельское, к западу от Москвы. Проскуров никогда не пользовался дачей, передав ее коллегам по военной разведке в качестве летнего лагеря для их детей. Его младшая дочь, которой тогда было семь лет, также отдыхала в нем.
Обычно Проскуров проводил отпуск на Черном море, в Сочи, а летом по воскресеньям ездил на подмосковные дачи к своим товарищам. Его любимым времяпрепровождением были поездки на своем новом «Рено» на аккуратную дачу наркома ВМФ адмирала Николая Кузнецова, которого он знал по совместной службе в Испании; у него на даче собирались многие из ветеранов-добровольцев, чтобы предаваться воспоминаниям об испанской войне. [16]Проскуров был также другом Михаила Водопьянова, одного из первых Героев Советского Союза, известного полярного летчика.
Как заместитель наркома, Проскуров 9 июня 1939 года был назначен членом Главного Военного Совета. Этот Совет, возглавляемый наркомом обороны Ворошиловым, был создан в марте 1938 года. Состоящий из высших офицеров Красной Армии и руководителей партии, включая самого Сталина, он служил совещательным органом для обсуждений наиболее важных вопросов военной политики. Приказы по этим вопросам, представляемые наркомом обороны, сначала обсуждались и одобрялись Советом. За период с июня 1939 года до его освобождения от должности в июле 1940-го, Проскуров регулярно посещал заседания Совета, на которых также присутствовал Сталин. Так как мы следим за карьерой Проскурова, важно понимать, что он участвовал в решение важнейших политических вопросов и был хорошо известен Сталину. [17]
Почему именно Проскуров был выбран для такого высокого поста? Некоторые указывали на его знакомство с Яном Берзиным, который был главным советским военным советником в Испании. Другие отмечали его молодость и быстрый рост в званиях и положении. По возвращении из Испании он провел несколько недель в Париже, а его частое отсутствие предполагает, что он выполнял некие тайные поручения, хотя еще и не нашлось информации, которая проливала бы свет на эту догадку. Вполне вероятно и то, что Сталин мог просто хотеть поставить на эту должность кого-либо, кто ранее не имел связей в РУ — такова была практика, которой он следовал при заполнении вакансий в Вооруженных Силах, вызванных «чистками». [18]
Хотя донесения, получаемые Сталиным от Советской военной разведки и излагались марксистско-ленинским жаргоном, однако они все равно имели тенденцию отражать реалии некоммунистического мира, стоящего перед СССР. К тому же, Красная Армия унаследовала военную традицию царского времени, которая на практике требовала разумной дисциплины и повиновения своему непосредственному начальству. Для высших офицеров Красной Армии было практически невозможно найти соответствие между атмосферой, в которой протекала их жизнь и неутолимыми сталинскими требованиями полной покорности. Такое балансирование было еще более трудным для сотрудников военной разведки. С одной стороны, они имели дело с иностранными материалами, говорили на иностранных языках и долгое время жили за границей. Лучшие из них были приучены быть в своих докладах абсолютно объективными. С другой стороны, эти качества гарантировали, что патологически подозрительный Сталин, которому постоянно мерещились заговоры, в конце концов истолкует такое поведение как измену. [19]
