Так завершилась экспедиция, вполне удовлетворившая прямому назначению — охране консульств в приморских городах, но не оправдавшая возлагавшихся на нее Н.В. Каульбарсом и, видимо, Александром III надежд. Морскому Министерству она стоила около 68 000 руб., об ассигновании которых сверхсметным кредитом Н.М. Чихачев 15 октября просил Н.Х. Бунге, но по настоянию министра финансов был вынужден временно отнести этот расход на действующую смету[670].

Возвратившийся в Петербург и являвшийся 31 октября по этому случаю царю И.А. Шестаков обратил внимание, что «обыкновенно любящий говорить со мною о разных вопросах, в особенности о восточном, Государь упорно молчал»[671].

Судя по всему, переживший сильное разочарование и потерявший надежду вернуть прежнее влияние на Болгарию, Александр III не желал более возвращаться к неприятной теме. 10 ноября, во время очередного доклада, он приказал разоружить «Память Меркурия» и «Забияку».

В те же дни получила логическое завершение и поездка И.А. Шестакова на Дальний Восток. 31 октября, с разрешения императора, управляющий Морским министерством подал ему свою записку. Надо сказать, что составляя ее, адмирал, очевидно, пользовался письмом А.Н. Корфа от 6 января 1886 года и его всеподданнейшей запиской от 6 марта, присланной в копии при письме от 16 марта. В пользу такого предположения говорит не только прямое упоминание И.А. Шестаковым в дневнике чтения материалов «по Амурскому генерал-губернаторству», но и близость многих идей и даже выражений, использованных авторами. Так, А.Н. Корф писал, что Европа имеет на побережье Тихого океана «предохранительный клапан от избытка населения и производительности». «Приобретения в Полинезии и в малоисследованной еще Африке суть естественные последствия избытка жизни в европейских государствах и вместе предохранительные клапаны», — вторил ему И.А. Шестаков. Генерал-губернатор доказывал, что с развитием колоний «расширяется и район необходимой обороны», а тем самым и уязвимость западноевропейских государств, поэтому «в недалеком будущем на каждое вооруженное столкновение в Европе будет непосредственно влиять положение воюющих сторон в Тихом океане». Близкие мысли высказывал и управляющий Морским министерством, писавший: «Легко представить положение наиболее вероятных противников наших в Европе, если Китай, а за ним Япония, станут нашими прочными союзниками, по крайней мере, сторонниками нашими в возникающих вопросах»[672].

В письме от 6 января А.Н. Корф предлагал упразднить Сибирскую флотилию и должность главного командира портов Восточного океана, пустив деньги на усиление эскадры[673]. А в записке от 6 марта говорил о том, что Англия заняла преобладающее положение на Дальнем Востоке не столько благодаря численности своего флота, сколько наличию ремонтных средств и складов, чего нет у других держав. Россия же, утверждал он, находится в более выгодных условиях, «обладая во Владивостоке отличным портом», который уже оборудуется Морским ведомством надо лишь укрепить его и усилить сухопутные войска. Ознакомившись с запиской, Александр III согласился с высказанными в ней мыслями, но приказал обсудить их с министром финансов.

Вновь к тем же вопросам А.Н. Корф обратился во всеподданнейшем отчете от 1 июня 1886 года, уверяя императора, что ему «выпала трудная задача оживить» недавно присоединенный, а потому «почти пустынный и дикий» Приамурский край, с приобретением которого «России открылся свободный выход в океан», отсутствующий на ее европейских границах. «Край этот по своему географическому положению и обилию первоклассных гаваней и бухт представляет самые благоприятные условия для развития наших морских военных сил. Это преимущество, в свою очередь, не только даст нам возможность проявить наше политическое влияние и силу на соседние нам азиатские государства — Китай, Японию и Корею, но может также способствовать возвышению нашего политического значения в Европе. Базируясь на Владивостоке, наш флот и крейсера, в случае столкновения с морскими европейскими державами, всегда будут в со стоянии угрожать и даже действительно наносить удары торговым и политическим интересам европейских держав, все более и более сосредоточивающихся на побережье Великого океана»[674].

Касаясь отношений с Кореей, генерал-губернатор выразил надежду, что, вопреки сильному влиянию Китая, Россия может сыграть роль покровительницы и защитницы Сеула от посягательств Пекина и Токио, «чтобы иметь на случай столкновения с Китаем одним врагом меньше и одним выдвинутым вперед постом больше». «Соседство наше с Кореею имеет для нас и то значение, что открывает новый, хотя, впрочем, не очень обширный рынок для наших произведений, по крайней мере в северных провинциях ее, куда не успели проникнуть европейцы и где мы можем избежать конкуренции с ними, которая была бы не под силу нам. Нельзя также умолчать … что Корея является единственным поставщиком скота для всего Южно-Уссурийского края и г. Владивостока», — писал он[675].

А.Н. Корф подчеркивал, что «имея в своих руках сообщение Маньчжурии с морем, мы сохраняем средство некоторого давления на Китай», правительство которого со времени Кульджинского кризиса приложило немалые усилия к заселению пограничных районов и развитию там «оборонительных и наступательных средств», явно намереваясь «занять часть берега Посьетского залива», не останавливаясь перед тем, чтобы «употребить силу для достижения намеченной цели». Упомянув многочисленные и непрерывно умножавшиеся пограничные недоразумения, начало которым положило предъявленное России в 1882 году требование передать часть территории с деревней Савеловка, генерал-губернатор выразил мнение о пагубности и недопустимости войны с Китаем, особенно в случае одновременного разрыва с европейской морской державой, при «слабых оборонительных сухопутных и морских средствах, какими мы располагаем здесь в настоящее время»[676].

Таким образом, отчет, как и мартовская записка, обосновывал необходимость наращивания вооруженных сил в Приамурском крае, главным образом в предвидении столкновения с Поднебесной, казавшегося почти неизбежным. Все остальные аргументы служили для подкрепления этой мысли. Причем А.Н. Корф, армейский генерал и администратор, на первый план выдвигал отношения с Китаем и потребность освоения собственной территории, включая ее заселение, охрану побережья и строительство Забайкальской железной дороги, как участка Сибирской.

И.А. Шестаков, несомненно, ознакомился с упомянутыми материалами, говорил с самим генерал-губернатором и учел его точку зрения в своей записке, но опасаясь, как бы ассигнование дополнительных средств А.Н. Корфу не сказалось на финансировании нужд Морского ведомства, а чрезмерный рост сухопутных сил не обременил моряков транспортной службой, он в своей записке выступил против стремления разместить переселенцев на всей территории края, полностью занять Сахалин и содержать военные посты «в маловажных пунктах». Адмирал счел излишним уделять внимание Николаевску-на-Амуре и Посьету и раскритиковал практику охраны побережья и промыслов военными судами. Взамен он предложил периодические рейды крейсеров, с «разорением притонов иностранцев на берегу и самым поверхностным полицейским надзором». И.А. Шестаков советовал превратить Владивосток в важнейший и практически единственный коммерческий порт дальневосточных владений России, соединив город железной дорогой с Амуром у Хабаровки и заселив в первую очередь прилегающие к нему местности. Утверждая, что «на крайних восточных пределах наших следует считать сохранение Владивостока главнейшей целью», управляющий считал необходимым перестроить его оборону, сделав ключевой позицией остров Русский, бухты которого освобождались ото льда раньше Золотого Рога, что грозило безнаказанной высадкой туда неприятельского десанта.